Я молча наблюдаю за тем, как адвокат послушно покидает дом. Впервые такое вижу. Обычно подследственные цепляются за защиту так, будто пятилетние дети за родительский подол, не желая оставаться одни. А тут такое хладнокровие и наплевательство.
Несмотря на достаточно большие размеры комнаты, в присутствии Русакова она кажется мне конурой. Шторм буквально закрывает собой свет, заполоняет все пространство. Конвоир стоит с другой стороны от него, и чтобы поместиться, я вынуждена прижаться к правому боку Шторма.
Мне жутко неуютно. И воздух. Он до последнего кубического сантметра пропитан Штормом. Его аромат такой необычный, не похожий ни на что. Нет. Это не парфюм. Русаков сидит в СИЗО, где из всей косметики доступно только хозяйственное мыло. Его кожа. Она имеет свой индивидуальный запах. И это не что-то сладкое или модное, чем пахнут красивые и привлекательные парни на дорогих тачках. Нет. Это сложное сплетение различных запахов и явлений. Я чувствую аромат грозового неба, когда воздух сгущается, когда в нем повисает некая тревожность, ожидание скорейшего ненастья. И в то же время Русаков пахнет чем-то уютным, крепким, сильным. И странно, что сила эта кажется не деструктивной, а как раз наоборот.
– Алена Валентиновна, – слышу голос конвоира. Вздрагиваю, понимая, что меня поймали с поличным. Русаков молча смотрит на меня сверху вниз. Снова ведет себя так, будто здесь все ему обязаны.
– Вы ссорились, – произношу, прочистив горло.
Он кивает головой. В каждом его движении и слове легкий оттенок лени, неспешности.
– Она кричала, что не хочет меня знать, – голос хриплый. – И что я грубое животное. Еще говорила, что ненавидит меня, и что я больше ее не увижу…
Я записываю каждое слово. Стараюсь не чувствовать, не анализировать его действий. Пока мне нужны сухие факты.
– И что сделали вы? – поднимаю на него глаза, закончив с документом.
А он все это время наблюдает за мной. Взгляд прищуренный, голова немного набок наклонена. Смотрит, выжидает. Будто не об Ольге говорит, будто обо мне. Мне это не нравится. Я не могу понять, чего он пытается добиться, и от этого нервная дрожь бьет по телу.
– Я был зол, хотел успокоиться. Сказал ей, чтобы проваливала в свою комнату, а сам ушел в кабинет. Выпил.
– А потом?
– Потом, – усмешка. Проводит тыльной стороной ладони по губам. – Я долго курил у окна. Хотел, чтобы она успокоилась, – произносит это и замолкает. Вдруг глаза поднимает к задернутому шторами окну.
– А самое обидное, знаешь что? – возвращает ко мне взгляд.
Я молчу.
– Я никогда ей не изменял, – усмехается. – Ни одной бабы с тех пор как она моей стала… Оля часто кидала мне в рожу предъявы. Она была вспыльчивой, и сначала говорила, а потом думала…
– Дальше. Что вы делали после?
– Вот здесь, – он подошел к ванной, на бортик указал.
– Я в комнату зашел, а она голая, – взгляд его хитрый, довольный по мне скользит. – Капли стекали по ее коже так, словно конденсат по прозрачной бутылке колы в жару. Она ведь такая же сладкая была, и вкус ее как у шипучки. Голову сносило напрочь, с первого глотка.
– Русаков! – прорычала. А у него глаза буквально в секунду тьмой заполонило. Резкий толчок, и конвоир больше не в комнате. Шторм резко хлопает дверью, но ее не дает закрыть только цепочка от наручников.
– Что ты делаешь?! – рычу на него, а сама боюсь до чертиков. Конвоир пытается вытолкать дверь, а Русаков всей массой на нее наваливается и улыбается, нагло пожирая меня глазами.
–Ты просила, я говорю, – резкий выпад руки, он хватает меня за шею и к себе тянет. Не успеваю опомниться, как оказываюсь в его хватке. Его лицо так близко. Я чувствую дыхание его кожи на своей. Меня лихорадит. Я слышу крики конвоиров, они собираются использовать оружие и ждут моей команды. Но, отчего-то, я ее не даю....
– Трах*л я ее, а она любила это дело, – его губы у моего виска. Чувствую, как ноздрями запах мой вдыхает, сильней стискивая пальцами мою шею.
– Порой казалось только из-за этого скандал закатывает. Жадной была, горячей как сам ад, – хрипло, без конца касаясь меня то подбородком, то кончиком носа.
Прикрываю глаза, понимая, что проиграла. Он не скажет ни слова. С первой минуты он просто издевался надо мной.
