Месть Порченного, или Как я провел это лето

Од рванул с места так, что мы с трудом поспевали за его огромным внедорожником. Теперь когда мы с Таном остались вдвоем, трудного разговора уже было не избежать.

– Почему ты побежал валить орка? – тихо спросил он, не глядя на меня, – ведь Йени была ближе.

– Из головы вылетело.

Наверное, даже пассажиры проезжающих мимо нас машин могли видеть, как я покраснел. Разумеется, вместо рискованной пробежки, от которй у меня на затылке теперь останется пулевой шрам, можно было окликнуть гномиху. Но я в тот момент побоялся, что в ответ на моё сообщение про настоящий пистолет она при всех крикнет: «Знаю, не лезь!» Она часто так огрызается. И слишком давно работает в тире, чтобы не отличить игровой пистолет от настоящего.

–Не дал ей совершить ошибку? – на всякий случай уточнил Тан.

Я кивнул. Одно опрометчиво брошенное слово может разрушить всю жизнь, не говоря уже о попытке убийства. И Йени бы не промазала, точно вам говорю. Да наркоторговцу место на каторге. Может быть, их вообще стоит убивать. Но кто будет решать, какая вина достойна убийства? Иногда лучше отпустить десяток виновных, чем случайно наказать одного невинного. Я свой выбор сделал. Любая жизнь священна и неприкосновенна. И я от души надеюсь, что со временем мы все снова помиримся. Пришли же мы независимо друг от друга к одному и тому же тактическому ходу. Мы давно дружим, такая дружба не умирает за один вечер. Помиримся мы на учебе или позже, во время экзаменов, не так важно. По крайней мере, сможем снова общаться. Хотя, факта нашего с Таном предательства ничто не исправит, пусть даже наши намерения и были благими.

– Я тебя видел в баре, когда танцевал, – продолжал Тан, – думаю, у тебя много вопросов.

Я не выдержал и отвернулся.

– Это не был случайный поцелуй, – настойчиво продолжал мой друг, – его зовут Белтан. Он художник. Мы давно встречаемся. И после экзаменов мы с ним официально съезжаемся. Он без ума от нашего порта. У него все картины на морскую тематику. Я родителям сразу сказал. И тебе давно надо было рассказать, но я всё решиться не мог. Мне казалось, что ты…, ну в общем…

– Расист?

–Гомофоб, – неловко улыбнулся Тан, – я ничего не могу с этим поделать. Мне всегда парни больше нравились. И сейчас нравятся.

– А мне, кажется, Йени нравится, – вздохнул я, – да, ты прав. Стало намного легче.

– Зарий говорил с ней, – задумчиво сообщил Тан, – сказал, что ей лучше воздержаться от профессий, связанных со стрельбой на год. Что она слишком импульсивна и должна поработать над собой. Видел бы ты её харю недовольную!

– Эй!!! – раздался из рации хрипящий искаженный голос Йени, – Лопоухие! Вы что там, колесо пробили? Мы вас нахрен потеряли!!!

– Йени! – хитро усмехнувшись, выкрикнул Тан, не дав мне и слова вставить, – Ты Мелу нравишься!

– Знаю! Не лезь! – рявкнула гномиха. Рация замолкла.

Я усмехнулся. Обстановка и правда сразу как-то разрядилась. Хотя внедорожник Ода давно скрылся из виду, я почему-то не волновался об этом больше. Пустота, которую я чувствую в себе сейчас, постепенно заполнится чем-то новым. Дайте только время.

Дома никого не было. Я с трудом дотащил свои рюкзаки до квартиры, а там бросил их прямо в передней-боковой. Пока я усиленно намывался в душе и придирчиво отбирал в холодильнике хорошие яблоки от лучших, на порт постепенно наваливался вечер. Порозовел закат над падающем в воду солнцем, засвистели на ветках деревьев у нашего дома ночные птицы. А я принялся наводить порядок в своей жизни. Отобрал книги, которые нужно отдать на благотворительность. Вытряхнул из шкафа ролевую одежду, которую предстояло раздать знакомым. Почему-то мне особенно жаль было расставаться с кожаными ботинками. Привык я к ним за эти годы, что ли? Готов был поклясться, что их черные матовые носы глядят на меня с тоской и непониманием. Я как будто избавлялся от постаревших собак и меня заедала совесть. Когда я снимал со стен собственное фанатское творчество с изображением бандитских разборок, вернулся домой мой отец. Было слышно, как он спотыкается в передней об мои вещи и поминает Эру всуе.

– Разделишь со мной стакан воды? – спросил он, настороженно оглядывая устроенный мной хаос.

Вслед за ним я вышел в столовую, освещенную единственной маленькой настольной лампой. Уже совсем стемнело. Папа любит устраивать нравственные беседы именно в такие вечера, как этот. Почему-то я сразу понял, что мама к нам не присоединится. Когда отец готовится говорить со мной на серьезные темы, она обычно в храм на танцы уходит. А значит, вернется только под утро.

– У тебя скоро экзамены, сын мой, – начал он, любезно пододвигая в мою сторону блюдце с нарезанным лимоном, – назад пути не будет. Ты это осознаешь или только говоришь, что принял?

Ещё три дня назад я бы начал вздыхать и оправдываться. Но сейчас был уверен в себе и спокоен, как никогда. Моя пустота уже начала потихоньку заполняться. Я взглянул на отца и печально улыбнулся.

– Просто мне кажется, что ты несчастлив, – папа держал в руке стакан, но не пил. Глядел в окно на ночное небо.

– Это чувство постепенно пройдет, – пообещал я.

– Мы с мамой очень тебя любим, – продолжал он, оборачивая ко мне своё печальное лицо, – и если ты хоть немного сомневаешься, не ходи на экзамены. Мы не станем тебя осуждать. И никому другому не позволим.

– Все нормально, пап, – улыбнулся я, – ты себе не представляешь, что у меня было в эти дни.

– Представляю, – тяжело вздохнул отец, – нам утром звонили из ЭОНАРКа. Хвалили тебя на все лады, как будто чужого, незнакомого. Приглашали нас с тобой посмотреть их казарму в столице. Тебя туда кто-то рекомендовал. Мне послышалось, что это был какой-то человек. Но я не уверен.

– Не стоило трудов, – холодно отозвался я, – есть много более достойных этого места студентов. Предпочитаю труд простого стража. Хотя, если ты мечтал о большой должности для меня…

– Я мечтаю, чтобы в мир возвратился мифрильный сплав, – покачал головой отец, – а ты можешь быть хоть стражем, хоть ночным сторожем в порту, если сам так решишь. Иди на экзамен, и пусть Эру тебя напутствует. Но учти, знак со лба не смыть. Ты хорошо подумал?

Я кивнул. Допил залпом свою воду и улыбнулся ему.