Гнев Бога
– Сейчас ты будешь говорить с Цезарем. Попроси у него для меня провинцию, и я дам тебе свободу.
– Ты лжёшь, Пизон.
– Ну, хорошо. Я не имею права отпустить тебя из тюрьмы, но я могу дать тебе хорошую камеру, хорошую пищу и рабынь.
Латуш прищурил миндалевидные глаза и, глядя в упор на коменданта, с иронией в голосе ответил:
– Ты лжёшь, Пизон.
– Ну, тогда я посажу тебя в яму к крысам.
– Я не вернусь сюда, Пизон,– холодно сказал египтянин.
Пизон в ярости оттого, что астролог посмел говорить с ним голосом свободного человека, поднял кулак.
– Цезарь не выпустит тебя из тюрьмы. И ты навсегда останешься в моих руках, и я растерзаю тебя.
– Нет, Пизон, – страстно заговорил Латуш.– Ты однажды кинешься к моим ногам, и будешь умолять меня о пощаде. А я буду смеяться. А потом появится толпа и разорвёт тебя на куски!
Закованного по рукам и ногам Латуша, стражники ввели в зал. За ними шёл голый палач с повязкой на поясе, за который были заткнуты крючья и ножи.
Цезарь быстрым жестом приказал всем, кроме палача, выйти вон, а последнему: встать позади узника.
– Он от рождения глухой,– сказал принцепс Ироду и обратился, продолжая лежать на ложе, к Латушу: – Я только сегодня узнал от матери, что ты в Мамертинской тюрьме. Ты великий астролог, и я тебе верю. Но скажи мне: кто ты?
– Я Латуш, египтянин.
– Сколько тебе лет?
– Я не знаю.
– Тогда в какой знаменательный день ты родился?
– Не знаю, потому что я сразу ощутил себя зрелым мужем.
– Но когда? И не испытывай моё терпение, Латуш!
– Это было в тот миг, когда потеси-лугаль Хуфу обратился ко мне со словами…
Тиберий остановил его нетерпеливым жестом руки.
– Латуш, ты в своём уме? Ты говоришь о фараоне Хеопсе, который жил не менее тысячи лет назад.
– Вероятно, больше, Цезарь, но я никогда не считал годы. В Египте каждый новый год похож на старый год . Там время стоит на месте, а люди приходят и уходят, ничем не изменяя ни время, ни жизнь.
Тиберий, полный любопытства, резким движением своего крупного тела подался к астрологу, опираясь на подушку локтём.
– Ну, хорошо. Продолжай. Я, правда, не очень верю твоим словам, но зато безумно люблю сказки о древних временах…Итак, Латуш, что сказал тебе фараон?
– Он сказал: « А теперь, Латуш, меня интересует один вопрос…» И перед тем, как с моих глаз спала пелена, и я стал видеть, я ощутил стремительный полёт. А слова фараона, во всяком случае, первые, я услышал так, как если бы находился шагах в десяти от него. Мне показалось, что я открыл глаза. Я шёл рядом с Хуфу к большому окну, за которым на противоположной стороне великой реки, на плато Гизе ослепительно сверкала белая пирамида с чёрно– золотой короной. Я почувствовал сильную боль в голове. И может быть, по этой причине мои глаза некоторое время видели нечто непонятное для меня самого. Однако оно вскоре исчезло, а моя человеческая память не смогла удержать это видение. Между тем, фараон Хуфу, глядя на усыпальницу, спросил меня: «Латуш, я хочу знать: как мне уберечь мою мумию от грабителей?» За эти короткие секунды, как после пробуждения от сна, я вспомнил, что я астролог великого царя царей. Я узнал придворных, которые стояли густой толпой в глубине зала. Я знал их имена, их прошлое. Но странное дело: как я ни напрягал свою память, я не мог вспомнить ни одного мгновенья свой жизни. Нужно было что-то говорить царю царей, и я с низким поклоном сказал: «О, владыка, да живёшь ты вечно, здоров, цел и могуч, если ты хочешь чтобы твой Ба всегда возвращался к тебе, и ты мог своим божественным ликом взирать на мир небесный и земной, то ты должен построить вторую усыпальницу» – «Зачем?! – вскрикнул удивлённый Хуфу.
«Она будет тайной и неизвестной для грабителей. О ней никто не узнает». И вот тут я понял, что совершил ошибку. Хуфу в ярости щёлкнул последними двумя зубами. «Латуш, я хочу чтобы мой Ба возвращался в эту усыпальницу и чтобы так продолжалось вечность, и чтобы люди никогда не забывали меня!» Он сделал обломком руки знак страже, и меня схватили, поволокли по коридорам, но я знал заранее, чем закончится моя беседа с Хуфу и спрятал на поясе кинжал. Я говорю: «знал» только потому, что у меня оказалось оружие. В пустынном коридоре мне удалось на мгновенье освободиться от рук стражников. Я выхватил кинжал, нанёс молниеносные удары и бросился на тайную лестницу. И через подземный ход, известный немногим, я вышел далеко за городом к реке. Спустился на лодке вниз и, не останавливаясь, не отдыхая, направился в Вавилон.
В этом прекрасно городе я жил долгие годы. Но я однажды предсказал великому Хаммурапи насильственную смерть от его любимого сына. И царь в ярости на мои слова, не веря мне, приказал казнить меня, но мне удалось бежать. Я вернулся в Египет, где боги берегли меня, позволяя мне жить богатым и счастливым в своей родной земле. Но годы и годы спустя, юный царь царей Аменхотеп Четвёртый призвал меня к себе и с обычной манерой посмеиваться во время разговора, указал на одну из малоприметных молодых женщин….Мы находились в саду. «Что ты скажешь о ней, Латуш? И постарайся не ошибиться». Я взглянул на женщину и расчленил над нею время вперёд и назад. Увидел скорую смерть царя по вине этой женщины. Со слезами на глазах я опустился на колени перед царём и умоляюще простёр к нему руки. «Владыка, не допускай её до себя!» Аменхотеп в полном изумлении отступил от меня и шёпотом спросил: «Разве ты не знаешь, глупец, что её зовут «Прекрасная вошла», и она скоро будет моей женой!?»
« Я знаю, владыка, ещё и то, что она мучает красивых девушек за то, что они красивые. А приняла она такое имя для того, чтобы привлечь твоё божественное внимание к себе»– «Но неужели, несчастный, ты думаешь, что я слепой?»– «О, нет, владыка». Раздражённою рукой божественно прекрасный царь приказал мне удалиться, и уже больше никогда не призывал меня к себе.
А между тем, Нефертити – «Прекрасная вошла» – умными речами смутила покой Аменхотепа, а став его супругой, подчинила его своей власти. И правила страной, не считаясь с волей царя и волей жрецов. Её ума хватило только на то, чтобы уничтожить старых богов и оставить глупого Атона.
Известное дело: когда сильный душою муж берёт себе в жёны властолюбивую женщину, он шаг за шагом отступает перед ней и превращается в слабого человека. Таким и стал Аменхотеп. Но когда он встретил и полюбил красавцу Кийю, которая покорно легла у его ног, желая только его любви, он ощутил себя мужем и отослал от себя Нефертити. Но в это время в армии и среди придворных созрел заговор против Эхнатона – так теперь назывался царь царей. Об этом заговоре узнала Нефертити, и, ненавидя мужа за то, что он слабый и безвольный, нашёл в себе силы отстранить её от себя, не желая терять власть, возжелала ему смерти. И так как до убийства оставалось час – два она бросилась к Тутанхамону, брату и наследнику царя. Он был тогда подростком двенадцати лет, как и его жена Анхсенпаамон. Я был среди них, когда в комнату быстро вошла Нефертити. У неё лежали синими пятнами круги под глазами от бессонных ночей. Царица приказала мне и Анхсенпаамон удалиться в коридор. Но принцесса нежно улыбнулась матери, взяла под руку Тутанхамона, и мы все трое направились вон из комнаты. Нефертити спокойно сказала Тутанхамону, что, так как она отвергнута Эхнатоном и свободна, то согласна стать его женой. «Ведь ты рад стать моим мужем?» Мальчик в полной растерянности глянул на свою супругу, опустил длинные ресницы и пролепетал: Да, царица».
