Алина, или Сила прощения

– А потом, выждав удобный момент, всаживают нож в спину того, кого кормили и ласкали, – прервал он её сладкие изречения. – Знаем.

– Если так рассуждать, то и о вас, мужчинах, можно судить по одному похотливому, жадному экземпляру, – рассердилась она, вспоминая свой горький опыт: перед глазами мелькнули лица, от которых бежала сюда. – Все вы бессердечные чурбаны, недостойные нашей любви! Больно надо! Жизнь что с вами, что без вас – нет разницы!

Девушка притормозила, упираясь ногами и отказываясь идти, приготовившись вылить весь свой накопившийся гнев на единственного рядом представителя мужского пола. Он понял это и тоже остановился, медленно обернулся и зло произнёс:

– Да, детка, жизнь – ад. Смирись с этим.

Но пленница уже не боялась его. Или гнев в ней превысил чувство самосохранения, или ей стали ясны причины, породившие в нём зло, но она, как ей казалось сейчас, не боялась, а приблизилась, глядя в упор и отчётливо произнесла:

– Тогда ещё раз спрашиваю: зачем я тебе? Если ты всё можешь сам! Отвяжи и отпусти меня! Беги подальше от моего яда!

Она почувствовала себя наравне с ним, что также имеет полное право ненавидеть, впрямь может ужалить или убить. Мужчина прочитал это в её глазах и принял вызов, мол, хочешь потягаться? Так давай, кто кого. Только увлёкся своей жестокостью, а пленница забыла о его силе…

– Еду добыть и приготовить я могу и без женщины, как и многое другое, – он смотрел хищным, жадным взглядом, разве что не облизывался и, медленно снимая со спины рюкзак, продолжал: – Но, могу показать, зачем ты мне.

Девушка отпрянула, понимая, что перегнула палку, осознавая, что поторопилась давать волю своему гневу, а он, вплотную подходил к ней. Что её чувства и обиды в сравнении с его злобой и силой? Куда полезла? С кем тягаешься? С Чудовищем?!

По мере того, как похититель приближался, она отходила назад и, глядя на него испуганными глазами, тихо произнесла:

– Не смей! Не подходи!

– Ты думаешь, я тащу тебя за собой, чтоб обогреть, накормить? – его рука потянулась к её волосам, взгляд скользнул по плечу, – Ошибаешься.

Девушка с отвращением оттолкнула его руку:

– Не тронь! Убью! – заметалась в поисках орудия для защиты, но рядом, как и прежде ничего подходящего не валялось.

Почему так: ведь это лес, и всегда в нём полно больших веток, обломков от гнилых пней, деревьев, но ей они под руку не попадались. А мелкий валежник был бесполезен.

– Загрызу! – прорычала она и, бросив свою сумку, подняла руки точно тигрица лапы перед атакой, распустив когти.

Наглец лишь дерзко ухмыльнулся и тут же, нежданно для неё, легко скрутил тоненькие руки за спину, одной своей «лапой» держа их, а другой, возвращаясь медленно по талии к животу и вверх, до груди. С довольным видом победителя насмешливо проговорил:

– Что веточками машешь?

Жертва выкручивалась, вырывалась, трепыхалась, как пойманная рыба, но он был сильнее. Тогда взмолилась:

– Отпусти, пожалуйста! Не надо…

Незнакомец уже не слышал: предвкушая наслажденье от своей добычи, прижимал её тело к себе, с вожделением вдыхал аромат девичьей шеи. От удовольствия ослабил хватку. Она почувствовала это и резко, изо всех сил дёрнулась, надеясь вырваться из лап «Чудовища». И это удалось, но ненадолго. Верёвка, связывающая их, не дала убежать, лишь разозлив и раззадорив его больше. Он толкнул её на землю, и жертва пустила в ход последнее, что в тот момент могло прийти ей в голову:

– Остановись! Не делай этого! Мой папа прокурор! Он ищет меня, и если ты тронешь меня, он разорвёт тебя на части ещё до суда. Слышишь? Мой папа прокурор! Тебя посадят, и там он не оставит тебя в покое, – бормотала она, когда его рука полезла под юбку, предательски легко его туда пускающую. Но будь на ней брюки, и они не остановили бы насильника.

– Отомстить прокурору – моё горячее желание. Не думал, что представится такая возможность, – издевательски прошептал он ей на ухо.

Почувствовав рядом горячее дыхание, пожалев о сказанном, девушка наивно пролепетала:

– Может, я дочь другого прокурора, честного?

