Гнев Бога
Разумеется, он не видел, как у самого края пристани остановились носилки, и чья-то изящная рука слегка раздвинула плотно закрытые занавески, а спустя несколько минут ловким движением бросила какой-то предмет под ноги Иуды.
Ефрем и Захарий, счастливые тем, что они отправлялись в далёкое путешествие, плясавшие у борта корабля, заметили, как женская рука что-то метнула к ногам их господина. Секари с двух сторон, взвизгивая от острого желания угодить Иуде, на огромной скорости помчались к предмету, столкнулись и с воплями упали на палубу. Иуда ничего не видел, а на возню Ефрема и Захария не обратил внимания. Кто-то, проходя мимо юноши, поднял браслет, протянул преторианцу. Тот взял, не видя, что он держал в руке и, не понимая, зачем ему дали какой-то предмет.
Корабли один за другим, блистая на солнце всплесками вёсел, начали медленно от пристани и длинной вереницей потянулись вниз по реке.
Сухой ветер осушил слёзы Иуды, и он с глубоким вздохом поднёс к глазам браслет, на котором были нацарапаны слова «Мой благородный Иуда, ты всегда будешь в моей душе. Каждое утро я буду просыпаться с твоим именем на устах, а перед сном – прощаться. И так каждый день, и всю жизнь до самой последней минуты. Я счастлива, что в твоей памяти останусь красивой, и ты никогда не увидишь меня старухой – это было бы ужасно. Ты самое лучшее, что у меня было в жизни…»
Глава двадцать вторая
«Восточный кризис» заключался вот в чём…
Парфянский царь Фраат, в своё время, изгнав из своих пределов римские войска, которые привели в Парфию ничтожные полководцы Красс и Антоний, из страха перед Августом и для укрепления дружбы послал в Рим своих детей в качестве заложников этой дружбы и для спасения их жизни. Фраат вскоре погиб в междоусобице. А когда были перебиты и претенденты на трон царей, то знать обратилась к Цезарю с просьбой вернуть к ним старшего сына Фраата Вонона. Однако спустя некоторое время, парфян охватил стыд за то, что они поклонялись рабу Цезаря, испорченному – по их мнению – враждебным воспитанием. Им ли, победителям «железных легионов», быть под властью чужестранца, хотя он и принадлежал к царскому роду Арсакидов. И вот парфянские аристократы пригласили на трон Артабана по крови Арсакида, которому удалось разбить армии Вонона и овладеть царством. А Вонон укрылся в Армении, где в это время не было государя и где армяне, испытывая ненависть к соседнему государству, охотно приняли беглеца и венчали его на царство. Артабан, узнав об этом, двинул свою армию в Армению. И тогда Рим, желая прекратить ненужную для него войну, вызвал Вонона в Сирию и укрыл, а точнее, заключил его под почётную стражу в одном из воинских лагерей. Однако неопределённость судьбы Вонона – царя двух государств – волновала и Парфию и Армению, тем более, что Вонон находился вблизи этих стран.
Армянская знать тайно призывала Вонона к себе, чтобы начать войну против Артабана. И тем держала в напряжении соседнее государство, которое опасалось, что армянам мог помочь Рим, хотя бы из мести за прошлые свои поражения.
Чтобы успокоить эти государства Тиберий дал полномочия Германику возвести на трон далёкой Армении Зенону, который был сыном понтийского царя и который нравился армянскому народу тем, что он тщательно соблюдал обычаи и нравы чужой страны.
Едва флот Германика вышел из Тибра в море, как за ним пустился на кораблях Гней Пизон. Ставя Германика, да и Тиберия ниже себя, Пизон, как смерч ворвался в Афины, где до него уже побывал полководец. Пизон приказал всем именитым афинянам собраться в амфитеатре, пылая гневом и яростью, выскочил на круг. Потрясая кулаками, наместник Сирии зарычал:
– Сволочи, вы думаете, что вы греки? Нет! Вы не греки, а сброд!