Анхсенпаамон зло вскрикнула, забежала вперёд и встала перед своим юным мужем, закрыв его собой, и с ненавистью стала смотреть на Нефертити.
– Уйди прочь!
Нефертити, привыкшая повелевать и никогда ни в ком, даже в своём Эхнатоне, не встречавшая непослушания, была потрясена словами дочери. Но время шло, и ей нужно было торопиться. Она бесцеремонно протянула руку к растерянному Тутанхамону, чтобы увести его с собой. Но принцесса взвизгнула и как пантера кинулась к Нефертити, укусила её пальцы. Та шагнула к двери, не обращая внимания на боль и на то, что её худая, костлявая рука окрасилась кровью, крикнула стражу. Вернее, хотела крикнуть, однако Анхсенпаамон бросилась на царицу, сбила её с ног, и они с визгом покатились по полу. Та, которая дралась за любовь, оказалась сильнее. И тогда Нефертити, не в силах сбросить с себя Анхсенпаамон, сорвала со своей морщинистой шеи стилет для письма, сделанный из слоновьей кости в виде небольшого кинжала. Она замахнулась, целя в горло принцессе. Я бросился вперёд и успел подставить ладонь…Шрам и поныне на моей руке. Вот он…В это время дворец огласили дикие вопли: погиб Эхнатон. Нефертити сбросила с себя принцессу и отступила к двери, метнула на меня ненавидящий взгляд.
– Ну, Латуш, ты живёшь последние часы.
Она приказала казнить меня, и я вновь бежал в Вавилон.
Через несколько лет прелестная Анхсенпаамон прислала ко мне гонцов с просьбой вернуться на родину. Царский двор к этому времени покинул Ахетатон, построенный Эхнатоном и поселился в городе Нэ, который ныне на языке койне называется Фифы.
Уже приближаясь на ладье к главному городу Нэ, я встретил новых посланцев Анхесенпаамон, которые стали торопить меня, и я пересел на коня.
Меня, покрытого потом и грязью, не дав мне переодеться и умаститься, провели тайными коридорами к царице. Она в это время находилась в дворцовых садах, и я из окна третьего этажа мог видеть её, гуляющей у пруда вместе с мужем Тутанхамоном. Они были так веселы, прекрасны и счастливы эти два прекрасных создания, что все придворные отвечали им улыбками. Но я так же видел сверху в другом месте сада небольшую беседку, в которой сидели шесть человек. Трое из них были Верховными жрецами храмов Амона, Птах и Ра. Главным богом Нэ считался Амон, а его Верховный жрец Манрепта занимал первое место среди жрецов царства. Но во время правления Эхнатона все храмы были закрыты, а жрецы изгнаны из страны. Рядом с ними сидели Нефертити, полководец Хоремхеб, всем обязанный Эхнатону, пришедший из низов, и престарелый, толстый сановник, воспитатель Эхнатона Эйе. По искривлённым злостью и раздражением лицам я понял, что между этими людьми нет мира. Но они являлись правителями страны.
В покоях появилась взволнованная Анхесенпаамон. На её лице была тревога. Юная царица не дала мне встать на колени, схватила мою руку.
– О, Латуш, скорей, скорей спаси моего отца!
Я забыл сказать, что эта чудесная женщина была дочерью Эхнатона и Нефертити.
– Приказывай, владычица.
Она с трудом перевела дыхание и обратила на меня свои огромные глаза.
– Нефертити и Хоремхеб, чтобы ублажить верховных жрецов и, особенно, Манрепту согласились на перенос мумии отца из Ахетатона в долину царей.