– Всё равно: для меня они все одинаковы.

Запугать его не удалось, и от отчаяния она, что есть силы, закричала. Дикий, безумный женский крик раздался на весь лес, встревожив его обитателей. Эхом разнёсся по округе. И сразу затих, будто обрезали: жёсткая мужская ладонь прервала его, зажав рот паникующей девушки. И теперь она издавала только непонятные, глухие звуки и слабый визг, пока вторая его рука нагло изучала её тело.

Кусалась, царапалась, билась коленками, отчаянно искала взглядом помощи, но вокруг никого не было. Казалось – звери разбежались, чтоб не видеть людской гнусности. Смотрела на огромные, высоченные деревья и мысленно просила: «Помоги мне, лес, ты можешь! Ведь ты такой могущественный, пожалуйста!» – но не было помощи от леса, не было ответа. «Ну, хоть придави его вместе со мной своими тяжёлыми деревьями, или пришли медведя, чтоб он разорвал его и пусть меня вместе с ним, но останови этот ужас, это унижение!» Но лес бездействовал. Он оставался безучастным к человеческой жестокости и беспомощности. Нельзя ему вмешиваться в безумство людского мира. Но потом, когда наступит судный день, он выступит неопровержимым свидетелем, показав события, увиденные и запечатлевшиеся в нём Судье, на божественном носителе информации, которую невозможно стереть или изменить. Ведь всё давно создано до нас. У Великого Разума всё безупречно. Потому вполне возможно, и скорее всего, всё, что нас окружает – снимает, запоминает, считывает информацию о нас в своей памяти. Памяти, которая доступна кому-то большему, чем человек – памяти вселенной. Но сейчас девушке было не до этого, сейчас она искала помощи, защиты, и не находила. Постепенно её надежда на сочувствие, на чудо, таяла, а взамен рождалось иное, не менее значительное чувство. Она закрыла глаза, отрекаясь от всего вокруг. От бессилия текли слёзы, смачивая солью грубую руку, зажимавшую рот. Боль, невыносимая боль, не столько физическая, но душевная заполнила всё её существо. Её выдавали слёзы. За что? Зачем? Как можно? – Не понимала девушка. Если до этого она старалась осмыслить, оправдать мир людей, полный эгоизма и несправедливости, то теперь всё стало намного сложнее. Даже здесь, в глухом лесу этот мир нашёл её и убил то последнее, во что верила, что, убегая, желала сберечь. Когда она открыла глаза, в прежде ясном взгляде поселилась тьма. Теперь в юных глазах горела ненависть. Ненависть ко всему, в том числе и к бездействующему лесу. Она ненавидела весь мир за то, что он допустил такое. Ненавидела существо, измывающееся над ней, а в его лице всех мужчин, и всеми фибрами души желала ему – породившему в ней зло – смерти.

Вслед за ненавистью пришло холодное безразличие. Безразличие ко всему миру. То светлое нежное весёлое, что было в ней – потемнело, огрубело, обозлилось. Всё это читалось в её глазах, если бы кто-то в них посмотрел. Но единственный человек около неё был занят своим грязным делом, и ему было не до её чувств, не до чужих болей. Лишь лес являлся свидетелем того, что происходило здесь, того, как меняется её душа за столь короткий срок. Эти жалкие минуты ей показались вечностью, вечностью, вечностью, утонувшей во тьме…

Ох, мужчины! Что же вы делаете? Зачем убиваете ранимую женскую душу, бесчестя её тело? Зачем не заглянете в её молящие глаза, полные невинных слёз? Зачем столько ненависти в вас?

Ах, мужчины! Разве для этого дана вам сила? Разве для этого вас женщина в болях родила?

Кто же будет беречь и защищать женщин, если не Вы? Кого она будет любить, ласкать и ждать? Разве не этого вы желаете?

Как же неизмеримо больно, страшно и жестоко вы заставляете её страдать! Никакие ошибки и проступки не заслуживают этого.

Глава 2

Вечер сменил день, опуская темноту, как занавес. Вся лесная флора и фауна готовилась ко сну: цветы закрылись, животные затаились в укромных местах, муравьи словно замерли в своём замке. Соловьи, дрозды, малиновка запели колыбельную, убаюкивая лес в предзакатных сумерках. К охоте готовились ночные хищники. Сова крутила головой, прислушивалась, пытаясь обнаружить потенциальный ужин. Вездесущие комары выискивали источник пищи. И теперь выбрав жертвой неподвижное женское тело, беспощадно присасывались к нему.

