Ошибка императора. Война

Договорившись с Антоном о встрече на выезде из города, 4 августа ближе к обеду, рассчитавшись с хозяйкой дома, Шороховы тронулись в путь. За городом, со стороны Федюхиных высот, доносились звуки канонады, прерываемые трескотнёй ружейной перестрелки. Возница с тревогой поглядывал в сторону пальбы и, часто крестясь, стегал лошадей, бормоча:

– Проскочить бы Инкерман… Не дай бог басурман попрёт…

И гнал, гнал, несмотря на просьбу пассажиров из-за раненого ехать помедленнее.

В районе Инкермана они остановились. Длинная вереница телег и прочего транспорта, покидавших город, запрудили дорогу. Прислушиваясь к грохоту бомбардировки, на ней стояли угрюмые люди и пытались понять, надолго ли эта дорожная пробка.

Поправив отцу повязку и попросив сестру милосердия присмотреть за ним, Лиза покинула дилижанс в надежде увидеть в толпе Антона.

– Далеко не отходи, Лиза, – произнёс дремавший отец.

Пройдя сажень двадцать, Лиза остановилась. Приподняв край шляпы, она посмотрела вдоль дороги, пытаясь среди пёстрой ленты нагруженных доверху повозок и толп людей разглядеть знакомый профиль Антона.

Но вдруг над её головой послышалось странное сплошное шипение.

– Ядра… – раздался чей-то истошный вопль.

И тут же загрохотали взрывы. Они густо ложились по дороге и обочинам, разрывая в клочья повозки, кроша людей. Раздались душераздирающие крики раненых. Началась паника.

Лиза бегом, насколько позволяло длинное платье, бросилась к своим. Она увидела взрыв на том месте, где стоял дилижанс, и остановилась. Взрывной волной её опрокинуло назад. Что-то больно ударило в спину. Елизавета потеряла сознание…

Вся окрестность гремела, пороховой дым стелился вдоль поверхности земли, скрывая изувеченные тела людей и животных, разбросанную домашнюю утварь, разбитые телеги и почтовые дилижансы…

Совсем недалеко шло сражение…

…Ранним утром, а скорее ночью, 4 августа 1855 года на улице в окружении нескольких штабных офицеров и прибывшего только что в штаб генерал-майора Вревского в кресле, зябко кутаясь в накидку, услужливо наброшенную ему на плечи одним из адъютантов, сидел князь Горчаков. Согреваясь от утренней прохлады, не выспавшийся Горчаков допивал уже вторую чашку чая. Прихлёбывая уже остывший напиток, князь с нетерпением поглядывал на лежавшую перед ним пока бесполезную подзорную трубу: темно, ничего не видно, солнце только-только собиралось появиться на небосклоне. Где-то там впереди, верстах в семи-восьми, под покровом ночи к Федюхиным высотам подбирались войска генерала Реада.

Время тянулось медленно. Казалось, именно сегодня оно решило не торопиться, заставляя главнокомандующего нервничать.

Так прошёл час. Но вот за домом послышался топот копыт – прибыл связной. Через минуту-другую начальник штаба доложил князю, что войска Реада с божьей помощью достигли нужных позиций и ждут указаний.

Князь вытащил из кармашка мундира брегет, машинально подкрутил завод, взглянул на циферблат и громко, чтобы слышали все, объявил:

– Господа, время… Пожалуй, начнём с божьей помощью.

Горчаков поднялся, снял накидку и бросил её в руки подбежавшему вовремя адъютанту, затем потребовал от полковника, начальника штаба позвать офицеров связи, коих было в должном количестве на время сражения.

Пришли двое. Горчаков выбрал одного из них – мичмана с пушком над верхней губой среднего роста с детской улыбкой на юношеском лице, грозно перепоясанного новенькой портупеей с пристёгнутой саблей. Мичман замер перед главнокомандующим.

– Вот что, мичман, извольте срочно отправиться к Федюхиным высотам к генералу Реаду. Передайте от меня, что дело можно начинать. И поторопитесь…

Уже через полчаса мичман передал указание Горчакова генералу Реаду дословно.

На Телеграфической возвышенности, соседствующей с горой Гасфорта, полки генерала Липранди вели бой. Однако сама высота ещё находилась в руках неприятеля. Полученный приказ был явно расплывчатым и непонятным. Но приказ есть приказ, Реад отпустил офицера связи с напутствием:

– Хорошо, я приступаю. Так и передайте его превосходительству.

Несчастья начались сразу с первыми проблесками солнечных лучей, слегка осветивших место сражения.