– Я понял, царица: жрецы решили уничтожить по дороге мумию Эхнатона, чтобы лишить его вечного блаженства в загробном мире.
– Да, Латуш, но я и Тутанхамон окружены людьми жрецов. Я никому не могу довериться, кроме тебя.
– Я выполню всё, что ты прикажешь.
Анхесенпааон начала торопливо срывать со своих изящных рук драгоценные браслеты, перстни и цепочки.
– Вот возьми и немедленно отправляйся в Ахетатон. Вскрой гробницу царя царей, забери мумию и постарайся вернуться назад ночью.
Она указала на далёкие серые скалы в Ливийской пустыне, где находилась долина царей.
– Там уже готова усыпальница для Кийи, но её займёт Эхнатон. – Она обернулась ко мне и с тревогой в голосе сказала: – Догонишь ли ты посланцев жрецов. Они отплыли в Ахетатон вчера.
– Я догоню их.
– Если тебя схватит охрана или жрецы, то ты не должен даже под пыткой упоминать моё имя.
– Я буду молчать.
После этого разговора я, стараясь быть малозаметным, быстро покинул дворец и стремительным шагом направился на речную пристань. Там в густой толпе я начал подбирать крепких гребцов, которые могли бы по очереди непрерывно грести несколько суток. А когда я вместе гребцами уже занимал свою ладью, на пристани появились царские глашатаи. И объявили о том, что некий Латуш, бывший астролог и преступник, ограбивший многие царские усыпальницы, здесь, сейчас, в эту минуту собирался вновь на разбойные дела. И если кто-либо укажет, где он прячется, тот получит из руки царя царей золотой перстень.
Далее глашатаи подробно пересказывали мою внешность. Я немедленно сорвал с головы парик, бросил его за борт ладьи, распустил волосы, как парасхит, и показал горсть драгоценностей растерянным гребцам.
– А, ну, скорей за вёсла! И я вам дам золота больше, чем царь!
И мы помчались, как на крыльях, вниз по великой реке, и через два дня догнали папирусную ладью с жрецами. Их нельзя было оставлять у нас за спиной, поэтому я направил наше деревянное судно на их ладью и сильным ударом в бок перевернул её. Молодые жрецы, не ожидавшие нападения, с криками полетели в воду. Стали барахтаться в ней, тонуть. К ним метнулись крокодилы и, минуту спустя, всё было кончено. На реке наступила тишина.
И я вновь громовым голосом дал команду: «Вперёд!»
Город Ахетатон был мёртвым городом, наполовину засыпанный песком, с разобранными домами, камни которых вывезли хозяева и все, кто хотел. Сады исчезли. По пустынным улицам бродили собаки. В городе не было ни одного человека, но по другую сторону реки, напротив Ахетатона тянулась цепь высоких отвесных скал. В них были пробиты туннели, а в глубине туннелей были скрыты мумии вельмож и царя царей. Эти гробницы охраняли стражники, человек пятьдесят.
Я предложил своим гребцам быстрым ударом разогнать их и вскрыть святилище царя царей, забрать всё золото, которое там лежало. Себе же я хотел взять только мумию. Гребцы стали опасливо озираться, говорить: «Вот, Латуш, ты привычный к разбою. А мы боимся мести Озириса». Но вскоре они, ослеплённые жаждой золота, а не моими словами, согласились на грабёж.
Мы вооружились дубинами, ворвались в казарму и в короткой схватке перебили всех стражников. А потом направились к гробнице Эхнатона. Тяжёлыми ломами выбили одну за другой двери и с горящими факелами вступили в длинный тёмный коридор. Всюду на стенах, в комнатах ярко заблестело золото. Мои гребцы ошалело закричали. Но я, понимая, что сюда спешила погоня, и она вот-вот могла появиться в этих местах, железной рукой остановил обезумевших гребцов и погнал их в дальний конец коридора, где стоял золотой ковчег. Там я, не теряя ни секунды, разбил его ломом, после чего мы с великим трудом скинули тяжёлую крышку саркофага вниз. А потом, в такой же спешке, один за другим сломали антропоидные гробы и добрались до мумии. Я крикнул гребцам, чтобы они торопились, но люди ослепли и оглохли при виде золота, сверкающих драгоценных камней. Погрузили себя в золото и не собирались двигаться с места. И тогда я один рванулся к выходу. С площадки туннеля я глянул сверху вниз на речную гладь, затем в сторону поворота, но река была пустой.
Я помчался в казарму, где были лошади. Привязал мумию к седлу одной из них, вскочил на другую и направился на горную дорогу, что выходила на скалистый берег Нила. И когда я уже был наверху, из-за поворота реки появилась огромная флотилия лодок и ладей. На одной из них стоял верховный жрец Манрепта. Он увидел меня, и его лицо перекосила бешеная гримаса. Он поднял кулаки над головой и страшным голосом закричал:
– Латуш, вернись ко мне, и я, клянусь Амоном, отдам тебе всё золото гробницы!
Я рассмеялся ему в ответ. Манрепта, не сводя с меня ужасного взгляда, затопал ногами и голосом, который загрохотал в скалах, как гром, крикнул:
– Латуш, я найду тебя и поражу страшной смертью!
Я ударил коня плетью и, продолжая громко смеяться, помчался вперёд. Но уже в первой деревне я обменял своих коней на трёх ослов. Погрузил на них вязанки тростника, а под тростник спрятал мумию.
Я двигался только ночами и не по дороге, а по краю Ливийской пустыни.
Когда я, наконец, добрался до Нэ, то я знал, что мне делать. Я находился на левом берегу реки, напротив города, а рядом высился огромный дом Вечности, где парасхиты готовили мумии. Здесь даже днём боялись появляться египтяне, а ночью только гиены, привлечённые запахом гнилого мяса, бродили вокруг.
Я был уверен, что мой разговор с царицей был подслушан кем-то и передан Манрепте и что юный царь царей слишком слаб, чтобы противиться воле жрецов и Хоремхеба….вот кто стремился стать фараоном!
Однако нужно было спешить, и я направился к высокой стене дома Вечности. Идя вдоль неё, я вскоре наткнулся на дверь, как и говорила Анхесенпаамон. Дверь была открыта. Я толкнул её и оказался во дворе, где у костра грелись стражники. Ночь была холодной. Я осторожно скользнул со своей ношей к ступеням входа и проскочил в пустынный зал. В полной темноте, зная расположение комнат, я направился в ту часть здания, где хранились перед погребением мумии царской семьи.
Я зажёг небольшой факел, когда вступил в царский зал и увидел на столе только одну мумию. Это была божественная Кийя или то, что осталось от неё. Рядом по сторонам лежали те предметы, которые были приготовлены для её вечной жизни в загробном мире. А на столе стояли четыре канопы – сосуды – с внутренностями божественной красавицы. Вдруг что-то меня смутило, и я наклонил факел к маленьким крышкам канопы. На их верхней части была искусно вырезана голова Кийи – и это было в обычае того времени – но, приглядевшись, ещё раз подивился женской мести. Урей, который носила любимая жена царя и который украшал голову статуэтки, был отбит на всех канопах.
Я опустил рядом с Кийей Эхнатона, встал на колени и пролил обильные слёзы. И в тот же миг перед моими глазами прошли дикие картины того раздора, предательства и интриг, что омрачили последние годы Эхнатона. Он хотел счастья для себя, для своих близких, но познал только горе. Я изменил надписи на антропоидном гробу Кийи, положил в него мумию Эхнатона, а мумию Кийи спрятал в подвале.
На следующий день, когда я сидел в харчевне среди парасхитов – художников, скульпторов, музыкантов – я услышал разговор людей обо мне, которые не догадывались, что я сидел рядом с ними…
– Шпионы Манрепты шли за ним и узнали, что он в доме Вечности подменил мумию Кийи мумией царя Эхнатона.– И под смех товарищей, говоривший добавил, – Теперь Ба Эхнатона вряд ли найдёт свою мумию.