Укусы надоедливых насекомых выдернули девушку из забытья, в которое она погрузилась после пережитого. Приоткрыв глаза, первое, что увидела, это тени страшных чудовищ, плясавших в темноте языками пламени. «Я в аду», – решила и снова закрыла глаза, но тут же почувствовала комариный укус, вызвавший желание тронуть больное место, да только тело казалось ватным и не слушалось. «В аду есть комары?» – мелькнула следующая мысль, заставившая её очнуться окончательно и внимательнее присмотреться: обнаружила, что лежит на краю маленькой полянки у костра, отбрасывающего огненный свет на растущие вблизи кусты и деревья, создавая причудливые тени и отпугивая сгущающуюся темноту. Её ноги были прикрыты ветками, будто кто-то позаботился о ней, желая то ли укрыть их от ветра, то ли спрятать от комаров. Но, как казалось девушке, ни то ни другое ему не удалось: она дрожала от холода и маленькие кровопийцы не считали ветки серьёзной преградой. Краем глаза заметила этого «кого-то», сидящего в метре от её ног на поваленном дереве и орудовавшего ножом. Он зачищал и затачивал ветки, затем нанизывал на них грибы и жарил их над огнём. «Надо же, какой хозяйственный: костёр развёл, грибы насобирал, сволочь», – она отчётливо вспомнила, что произошло, и теперь ей было отвратительно пошевелиться. Тем не менее, медленно, но уверенно оценивала ситуацию, поскольку была не из тех, кто легко сдавался. Даже если бы похититель резал её на кусочки, она до последнего дыхания искала бы подходящий момент, строила планы, пыталась сбежать. И сейчас воспользовавшись его занятостью, выискивала глазами верёвку, которой они были соединены. «Себя он отвязал, может и меня тоже?» – тихо понадеялась, и рука сама потянулась к талии, но тут же наткнулась на узел. Дёрнула за верёвку, мало веря, что та другим концом свободно валяется на земле. В доказательство предчувствию верёвка натянулась, оказавшись привязанной к дереву.

Неосторожные движения пленницы были замечены зорким глазом мужчины.

– Очнулась? – буркнул он, не прерывая своё занятие. – Знал бы, что такая хилая – не связывался бы, – недовольно добавил, имея в виду её уже второе за день обморочное состояние.

Она лишь застонала, скручиваясь калачиком, будто от боли, а сама прижала обе руки к животу, к злополучному узлу.

Незнакомец дожарил грибы, достал из рюкзака консервы, легко открыл, положил сверху кусок хлеба и придвинул к ней. Рядом воткнул ветку с горячими волнушками и лисичками. Их аромат манил, напомнив девушке, что ещё недавно она готова была съесть их сырыми, а тут жареные – куда лучше, но она с места не двинулась.

– Ешь. Тебе силы понадобятся: с рассветом пойдёшь собирать свои тряпки. Мы почти дошли, из-за тебя придётся возвращаться, – сердился мучитель.

Практически пустая, сумка валялась у его ног. Хозяйка не глянула на неё, проигнорировала его слова, как и прежде – не шевельнулась.

– Я повторять не буду. Не хочешь, не надо, но полудохлую тащить не стану. На месте закопаю, – пригрозил он.

Но гордость не позволяла ей прикоснуться к еде. Она была сыта бурлившими эмоциями, вызванными испытаниями, выпавшими на её долю.

– Ну, ну, – издевательски произнёс обидчик и принялся с аппетитом уплетать грибы, оставив перед ней её порцию.

И когда воля начала поддаваться чувству голода, готовясь выкинуть белый флаг, непокорная злость не позволила этого сделать: она перекинула еду ногой.

Мужчина в гневе потянулся к ножу, но взяв себя в руки, лишь надменно сказал:

– Утром от голода с земли жрать будешь.

«Не дождёшься!» – мысленно ответила пленница: его угрозы не произвели должного впечатления, поскольку была уверена, что до утра сбежит.

Рывком скинула с себя ветки и скоро пожалела об этом: какое-никакое, а укрытие от ветра и комаров всё же было: теперь насекомые всё больше не давали покоя, от ночной прохлады обнажённые ноги покрылись гусиной кожей. Она поджала их под себя, натягивая юбку как можно ниже. Незнакомец посмотрел на неё, как на жалкую нищенку, холодно заметил: