Последнее убежище дьявола

– Спасибо! А с кораблем что?

Горифлай задумался.

– Пока постоит здесь. Потом разберем на утилизацию. Надеюсь, вы не против?

«Даже так, – подумал Майк. – Но на что я надеялся?». Вслух он сказал:

– Вам виднее. Вряд ли я могу что-то советовать в нынешнем положении.

Моро ободряюще хлопнул по мягкому поручню.

– Все будет отлично, Майк! Кстати, вы можете интересоваться абсолютно всем. Что увидите, услышите, не поймете – не стесняйтесь, спрашивайте меня. В период адаптации вы, можно сказать, по исключительному статусу вне юрисдикции наших законов, это касается и разговоров на любые темы. Чем больше вопросов – тем быстрее вы вольетесь в новую жизнь.

«Что он городит? – изумился Белов. – У них наказывают за неподобающие вопросы? А если я пошлю подальше все просветительные беседы – это будет считаться нарушением закона?».

Автобус подкатил к кирпичной будке возле сетчатой ограды. Створка поползла в сторону, открывая ворота. За будкой их ждал автомобиль розового цвета, размалеванный белыми цветами по дверцам. На его крыше блеснула зеленая мигалка. Машина пристроилась перед автобусом.

– Полицейское сопровождение, – сказал Моро. – Это не для безопасности, не подумайте, Майк. Преступность у нас практически сведена к нулю, за исключением мелких правонарушений. Мы оказываем вам честь и проявляем уважение к вашему подвигу.

– А почему… она такого цвета? – изумился Белов, пропустив мимо ушей пафос про геройство.

Моро кивнул.

– Вот и первый вопрос о нашем, – он улыбнулся, – и о вашем теперь мире. Я ждал его. Полтора века назад полицией пугали. Ну не мне вам рассказывать, – Моро с сочувствием взглянул на Майка. – У нас же общество абсолютно мирное, и полицейские лишь присматривают за обстановкой в людных местах, как егерь за вверенным ему лесным участком. Граждане видят веселые машины, и никаких неприятных и травмирующих психику ассоциаций у них не возникает.

«Логика в этом есть, правда, какая-то инфантильная» – подумал Белов.

– Каким образом вам удалось ликвидировать преступность? Насколько я знаю, это был недостижимый идеал человечества во все времена, – спросил он.

Майк увидел, как на лице Горифлая промелькнуло не то беспокойство, не то нетерпение. Впрочем, серая кожа легко вводила в заблуждение.

Моро заулыбался.

– Мой друг, давайте сделаем так, – мягко сказал он. – На некоторые вопросы вы сами постепенно откроете ответы, а я скромно умолчу о том, потому что однозначные и краткие объяснения сложных явлений могут исказить их суть. Но все же замечу: в мировом социуме существуют тенденции, источники которых мы не всегда в силах обнаружить. Однако мы можем сознательно ускорять проявление этих тенденций своими решениями и действиями, какими бы они ни казались нелепыми, и даже опасными, с точки зрения устаревшей морали. – Он развел руками и вздохнул. – Не думайте, что мы идеальны. Порок принимает различные формы, и стоит ослабить внимание – как он тут же вылезает наружу, словно сорняки в огороде.

Пока они беседовали, автобус миновал длинный склон и неспешно скатился с грунтовки на узкое черное шоссе, стиснутое желтыми сухими полями, повернул к виднеющемуся на горизонте мегаполису. Майк вглядывался в силуэты высоких прямоугольных зданий, рваными зубьями уходившими в низкое серое небо, и пытался уловить в них тень былого. Все выглядело достаточно обыденным: никаких поражающих воображение футуристических линий и очертаний, которыми изобиловали города будущего в фантастических книжках его времени.

– Наша столица, – Моро показал рукой вперед, и в голосе куратора появились нотки гордости. – Город Центральный. Средоточие жизни. Настоящий рай, как сказали бы в вашу эпоху, – улыбнулся он.

Белов подумал, что если все люди в этом времени похожи складом ума на Горифлая, то с катастрофой можно было бы смириться, принять ее как данность, только бы не… К мозгу словно прикоснулись раскаленным железом. Боль утраты жгла невыносимо. Майк отвернулся к окну, пытаясь справиться с приступом отчаяния. «Мне все равно придется с этим смириться и как-то жить. Даже без Крисси. Только какой смысл!» – с горечью думал он.

На шоссе тем временем появились машины. Чтобы отвлечься, Белов стал рассматривать их. Формы автомобилей почти не отличались от привычных, разве что, более угловатые, они оставляли ощущение незавершенности.

Перед въездом в город их автобус свернул на кольцевую дорогу и начал притормаживать, перестраиваясь в другой ряд.

– Что там? – спросил Моро шофера.

Тот повернулся к ним.

– Маленькая техническая заминка, все в порядке! – весело булькнул он, и Майк понял, что эта манера говорить не индивидуальная особенность Горифлая. Видимо, изменилось произношение в самом языке.