Я повернулся и спросил парасхита:
– А что Манрепта? Ведь он ненавидел отступника из Ахетатона?
– Чем ты слушал? Я же сказал, что Манрепта отправился в долину царей сводить счёты с Эхнатоном.
– И давно?
– Утром.
Долина царей находилась в глубоком ущелье, среди скал. В полуденный зной скалы накалялись так, что, казалось, воздух испарялся в долине, и дышать было трудно. Это было дикое место. Великие цари надеялись, что сюда не доберутся грабители и не потревожат вечный покой их мумий. Но грабители приходили сюда в полдень, когда стража пряталась от жары в своих казармах, и вскрывали гробницы, вырубленные в скалах.
Я шёл по извилистой дороге в долине, закутав тряпкой голову от палящих лучей солнца. Где-то впереди глухо прозвучали голоса людей и слабый лай собак. Я, задыхаясь, ускорил шаги. И вот, наконец, за гребнем покатой скалы я увидел группу жрецов и рабов с носилками. Здесь же была на поводу свора тощих собак. Все стояли под зонтами у вскрытого входа в усыпальницу. Я увидел оживлённое лицо Манрепты, который нетерпеливо топтался на месте и покрикивал в сторону усыпальницы:
– Ну, скорей, скорей!
Из-за разбитой двери доносился грохот ударов. Вскоре он затих. И вот в клубах пыли из коридора вышли жрецы с мумией в руках. Манрепта. подпрыгнул и указал пальцем себе под ноги
– Поставьте его сюда, на колени.
Жрецы переломили мумию и опустили её на камни перед Манрептой. Верховный жрец, смеясь, прошёл вокруг Эхнатона.
– Ты великий царь царей – я ведь помню – хотел, чтобы я встал перед тобой на колени. А вот видишь, как время изменилось. И теперь ты стоишь передо мной, жалкий и ничтожный. И я могу сделать с тобой всё. – Манрепта облегчённо вздохнул и с умилением на лице заговорил: – О, как я ждал этой минуты. Я жил ради неё, чтобы насладиться местью. И, о великий Амон, как же она прекрасна. И нет ничего в мире лучше неё.
Он передохнул и, сделав шаг вперёд, нанёс сильный удар ладонью по щеке мумии.
Я думал, что жрецы в ужасе упадут на землю, но они засмеялись.
Манрепта отступил назад.
– Я удовлетворён, но чтобы ты не мстил мне, я отдам тебя собакам.
Жрецы бросили мумию голодной своре, и та, рыча, кинулась на Эхнатона и стала рвать его на части, потащила куски по ущелью. Я выхватил из-за пояса меч и помчался за собаками, но мне навстречу выступил Манрепта, сжимая в руке длинный кинжал с железным клинком.
– Я был уверен, Латуш, что твой нюх не подведёт тебя. И ты появишься здесь.
Я, задыхаясь от нехватки воздуха, бросился на жреца. Он спокойно отбил мой удар и продолжал насмешливо говорить:
– Я слышал от людей, Латуш, что ты живёшь в этом мире уже тысячи лет. И, наверное, устал от жизни. Я тебе помогу избавиться от неё и отдам тебя псам.
И он, отступив на шаг, указал клинком на лающую свору собак.
Я наносил удар за ударом, не давая Манрепте отвечать тем же. Жрец нахмурился, с трудом парируя мои удары. Один из них он отбил слабо, и мой меч разрубил на две половинки его высокий венец. Манрепта с проклятием отбросил его в сторону. Жрецы заволновались и с дубинами в руках начали осторожно окружать нас, беря в кольцо.
Я вложил в очередной удар всю мощь моих последних сил, торопясь быстрее покончить с Манпетой. Я не сомневался в своей удаче. Но Манрепта вновь закрылся кинжалом, и я раздробил на части его железный клинок.
