Меня зовут Жаклин. Отдайте мне меня. Повести и рассказы

– 10-

Наблюдать за тем, как Тамара провожает мужа на работу – зрелище презабавное. Меня даже задевает то, как этот солидный, умный и дальновидный человек попадается на все ее «крючки». Я тешу себя надеждой на то, что он все видит в реальном свете, просто делает скидку на ее молодость и недостаток ума.

Тамара редко встает в такую рань. Но сегодня она, по-видимому, изображает декабристку, которая провожает мужа в Сибирь и собирается следовать за ним. Она бледная и усталая прямо с утра. Семен Михайлович тоже выглядит не лучшим образом – в его возрасте, наверное, бессонные ночи не способствуют цвету лица. Он явно нервничает и это заметно мне, но, кажется незаметно Тамаре.

Они стоят на веранде и она, в накинутом на плечи пальто, прижимается к его груди. Она что-то активно говорит ему, кивая головой, так, как будто провожает его на фронт. Я думаю, что он опаздывает, но не решается отнять ее от себя. Они целуются долго, и я начинаю замечать, насколько в этой сцене Семен Михайлович – не на своем месте. Поцелуи молодой пары на лавочке я воспринимаю абсолютно нормально – мне в голову не придет обвинять их в чем-то, это их дело и ПРАВО! Так и Семен Михайлович имеет право быть сильным, жестким, центральной фигурой во всем!

Я стараюсь не смотреть на них, но поневоле отмечаю, что Тамара выглядит прекрасно – в сценах с поцелуями она как рыба в воде, каждое движение уместно. И еще я понимаю, что в таких ситуациях, наверное, не нужно слов. Наблюдая за ними сквозь стекло, я понимаю, что совсем неважно, что в этот момент говорит Тамара. Она – прекрасна! Хоть и немного фальшива.

Семен Михайлович сейчас какой-то слишком уж солидный, даже старый. Не годится ему целоваться на крыльце! Не годиться и все! Но он смотрит ей в глаза и, кажется, не может оторваться.

Наконец, Тамара отпускает его и, еще не выйдя из роли, топает ко мне. Сегодня она – верная боевая подруга, любимая жена с бытовыми проблемами.

– Полночи выясняли отношения, – с притворным вздохом говорит Тамара. Чувствуется, ей очень хочется поговорить о том, что происходит у нее ночью с Семеном Михайловичем. Будь у нее подруга поближе, наверное, она не приставала бы ко мне со своими откровениям, но подруги далеко, а я рядом, тем более, Тамара уже убедилась, что я ничего никому не передаю, и, как ей кажется, не делаю никаких выводов, – Понимаешь, он в постели, такой же, как и в жизни – все делает серьезно и неторопливо. Я, конечно, любого могу завести, но и мне иногда хочется, чтобы мужчина проявил какую-нибудь фантазию.

Я киваю головой и молчу. У меня на доске разложены капуста, свекла, морковь и я варю настоящий борщ. Тамаре не нужен собеседник – ей нужен слушатель и я хорошо подхожу на эту роль.

– Представь, он хочет ребенка! – хвастливо говорит Тамара, делая вид, что Семен Михайлович хочет Бог знает что, – Как будто у него мало проблем!

– А ты не хочешь? – осторожно спрашиваю я. Мне положение Тамары не кажется очень уж прочным, и, я думаю, ребенок ей бы не помешал.

– Конечно, – рассуждает Тамара, – если будет ребенок, то можно нанять няню, но ты представляешь, во что превратится наша жизнь? Я и так его вижу только по большим праздникам, а уж тогда… Да и вообще… Я еще хочу пожить для себя.

Я продолжаю шинковать капусту и молчать.

– Слушай, – говорит Тамара, – чего ты все помалкиваешь? Мы же женщины! Чего ты краснеешь? У меня был один парень, с которым мы проводили в постели по двенадцать часов подряд. И никто не уставал. А тут…

– И долго это продлилось? – спрашиваю я, задетая тем, что Тамара напоминает мне о том, что я – женщина. Во-первых, женщинам необязательно говорить о том, кто с кем спит, а во-вторых, я здесь работаю не женщиной!

– Длилось две недели, но запомнилось надолго, – смеется Тамара, – Будет хоть что вспомнить на старости лет! А у тебя? Расскажи что-нибудь!