В первых рядах испуганные афиняне подались назад, а в задних – кто-то глумливо рассмеялся, кто-то одобрительно загудел носом, мерно захлопал в ладоши.
Пизон в ослеплении начал стремительно бегать по кругу, продолжая кричать, брызгая слюной:
– Да как вы, предатели, посмели заключить союз с персами?! Отдаться без боя Александру Македонскому! Вы трусы и рабы, не достойны называться греками! Подлые, гнусные твари, вы готовы были ударить в спину Сулле, когда он вёл войну с Митридатом, если бы он потерпел поражение на Востоке!
Гнев Пизона не охладили обильные подарки греков, их утончённая лесть. Он покидал Афины, грозя горожанам тяжкими карами за то, что они в каждом слове поминали древних греков.
– Я вернусь сюда с легионами и пройду по вашей земле огнём и мечом, едва только уберу со своего пути Германика! Ждите меня и готовьтесь к смерти!
«Восточный кризис» мог разрешить любой наместник провинции. Германик хорошо понимал, что он удалён из Рима под надуманным предлогом. И поэтому не спеша двигался на Восток, останавливаясь и осматривая всякий город, который чем-либо известен в прошлом или в настоящем времени.
В армянском городе Артаксате полководец с полного одобрения народа возложил на голову Зенону знаки царского достоинства и направился в Антиохию Сирийскую…
Глава двадцать третья
Провинция «Сирия». Антиохия.
Мытарь Матвей, вооружённый крепкой палкой в сопровождении двух конных стражников обходил иудейский квартал бедняков, собирая ежегодную подать.
Всякий раз, когда он стучал в двери домов и требовал деньги, в глубине комнат раздавались вопли ужаса, плач и стоны. После долгих препирательств, мольбы и заверений хозяина, что он давно не видел медных монет, не говоря уже о серебре, хозяин дрожавшим голосом вопрошал:
– Да обрезанный ли ты, Матвей? Да под Богом ли ты ходишь?
– Я иудей, как и ты.
– А если ты иудей, то должен знать, что в Законе Моисея ничего не сказано об этом налоге.
Матвей устало махал рукой стражникам, которые прятались от солнца в тени домов. И стражники, раздражаясь на упрямство иудеев, начинали бить тяжёлыми дубинами по дверям, стараясь сорвать их с петель. Двери немедленно приоткрывались. Дрожащая рука бросала серебряные монеты в лицо Матвея. И пока он собирал их на горячей земле, хозяин обрушивал на мытаря град проклятий:
– Рака! Рака!
А подчас выбегал на улицу и. призывая соплеменников, долго поносил Матвея позорными словами, и шёл за ним следом, ломая над головой руки или разрывая на себе одежду.
Матвей не обращал на поношения никакого внимания, занятый подсчётом денег, которые он прятал в потайное место на поясе, а так же тех, что отдавал стражникам и тех, которые он должен был взять в конце мытарства, как часть платы за свою работу. Всё вроде бы сходилось к его выгоде…
Оставив за спиной вопящую, ограбленную улицу бедняков, мытарь подступил к богатым домам. И в первом из них из-за высокого каменного забора до него донеслись весёлые крики, смех и музыка. Ворота были приоткрыты. И Матвей вошёл во двор и осторожно заглянул в нижнюю часть узкого окна, приподняв палкой край плотного занавеса. Мытарь жадно окинул быстрым взглядом стол с обильной едой и кувшинами, чашами с вином, весёлых людей на лавках. И вскоре понял, что здесь пировали по случаю брачного сговора.
Потный, краснолицый хозяин, то и дело утирая рукавом туники лицо, неуклюже топтался и приплясывал перед низкорослым молодым иудеем, который, танцуя, озорно взбрыкивал ногами и, подыгрывая себе на дудочке, уносился в лёгком танце по кругу между столами. Хозяин следил за ним, щёлкал пальцами и кричал:
– Ай, да Иешуа из Назарета, хорош ты в плясках! А вот посмотрю, как ты награду примешь! – Он, добродушно посмеиваясь, сел на лавку и, хлопнув себя между ног, пробормотал: – А вот крепок ли ты плотью? Да хорош ли ты с блудницами?