Жрец отпрыгнул назад и, сверля меня холодным взглядом, властно крикнул своим людям:
– Убейте его!
Они накинулись на меня со всех сторон, угрожающе размахивая боевыми дубинами. Но я не стал ожидать, когда жрецы замкнули бы круг, рванулся им навстречу и стремительными ударами свалил на землю двоих. Жрецы в смущении и страхе попятились, опустили дубины. Я же бросился под зонт, где сидел верховный жрец, ожидая увидеть на лице Манрепты растерянность и ужас. Но он усмехнулся и, гордо подняв голову, взял в руки железный меч.
Где-то рядом раздались пронзительные вопли, и меня в мгновенье окружили стражники, охранявшие некрополь, выбили из моей руки оружие.
Верховный жрец, раздувая ноздри, сел в кресло и указал на меня пальцем.
– Вот человек, который вскрыл усыпальницу, ограбил и уничтожил мумию царицы Кийи, любимой жены царя Эхнатона. Поступите с ним так, как принято поступать с разбойниками: убейте на месте подлую тварь!
Однако стражники не двигались, словно что-то ждали. Сквозь их ряды, тяжело ступая, прошёл Эйе. Он хитрыми глазками скользнул по верховному жрецу, по вскрытому входу гробницы и, встав боком к Манрепте, обратился ко мне:
– Латуш, царь царей Тутанхамон приказал тебе явиться к нему немедленно.
Манрепта в полной растерянности отступил к своим носилкам, сел в них и, хлеща рабов жезлом, погнал бегом по раскалённой солнцем долине в сторону города.
Я понял, что при дворе произошли какие-то изменения.
Эйе пригласил меня в свои носилки, и мы вернулись в город. Когда я появился в тронном зале, Манрепта звучным голосом заканчивал рассказ о моих злодеяниях. Перед троном стояли члены государственного совета: Нефертити, Хоремхеб, Эйе и я.
Тутанхамон рассеянно глядел в окно и крутил в руках длинный посох. Едва Манрепта закончил свой рассказ, и я уже было приготовился шагнуть вперёд, чтобы раскрыть перед юным фараоном очевидную ложь жреца, Тутанхамон с мягкостью во взоре сказал Манрепте:
– Жрец, ты много пережил за эти дни, поэтому я прошу тебя удалиться из города в свои земли и отдохнуть там.
Хоремхеб и Нефертити удивлённо переглянулись – ведь Манрепта был благодетелем фараона и во всём его поддерживал и направлял. А точнее – правил за него, милостиво позволяя мальчику царствовать.
Великий жрец покачнулся. Слова фараона означали изгнание.
Тутанхамон перевёл свой божественный на Хоремхеба. Тот задрожал в страхе перед человеком, с которым он недавно говорил пренебрежительно и властно.
– А ты, Хоремхеб, отправляйся в Сирию и наведи порядок в наших владениях…Ну, а ты, Нефертити, всегда ненавидела Нэ, поэтому местом постоянного твоего жительства я определил город Мэнфе.
Потрясённые не своим изгнанием, а тем, что мальчик заговорил, как мужчина, Манрепта, Нефертити, Хоремхеб поклонились и медленно покинули зал.
Когда высокая дверь закрылась за ними, юный фараон вскочил с трона, яростно бросил посох в сторону ушедших своих врагов.
– Я знаю, что Хоремхеб убил Эхнатона, а Манрепта только что уничтожил его мумию, но я не могу покарать их смертью! – Он указал пальцем в окно. – – Сейчас они там соединятся, чтобы плести заговоры против меня.
Я заметил, что в зал вошли Анхесенпаамон и Кийя, шагнул вперёд и сказал:
– Владыка, ты дал им почувствовать свою железную руку. И они отныне будут бояться тебя. И не лучше ли теперь вернуть их назад, чтобы твои враги всегда были перед божественным взором царя царей.
