74
Его сорокалетие Наталья отметила широко: сняла кафе «Аскания-Нова» на проспекте
Ушакова, пригласила новых приятелей. Моих знакомых среди них почти не было, в
основном, «новые русские». Какие-то потертые дамы в роскошных платьях с перьями, холеные господа с тусклыми улыбками. Гостей встречала хозяйка, ей же вручали подарки.
Я обратил внимание, какие имениннику дарят прекрасные альбомы живописи, кожаные
портфели, дорогие авторучки в эбонитовых футлярах. С деньгами у меня, на тот момент, завуча городской средней школы, было туго, и я робко передал ей конверт с тысячной
купонной купюрой (я получал тогда где-то 5 тысяч в месяц). При этом что-то промямлил: мол, зарплату дают не вовремя… Наташа, умница, крепко взяла меня за руку и душевно
сказала:
– От тебя, Виталик, нам дорогих подарков не надо. Я никогда не забуду, как ты подарил
Сереже печатную машинку, когда у тебя была такая возможность. Он до сих пор печатает
на ней свои стихи. Спасибо тебе, проходи в зал, ты настоящий друг!
Это был чудесный день рождения, кажется, первый и последний, который отмечался
Пасечными с такой помпой.
***
Потом Наталья застала мужа в пикантной ситуации, и они расстались. Не захотела
прощать его. Мне рассказала, как тяжко даются ей деньги, как жмут со всех сторон ее
фирму, и что от нервных срывов у нее постоянно наливаются водой ноги.
– И если к тому же меня предают дома, мой тыл не благодарен и не надежен -
резюмировала она, – зачем мне такая семья?!
При разводе Наташа повела себя благородно: не мстила мужу и сделала ему
однокомнатную квартиру. Дальше он жил уже один. С 1995 года, после кратковременной
работы в пресс-центре горсовета, куда я его устроил, пользуясь тем, что какое-то время
был на полставки советником председателя, он уже официально нигде не трудился. При
встречах говорил, что увлекся японской поэзией, продолжает писать стихи. Заканчивал
неизменной фразой: – Дай трояк на бутылку пива… Если занимал деньги в долг, потом
обязательно возвращал.
***
Татьяна Кузьмич, согревшая его последние годы, говорила, что он серьезно повлиял на
формирование ее взглядов и отношение к жизни.
– Сергей открыл мне новый мир, перевернул взгляды на все, до него я как будто ходила в
темных очках… – рассказывала она. Особо запомнилась ей такая деталь. Оказывается, Сергей часто говорил, что его мозг – это клубок копошащихся змей, которые своей
75
непрерывной возней не дают ему покоя и иногда приводят в шоковое состояние. Он плохо
спал, его рука постоянно тянулась к перу. Стихи он писал на клочках бумаги. Иногда с
трудом разбирал свой же почерк, переписывал набело и удивлялся, что это он сам
написал. Подходил к Татьяне, читал ей, и в его глазах стоял вопрос: «Неужели это
сочинил я?!». Говоря о нем, Таня привела мысли Марины Цветаевой о настоящей
интеллигенции, которая ведет «жизнь духа, а не жизнь брюха». Так-то оно так, подумал я, но к этому духу надо непременно прибавить легкий запах дешевого алкоголя, сопровождавший Сережу до самого конца…
– С его уходом я потеряла праздник, который много лет был со мной… – завершила
словами Хемингуэя она.
***
В его жизни принимал участие Николай Островский, в свое время работавший
помощником губернаторов: Вербицкого, Кравченко, Юрченко. Помогал, когда мог, материально, поддерживал морально, пытался если не полностью прекратить его пьянки, то хоть как-то их ограничить.
Сережа был легким человеком, и все, кому он не составлял в творческом плане
конкуренции (т.е. не местные стихослагатели), любили его. Правда, жена одного моего
приятеля, тоже давно знавшая Сережу, говорила, что испытывает к нему сугубо
отрицательные чувства, более того, ненавидит его.
– Безвольная шваль, – сказала она. –Похоронить такой талант, за это убить его мало!
– Ты говоришь так, будто тебе он что-то должен, – не сдержался я.
– Да, должен, – безапелляционно ответила она. – Только не мне, а всем нам, кому не