Я пожимаю плечами. Мне есть, что вспомнить, но нет желания об этом говорить, тем более, с Тамарой. Я не люблю вспоминать прошлое, какое бы оно ни было, хорошее или плохое. Я откладываю в сторону овощи и собираю завтрак для Ники.

– Она что, не может сама прийти и поесть? – фыркнув, спрашивает Тамара.

– Она еще не совсем здорова, – говорю я.

– Можно подумать! – восклицает она, – две недели не ходит в школу и ты подаешь ей завтрак в постель!

Слушая Тамару, можно подумать, что она все делает самостоятельно. Сегодня она встала пораньше, и, поэтому, ей кажется, что все вокруг просто бездельники.

Я приношу завтрак Нике и спускаюсь вниз. Ника просит чипсы с паприкой и мне придется поехать за покупками раньше, чем я рассчитывала. Дел у меня становится все больше и больше – всем удобно, когда кто-то везде подставляет свои руки. Только Нике мне хочется сделать приятное, но она редко просит чего-нибудь. Еще мне очень хочется угодить Семену Михайловичу, но с ним мы почти не встречаемся. Я уезжаю раньше, чем он возвращается с работы и ужином его кормит Тамара. Утром я нахожу на кухне посуду после ужина, а в комнате – бокалы из-под вина. Тамара, по-моему, прикладывается ежедневно.

– Я говорила тебе, что ко мне приедет подруга? – спрашивает Тамара.

– Да, – отвечаю я, – сегодня?

– Сегодня, часа в три. Ты можешь закончить сегодня пораньше. Мы с Марго посидим по-домашнему. Еще бы девочку куда-нибудь сплавить, и было бы все совсем прекрасно.

Мне не нравятся такие шутки, но я рада, что уеду домой пораньше.

***

Мне никогда не приходилось стирать чужое белье. Я не говорю о вещах мужа или родителей. Там все было как-то естественно. Здесь же я, беря в руки каждую вещь, начинаю думать о ее владельце.

Я загружаю белье в стиральную машину и вижу несколько вещей, которые вряд ли можно стирать в машине. Тамарины блузки настолько тоненькие и воздушные, что, думаю, после одной стирки в машинке, их можно будет выбросить. Их я стираю в тазу. Запах Тамариных духов остается в ванной даже после того, как блузка постирана. Запах духов несильный, но, видно, очень стойкий.

Из кармана джинсов Вадима выпадают ключи. Хорошо, что они выпали сами. Хорошо, что я не успела засунуть джинсы в машинку. Я кладу ключи на полочке в ванной.

Стирка запущена, все вещи «для ручной стирки» висят на плечиках в ванной комнате и сохнут. Я спускаюсь вниз.

Вадим преграждает мне путь.

– Как дела? – спрашивает он, пытаясь меня обнять.

– Не оставляй ключи в карманах, – говорю я, уворачиваясь от него, – вот они. Выпали из твоих штанов.

– Ты лазишь по карманам? – ехидно спрашивает он, забирая свои ключи.

Я просто задыхаюсь от возмущения.

– Они сами выпали, – говорю я. Ну что я могу сказать?

– Конечно-конечно, – усмехается Вадим, – они всегда выпадают сами. А потом из дома пропадают вещи.

Я понимаю, что он просто дразнит меня, но молчать не могу.

– Что ты имеешь в виду? – спрашиваю я.

– Только то, что ты залезла ко мне в карман и украла ключи, – говорит он с усмешкой и заходит к себе в комнату, плотно прикрыв дверь.

***

На следующий день я застаю Нику в страшно возбужденном состоянии. Лицо ее пылает, глаза блестят и, когда я захожу в комнату с обедом, она вскакивает навстречу мне.

– Как самочувствие? – спрашиваю я, чувствуя, что с ней что-то не в порядке, хотя Ника выглядит уже совершенно здоровой.

– Нормально, – говорит девочка, – мне нужно с тобой поговорить.

– Давай поговорим, – я ставлю поднос на тумбочку и присаживаюсь возле нее.

– Не сейчас, – шепчет Ника, – приходи попозже, когда будешь посвободнее, а она уйдет.

Глаза ее блестят каким-то сумасшедшим блеском, и я делаю еще одну попытку:

– Может, сейчас поговорим?

– Нет, не сейчас, – резко прерывает меня Ника и буквально выталкивает из комнаты.