Он дал знак слуге. Тот отдёрнул занавес, что прикрывал дверной проём, и в комнату вошли хорошенькие девушки, нарочито глядя себе под ноги. Хозяин пальцем указал одной из них на Иешуа.
Двое молодых иудея, которые сидели рядом с Иешуа, заметили жест хозяина и с возмущёнными лицами вскочили с лавки.
– Брат! Брат! Пойдём отсюда. Негоже нам сидеть в блудилище!
Но Иеуша, любуясь красивым лицом девицы и её страстным телом, даже не повернул к ним головы. Блудница же, кокетливо играя бархатными глазками, прошла перед ним, а потом, как бы ненароком приподняла короткую тунику, обнажив стройную округлую ножку…почти до пояса.
Спутники Иешуа, чувствуя и видя, как их туники оттопырились в греховном месте, испуганно зажали эти места руками и, не в силах отвести взгляда от белоснежной ноги блудницы, ещё более гневно стали порицать Иешуа:
– Брат, ты же предатель и блудодей. Ох, какой же ты блудодей и предатель, а мы тебе верили.
При этих словах Иешуа обернулся к своим товарищам, с лёгкой, насмешливой улыбкой оглядел их, вспотевших и дрожавших от вожделения, с ног до головы, сказал:
– Ты, Иван и ты, Андрей, по-фарисейски бьёте себя по плоти, которую они именуют «срамным местом» и кричите о блуде. А сами возжелали её не сердцем, как я, а похотью. И в мыслях своих уже видите эту женщину обнажённой на ложе, поэтому дрожите и с трудом удерживаете свои фалоссы.
– А кого ты в ней видишь, как не блудницу?
– Я вижу в ней сестру и мать. – И сказал он вдруг оробевшей девице: – иди сюда, сестра. Я тебе брат. Сядь рядом.
Он обнял прелестную девицу за бёдра крепкой рукой и усадил на лавку.
Блудница опустила взгляд вниз от чувства смущения. Ей было так неловко, что она едва дышала. А когда потные руки Андрея и Ивана тайно от Иешуа потянулись к её горячим бёдрам, он, удивлённая тем, что поступала не так. как было принято в её ремесле, тихонько отодвинулась от похотливых рук. И робко взглянула в доброе лицо Иешуа, пролепетала:
– Ты какой-то не такой, как все.
– Как тебя зовут?
– Мария из Магдалы… Ты, наверное, ругать меня будешь?
Но тот ничего не ответил, прислушиваясь к крикам на улице.
К Иешуа подошёл хозяин и, вынув из мешка горсть монет, протянул ему.
– На-ка, возьми, брат. Повеселил ты меня. Вспоминать долго буду.
– Спаси Бог тебя хозяин, но деньги я не приму. А лучше дай нам хлеба ломоть, да мяса кусок. Того и довольно.
Иешуа начал прощаться, а Андрей и Иван, не спуская разгоревшихся глаз с блудницы, поманили её пальцами в сторону. И Мария, мучаясь от присутствия рядом Иешуа, но понимая, для чего звали её двое юношей, бочком подошла к ним. И, не дожидаясь вопроса, быстро сказала, испуганно поглядывая на Иешуа:
– Если вы дадите мне по динарию, то я подожду вас там, в конце улицы, в роще.
Они закивали головами и быстро выскочили за дверь.
Между тем, Матвей, получив от домоправителя дань и, идя по двору к воротам, быстро рассовал деньги по разным местам пояса, не замечая, что стражники давно заподозрив его в нечестности, наблюдали за ним со стены ограды. Когда он вышел на улицу, и, озабоченно морщась лицом, достал из пояса мешочек с монетами, говоря: «Ну, а теперь я разделю деньги так, как мы условились. И на сегодня закончим работу», стражники молча подошли к мытарю и обрушили на него удары дубин.