Они проехали немного вперед, и Белов разглядел, что вызвало затор. Между полос движения стоял пассажирский автобус, точь-в-точь как их, только белого цвета с желтой полосой посередине. Открылась водительская дверь, и на асфальт, осторожно нащупывая руками скобу, а ногой – ступеньку, спиной вперед, спустился темно-серый водитель в цветастом жакете. Он повернулся, и Белов увидел на его лице плотные черные очки. В руке водителя мелькнула раздвижная трость. Ощупывая ею дорогу, он прошел к заднему колесу своего автобуса и остановился. Несколько пассажиров, разных оттенков серости, окружили его.

Белов, не веря глазам, ошарашенно повернулся к Горифлаю.

– Да ведь он слепой!

Моро терпеливо вздохнул

– Мы не употребляем такое определение уже около ста лет. Мы предпочитаем говорить: человек с особыми визуальными потребностями.

Майк судорожно проглотил комок в горле.

– Я не о том! Как слеп… человек с особыми… в общем, он не может видеть, следовательно управлять транспортом не в состоянии! Он же аварий наделает! Люди погибнут!

– Не переживайте, мой друг, – мягко ответил Горифлай. – Автобусом в основном управляет электроника, а водитель лишь контролирует ее. Этот человек хотел стать водителем. У него есть гражданское право осуществить свое желание, и никакие ограничения тому не помеха. Государство гарантирует ему эту работу как обладающему особыми визуальными потребностями, а общество одобряет подобные решения. Пассажиры прекрасно все понимают. Взгляните.

И в самом деле. Майк видел, что никто из пассажиров не выражает беспокойства или негодования. Наоборот. На серых лицах окруживших слепого шофера людей застыло неподдельное сочувствие.

Майк пытался собрать разбежавшиеся мысли в кучу.

– Но есть же сферы деятельности, где подобное не сработает. Допустим, глухонемой человек захочет стать диктором на телевидении?

Моро кивнул.

– И это не помеха. Для человека с особыми слухоречевыми потребностями назначат дублера. Он произнесет за кадром нужные слова, и озвучание по закону будет считаться голосом диктора. У нас есть такие, и чувствуют они себя прекрасно.

– А если врач, хирург… – с запалом продолжал Белов, но Горифлай предупредительно поднял ладонь.

– Майк, не торопитесь делать выводы. У вас в мыслях хаос, это естественно. Я говорил, мои ответы на отдельные вопросы только еще больше обескуражат вас. Да, отсутствие какого-либо органа восприятия, конечностей, и даже нарушение работы мозга, у человека уже давно не считается чем-то ненормальным. Все равны. Даже в способностях. Вот возьмем то, что в ваше время было принято называть талантом, божьим даром, приписывая его так называемым избранным: художникам, писателям, поэтам, музыкантам – все это мы находим крайне иллюзорным и вредным, унижающим достоинства и права тех, кто этими качествами якобы не обладает. Любой человек может петь, рисовать картины, танцевать, писать книжки, играть музыку – создавать шедевры. Талант – миф. Или, если хотите, другое определение: талантливы все! В нашем мире каждый, я подчеркиваю, каждый имеет право заниматься чем угодно, если это не противоречит закону. И никто не вправе делать или говорить ничего такого, что будет способствовать созданию у окружающих чувства и убеждения, будто они так не могут, будто они обделены таким качеством. Внушение чувства ущербности другим членам социума строго наказуемо, – Горифлай назидательно поднял палец и продолжил:

– А для таких людей, как этот шофер, наше общество создало превосходные условия, чтобы они не полагали ошибочно, будто неполноценны, – Моро прикрыл на секунду веками сероватые белки вытянутых глаз и весело проговорил:

– Постарайтесь погасить в себе внутреннее сопротивление и попытайтесь смотреть на мир вокруг вас непредвзято. Представьте, что вы только родились и постигаете неизвестное с чистого листа, – рассмеялся он.

– Я попытаюсь, – ответил обескураженный Майк. – Это прекрасно, что вы столь усердно заботитесь о подобных людях. В наше время о таком и мечтать не приходилось. Но вождение транспорта – извините, перебор.

Моро промолчал.

Наконец автомобильная пробка разъехалась, и они двинулись дальше. Майк уже не задавал вопросов, он глядел на широкие улицы, по которым шел их автобус, всматривался в яркие среди наступающих сумерек витрины магазинов, окидывал взглядом высокие, сереющие необлицованным бетоном с узкими полосками светящейся рекламы дома, глазел на темнеющих пешеходов. Либо все мужчины выглядели женоподобно, либо женские лица и тела приобрели со временем черты мужественности, но выглядел серый народ преимущественно одинаково. В принципе же, кроме этого, за сто пятьдесят лет мало что изменилось. Ну еще зелени стало меньше, железа и бетона больше, безобразно нелепая одежда. Пожалуй, и все. Однако Белова что-то беспокоило, и странное чувство не было связано с утратой минувшего. Будто за яркой уличной шелухой таилось нечто огромное и холодное, неосязаемое, но отнюдь не безразличное к появившемуся в этом мире гостю из далекого прошлого.