– Отойди от двери. И убери руки. Иначе тебя пристрелят прямо здесь, – цежу в ответ. А сама в стену смотрю. Боюсь на него взглянуть. Боюсь увидеть в его глазах то, что уже и так поняла. Свое фиаско.
– Вот и отлично, следачка, – с улыбкой. – А теперь, будь хорошей девочкой, верни меня обратно, где взяла. И Дробина ко мне пригласи… – шепот по коже горячим дыханием. А потом его руки выпускают меня, слегка отталкивая.
Все происходит быстро. И страшно. Спустя несколько секунд Шторм лежит на полу, придавленный ботинками конвоиров. К его голове приставлено дуло автомата. А мне нужно срочно на воздух. Подальше от всего. И когда я прохожу мимо, к выходу, он поворачивает голову в мою сторону и я ловлю его смеющийся, довольный взгляд.
Глава 6
– Филипп Петрович, – я пыталась объяснить, но шеф не давал мне и слова вставить. А еще десять пар мужских глаз с ехидством смотрели на меня. Хотелось провалиться под землю. А еще лучше, закопать поглубже Шторма.
– Романова, я не хочу ничего слышать! К завтрашнему обеду протокол следственного действия с показаниями Русакова должен быть у меня на столе! Ты понимаешь, что мы нарушаем все сроки?! Мы имеем дело не с простым дебоширом, пойманным на улице!
Конечно же, я все понимала. Но мне нечего было ответить. Шеф прав. И слушать мои оправдания никто не станет. Тем более, что я скажу?
– Что с другими делами? Ты материалы за прошлую неделю сдала?
По спине пробежал холодок. С этим делом я не успевала. Материалы лежали в моем столе и с каждым пройденным днем грозились стать причиной привлечения меня к дисциплинарке. Чертов Русаков, он просто голову мне забил, и все свое время я отдавала ему.
Спустя мучительно долгие двадцать минут совещание, наконец-то, подошло к концу. Шеф, раздав тумаков всем и каждому, подкрепил их нарезкой срочных задач. И когда мы выходили из его кабинета, каждый из присутствующих чувствовал себя немного вымотанным.
Я прошла по коридору и остановилась у стенда с лучшими работниками отдела. Хотела пропустить толпу у лестницы, дабы не толкаться с ними. Подумала о том, что сегодня придется ночевать в отделе. До конца рабочего дня оставалось совсем ничего, а мне еще нужно заехать в СИЗО к Русакову. То, что он сделал сегодня утром – не влезает ни в какие рамки. Я должна поставить его на место, и добиться содействия.
В кабинете все были на месте. Как только я вошла, ребята странно замолчали. Каждый из них бросал на меня беглые взгляды. И это дико раздражало.
Не успела я добраться до своего места, открылась дверь, и в помещение вошел Дробин. При виде него, все, как один, резко опустили глаза. Кто в монитор компьютера, кто в бумаги. Каждый усиленно делал вид занятости.
Он прошел мимо, ни одного не удостоив даже взглядом. Нагло усевшись на стул, посмотрел на меня с ехидством.
– Я долго думал, почему Исаков забрал дело, которое я вел на протяжении полугода, – произнес с ленивой улыбкой, задумчиво рассматривая карандаш, стянутый у меня со стола.
– Дело на человека, на которого у меня было столько разработок и планов, что хватило бы на пожизненное. Думал, не доверяет мне шеф. Может, я себя показал плохо, что позволило ему думать обо мне как о слабом следаке? Я спать не мог, Романова. Это так задело меня, – он подвигается ближе. Смотрит в глаза мне нагло.
– Задело настолько, что хотелось послать все к чертям и сменить профессию..А на самом деле, так все банально, – усмехнулся, потирая покрытый щетиной подбородок.
– Я не понимаю, о чем ты говоришь, Константин Васильевич. Да и, честно говоря, у меня нет желания разбираться. Прости, но у меня много работы, нет времени на сплетни.
Я возвращаю взгляд к бумагам, а саму изнутри потряхивает.
– Нет, ты послушай, Романова, – он хлопает по столу, заставляя меня вздрогнуть.
– Я же понял все! Наконец-то понял, почему все так вышло! Слушай, – усмехается, разминая шею, а потом переводит взгляд на каждого из присутствующих здесь.
– Ладно, с шефом ты трах*ешься, но чтобы с Русаковым, прямо на следственных действиях при конвое…
Внутри все огнем вспыхнуло. Я подскочила со стула так резко, что его отбросило назад. Я стояла и смотрела в наглые глаза Дробина. Единственное, что хотелось сделать – плюнуть ему в рожу.
– Выйди из кабинета вон. Иначе…
Все вокруг замерли. Парни уже открыто смотрели в нашу сторону, с интересом наблюдая за разворачивающимися событиями.