Матвей, не вскрикнув, с разбитой головой упал на дорогу. А те двое сорвали с мытаря тяжёлый пояс с секретными мешками и сразу развеселились, довольные тем, что не позволили хитрому Матвею обмануть их. И, весело смеясь, ушли прочь.
Народ увидел, что их мытарь валялся без сознания на горячей земле, сбежались к нему. Все начали плевать на мытаря, как в отхожее место и ругать Матвея, смеясь над его разбитой головой, а кто-то принёс дохлую скотину и отшлёпал ею Матвея на потеху всей улицы.
Из ворот вышел Иешуа со своими учениками. И, не обращая внимания на ругань и возмущённые крики: «Эй, что ты делаешь? Это же мытарь!» снял с пояса деревянную фляжку, вылил из неё воду на голову Матвея, отогнал мух и прикрыл рану платком.
Смущённые поведением своего учителя, Андрей и Иван спрятались за спины людей, а когда люди, утолив своё озлобление плевками и криком, разошлись по домам, ученики со слезами на глазах подступили к Иешуа.
– Чему ты нас учишь: уважать блудниц, подбирать на улице мытарей? Вот и правду люди говорят о тебе, что ты дурак! А нам стыдно и страшно. Доведёшь ты нас до тюрьмы, да и бросишь. Что с тебя возьмёшь, если ты блаженный, а нам – страдать.
Андрей, распалённый жалостью к самому себе и гневом на Иешуа, указал пальцем в него и голосом пророка возопил:
– Солнце ещё не переместится в это место, а ты, Иешуа, предашь нас и с криком: «Я вас не знаю!» убежишь прочь!
Иешуа внимательно посмотрел на растрепанного Андрея и указал на мытаря.
– Помоги мне отнести его в тень. Здесь он умрёт.
– А мне какое до него дело? Пускай подыхает.
Он позвал Ивана и стремительно зашагал по улице в сторону рощи, уже забыв о своём гневе, радостный и счастливый от предстоявшей встречи с блудницей. У него кружилась голова и учащённо билось сердце, когда он мысленно видел обнажённую ногу Марии…
Иешуа поднял Матвея и перенёс его в тень. Тот, спустя полчаса, открыл глаза. И, уже понимая, что ограблен, похлопал себя по одежде, глянул в стороны, ища стражников, вскочил было на ноги. Но тут же от резкой боли в голове Матвей опустился на землю.
– Есть хочешь? – спросил его Иешуа.
Изумлённый Матвей повернулся к нему и, озлобляясь от того, что незнакомец сейчас должен был убежать, узнав, что находился рядом с мытарем, отрывисто бросил:
– Я мытарь Матвей!
– А я Иешуа из Назарета. Держи кусок.
Мытарь в полной растерянности начал жевать хлеб, искоса поглядывая на собеседника. «Видимо, это человек пришёл издалека, если ему не известно, кто такой мытарь. Ну, мне тем лучше…спас от смерти. А вот взять с него нечего».
– Господин…– сказал он.
– Я не господин, – ответил Иешуа,– называй меня «брат».
Матвея охватило чувство благодарности. Он схватил руку Иешуа, чтобы поцеловать её, но тот отстранился и с лёгкой улыбкой на грустном лице, воскликнул:
– Я нищий, мытарь Матвей! Через минуту ты пожалеешь о своём поступке и будешь проклинать меня за то, что целовал руку нищему!
Матвей, уже досадуя на свою порывистость, закусил губу, глянул в сторону и тихо пробормотал:
– Я слышал, что ты учитель. Возьми меня с собой. Я хочу отблагодарить тебя чем-нибудь.
– Иди, но только прошу, Матвей, не ищи для меня благодарность.
– Это почему же так?
Иещуа, садясь на осла и разбирая поводья, сказал:
– А вот то, что ты решил пойти со мной и есть для меня дар, другой мне от тебя не нужен.
От этих слов на глазах Матвея заблестели слёзы. Он с умилением воззрился на Иешуа и произнёс то, что было на его душе в эти секунды:
– А будет тебе, учитель, какое притеснение от людей, то я первым прибегу на помощь и жизни своей не пожалею. Помяни моё слово. Бог свидетель.
– Да-да, вскоре ты побежишь, задравши подол туники.
– К тебе на помощь, учитель?
– От меня на помощь…
Матвей нахмурился. Ему не понравилась насмешка в словах Иешуа.
– Странные речи ты говоришь…и обидные. А вот скоро сам увидишь, каков я на деле.
– Дай Бог, чтобы не увидеть, – со вздохом тихо ответил сам себе Иешуа.
И он поехал по улице, а Матвей пошёл следом за ним, внимательно следя за тем, как относились к Иешуа встречные люди. Они не обращали на него внимания, не уступали ему дорогу и даже не отвечали на приветствия. А когда осёл Иешуа, изрыгнул из себя кал, под ноги хозяину дома, и тот осыпал бранью учителя, Матвей приотстал от него. Сделал вид, что шёл сам по себе. Он в сомнении осмотрел худую фигуру Иешуа, каждый жест которого выдавал в нём незлобивость, мягкость и добросердечность.
«Эге…– задумался Матвей, – ни виду у него, ни властного голоса. Какой же он учитель? Ох, и натерплюсь я от него беды. Не с тем я пошёл».
И Матвей, всё более и более досадуя на Иешуа за то, что он – мытарь – напросился к нищему в какие-то ученики и обещал ему благодарность за какой-то пустяк, остановился. Его охватил стыд, что он поклонялся человеку, который в глазах людей являлся презренным обычным бродягой. Хотя сам Матвей понимал, что Иешуа человек достойный, да ведь не объяснишь это каждому встречному прохожему. Матвей плюнул и хотел пойти в другую сторону, но в это время впереди зазвучали крики…
Андрей и Иван, сгорая от нетерпения, перейдя с быстрого шага на бег, примчались в рощу, закрутили головами, ища блудницу. Она вышла им навстречу из-за толстого ствола маслины, настороженно поглядывая по сторонам. Но вокруг было тихо и пустынно.
Блудница уже сама, желая запретной любви двух красивых юношей, торопливо легла у них под ногами на мягкую траву, закусывая губы от предвкушения сладкого чувства и понукая учеников Иешуа:
– Ну, быстрей, быстрей. Меня ждут в другом месте.
Юноши опустились на колени с двух сторон от девицы и начали осторожно, дрожащими пальцами поднимать подол её короткой туники, пожирая глазами то, что открывалось впервые перед ними, и негромко вскрикивая. Когда же блудница, недовольная их медлительностью и явной неопытностью, сама рывком обнажила своё тело и раздвинула ноги, то Иван и Андрей при виде чёрных волос и того сокровенного места, о котором они так страстно мечтали, испуганно с воплем отскочили в сторону. Но, стесняясь друг перед другом за свой страх, быстро вернулись назад и, разгорячённые, потные и взволнованные, путаясь в собственной одежде, крутясь, запинаясь и падая, стали обнажать себя.
Люди, проходя по улице мимо рощи, привлечённые воплями Ивана и Андрея, заглянули на поляну. И при виде голой девицы и двух юношей, которые неуклюже пытались раздеть себя, с криками бросились на блудников. Иван и Андрей метнулись в кусты, прикрывая руками свои лица. А Мария, безуспешно одёргивая на себе тунику, едва успела вскочить на ноги, как тотчас была окружена разъярёнными людьми, которые начали рвать её волосы, царапать лицо, щипать за пышную грудь и нежные бёдра.
Сильнее всех ярились те женщины, которые выкормили многих детей и не знали ласки от своих супругов жаркими душными ночами, но страстно мечтали о ней. И теперь, видя сколь прекрасно и совершенно юное тело Марии, страдая от зависти, что она очень просто получала всё то, что для них – честных женщин – было недоступно, опрокинули девицу на спину. И потянулись грубыми руками к сокровенному месту Марии, желая болью отомстить красавице за её прошлые блаженства. Иные, плача от ревности и злости, кричали, глядя на девичьи прелести:
– Как она посмела принимать в себя столько мужчин?!
И они, в чувственном, сладострастном ужасе, закрывали себе лица, мысленно увидев всех тех мужчин, которые бесстыдно входили своей плотью в это юное тело, и оно трепетно шло им навстречу. И плакали, и яростно кричали и кричали…
Иван и Андрей, объятые страхом, выскочили на улицу и криком: «Учитель, спаси нас!» кинулись навстречу Иешуа, припали к нему, крепко цепляясь руками и пряча свои головы в старой тунике учителя. Тот простёр к ним руки.
– Встаньте рядом. Никто вас не тронет.
А уже мимо них в сторону площади народ проволок избитую и окровавленную Марию. Люди бросили её на горячую землю и отступили в поисках тяжёлых камней.
Иешуа глубоко вздохнул и, словно прощаясь, окинул жадным взглядом прекрасное синее небо, далёкие на горизонте горы и с лёгким стоном пробормотал:
– Ну, что ж, вот мой последний час, а иного пути я не вижу.
Он сошёл с осла и твёрдой поступью направился на середину площади, где лежала в страхе Мария. Его ученики – Иван, Андрей и Матвей – спрятались за осла, обезноженные ужасом.
Иешуа встал перед блудницей и, обратив свой спокойный и мягкий взор на людей, которые уже подступали с камнями в руках, сказал им:
– Вы хотите поступить по Святому Писанию. И это достойно похвалы. Но пускай в неё бросит камень тот, кто никогда не грешил.
Люди опешили и на мгновенье подались назад. Но тут же, в озлоблении, что какой-то пришлый наглец посмел глумиться над их верой и запрещал им исполнять Закон Моисея, закричали:
– Да он сам блудодей! Бей его!
И ученики Иешуа наконец обрели силы и что есть мочи, задрав подолы туник, бросились в бега по улице, вон из иудейского квартала, громко вопия:
– Мы не знаем сего человека! Мы не стояли рядом с ним и не слушали его!
И вскоре исчезли вдали.
Люди, плотно окружая Иешуа, интуитивно понимали, что, что этот человек духовно выше их, умней и, конечно, смелый. Но он был нищий. Он был ровней для них. А чернь, легко перенося оскорбления и унижения от господ или от равных себе невежд, люто ненавидела тех из своей нищей среды, которые, не имея наглости, возвышались над нею силой духа и ума.
Блудница, видя, что люди перенесли свой гнев на Иешуа, быстро вскочила на ноги и с воплем кинулась на учителя, царапая его лицо, кусая и пиная ногами своего защитника.
– Это он растлил моё целомудрие! Это он заставил меня угрозами продаться ему!
И она, заискивая перед чернью, ещё сильней стала бить Иешуа. Он же спокойно смотрел в её лицо. А та ещё более ярилась, уже искренне веря в то, что этот человек погубил её девство и соблазнил её сегодня. Но камни полетели в обоих.
Мария пыталась укрыться телом Иешуа, однако люди стояли кругом и в озлоблении с силой метали в них свои снаряды. Вот тяжёлый камень ударил в голову Иешуа, сбил с него кидар, глубоко рассёк кожу на лбу. Учитель упал под ноги блудницы, а та, завывая, страстно жаждая жизни, метнулась под упавшее тело…
Где-то поблизости зазвучал топот быстро скакавших коней.
Всадник в золочёной одежде римского преторианца, не сдерживая коня, на полном скаку ворвался в круг черни, давя её и разгоняя тяжёлыми ударами плети. Это был Иуда…
Глава двадцать четвёртая
Люди в страхе разбежались…
Укрылись в домах. И в щели дверей и окон стали наблюдать за тем, что происходило на площади, куда быстро приблизился Германик в сопровождении свиты. Наместник Востока, успокаивающе поглаживая рукой своего коня по выгнутой шеи, спросил Иуду, который наклонился над окровавленным Иешуа:
– Я вижу лицо этого человека. Оно доброе. Чем он мог вызвать гнев своих соплеменников?
– Вероятно, тем, Цезарь, что он вступился за блудницу.
– Я хочу расспросить его. Иуда, побеспокойся о нём и приведи ко мне.
И Германик последовал дальше, а народ, узнав наследника Тиберия, благодарный ему за то, что он, едва появился в Сирии, как немедленно снизил налоги, а так же милостиво принял многочисленных просителей-иудеев и удовлетворил их просьбы, с воплями приветствия выскочил на улицу. Начал бросать под ноги коня Германика пальмовые ветки и плотной галдящей толпой пошёл следом за ним. Благодарность народа пролилась и на того, кем заинтересовался Цезарь. Иешуа в мгновенье стал уважаемым человеком. Люди, те же, кто забивал его камнями, с плачем кинулись к нему, неся холодную воду в кувшинах, распахивая над его головой плащи, обмахивая бледное лицо Иешуа ладонями и ветками маслин. Уж кто-то рвал на себе одежду и волосы, со стоном восклицая: «Учитель, учитель! Не покидай нас!»
Взволнованные люди с напряжением вниманием следили за лицом Иешуа. И когда он открыл глаза, сотни иудеев исторгли из себя облегчённый вздох и со слезами на глазах бросились к нему. Мария из Магдалы, забытая всеми, стояла в толпе и расширенными глазами смотрела на юного трибуна…Странный, не ведомый до сего дня приятный холодок заструился у неё в груди, ослабляя её тело и пьяня мозг. У блудницы дрожали и подкашивались ноги, но она боялась опуститься на землю из страха хоть на мгновенье оторваться взглядом от Иуды. Её губы невнятно шептали: « Я, Иосиф Прекрасный в том саду, который словно Египет. И я, драгоценный рубин с золотой сердцевиной…»
Иудеи подняли на руки Иешуа и, целуя его одежду, осторожно посадили учителя на осла. Они вставали перед ним на колени, протягивали своих детей, прося благословить. Иешуа охотно брал детей на руки, и дети, чувствуя его добрую душу, льнули к нему. Он же благословлял всех.
Женщины осторожно отирали от крови лицо учителя, брызгали на него холодной водой, чистили одежду и кидар. Иуда, идя рядом с Иещуа, в изумлении спросил:
– Странный ты человек. Неужели в тебе нет жажды мести?
Иешуа показал ему младенца.
– Если он ударит меня своим кулаком, то разве я должен платить ему тем же?
– Но тебя убивали не дети.
– Они не разумные Божьи дети, Иуда.
– Откуда ты знаешь меня?
– Так тебя назвал твой начальник.
– Ты говоришь: они не разумные…
– Да.
– И ты способен вложить в них разум?
– Да.
Иуда с величайшим презрением на лице пожал плечами.
– Не понимаю тебя! Какой разум можно вложить в этот сброд, чтобы он перестал быть сбродом?
Трибуна слегка задело то, что этот человек – столь не похожий в своём поведении на других людей – не поблагодарил его за спасение: ни словом, ни жестом, ни взглядом.
– Учитель, ты как будто недоволен тем, что я спас тебя. Может быть, тебе не нужна твоя жизнь? И ты, как благочестивый иудей, мечтаешь о том, чтобы попасть в Царствие Божие?
– Если ты, Иуда, так прост, вот мои слова: я возлюбил тебя, Иуда, и моя душа ликует при виде моего спасителя.