Произошла странная история. По неизвестной причине генерал Реад двинул свои дивизии прямо на неприятельские пушки Федюхинских укреплений.

Стало светать. В подзорную трубу Горчаков видел, как солдаты под градом пуль и ядер карабкались на гору, падали, покрывая склоны своими телами.

– Что он делает? Липранди ещё не занял эти высоты… – в гневе закричал князь.

– Наверное, ваш приказ исполняет, – пробормотал начальник штаба.

– Я не отдавал приказа наступать, смею вам заметить, полковник, – словно оправдываясь, раздражённо и слишком поспешно заявил Горчаков.

Опустив трубу, он укоризненно посмотрел на посланника императора. Тот странным образом скривился, покачал головой и, резко повернувшись, крикнул:

– Коня!

Видимо, ожидая этой команды, адъютант Вревского тут же подвёл к нему коня. Генерал вскочил и, бросив Горчакову «Я к Реаду», с места галопом умчался в сторону начавшегося сражения.

Повернувшись к начальнику штаба, Горчаков резко бросил:

– Я, как знал… Срочно направьте мой резерв на помощь генералу Реаду… – затем, помолчав, добавил: – И три полка генералу Липранди…

Взлетев на коней, офицеры связи помчались в расположение названных частей. Задуманная князем Горчаковым операция пошла насмарку.

А между тем совсем рассвело. Неприятель подтягивал значительные подкрепления к Федюхиным высотам и окрестностям. Союзники успели перебросить на различные участки более пятидесяти тысяч человек, обе разбитые дивизии Реада были отброшены с гор с огромными потерями, а посылаемые Горчаковым резервы вводились в бой сравнительно небольшими частями. И атака наших войск захлебнулась.

Под впечатлением от такого трагического начала, расстроенный главнокомандующий глухим от переживания голосом задал вопрос своему начальнику штаба:

– Странно, но впечатление, что неприятель ждал нашего наступления именно в этом месте… Почему?..

– Ваше превосходительство! Видимо, те несколько рекогносцировок, сделанных нами до сражения, были замечены союзниками. Не исключаю я и предателей среди местного населения, крутившихся подле нас. И то, и это могли сделать известным неприятелю наше намерение атаковать именно в этом месте. Вот они и встретили нас…

– Видимо, так, – с готовностью согласился главнокомандующий.

– Восхищаюсь я, ваше превосходительство, солдатами нашими, их стойкостью и героизмом, – неожиданно добавил начальник штаба.

– Не вы один, сударь, – пробурчал Горчаков.

Вскоре с разных мест сражения стали прибывать связные. Доклады их о потерях были неутешительными. Позиции союзников были исключительно сильны; они били по русским войскам, сами будучи отлично прикрыты от действия нашего артиллерийского и ружейного огня. В этом бою погибло более двухсот пятидесяти офицеров, включая генералов Реад и барона Вревского… И конечно, огромное число солдат…

Как стало известно со слов офицера связи, присланного генералом Липранди, его войска, выбив итальянцев, захватили Телеграфическую гору и поставили на ней батарею, которая обстреливала гору Гасфорта, но далее идти войска его не смогли. Посланные на Федюхины высоты полки тоже постигла участь первых двух дивизий генерала Реада, атаковавших гору ранее… Это был провал атаки. Горы устилали трупы солдат и офицеров. Сражение продолжалось, наши войска несли большие потери.

– Надо прекратить бой, – упавшим от волнения голосом произнёс Горчаков. – Извольте дать команду, полковник!

Вскоре под непрерывным огнём вражеской артиллерии войска стали отступать. Сражение было окончательно проиграно.

В последующие дни началась ужасающая по интенсивности и непрерывности огня бомбардировка Севастополя, и она уже не прекращалась вплоть до 27 августа – последнего штурма союзников…

После дневной бомбардировки, по своей силе затмившей все предыдущие, в день последнего штурма с семи часов вечера по шаткому мосту, своевременно переброшенному через бухту на Северную сторону, гарнизон Севастополя и жители стали покидать южную часть города. Пыхтя трубами, сжигая последние остатки угля, два парохода тоже переправляли на Северную сторону солдат гарнизона, раненых, пушки, лошадей. На следующий день люди, уже переправившиеся на тот берег, стали наблюдать, как специальные команды подрывников посередине бухты затапливали последние корабли Черноморского флота. Весь день и всю ночь в оставленном городе раздавались взрывы от сотен бомб и гранат, лопавшихся в подожженных бомбовых складах.

На воздух взлетали доки, порты, укрепления… В ночное небо поднимались огромные столбы огня и дыма. Дым был так густ, что местами стоял непроницаемой стеной.