Дева, Дракон и другие диковинки

7. «Талисман»

Генерал Хос Онериос возвращался с войны в препаршивом настроении. А ведь как хорошо начиналось. Войско король Трех Королевств собрал отменное, повод для нападения выдумал – не подкопаешься. Бросайся как истинный воин в гущу битвы и улучшай благосостояние, насколько совесть позволяет. Редко когда Хос Онериос ввязывался в драку на таких выгодных условиях. Но кто бы мог подумать – не заладилось, и все тут. Даже сабля заветная не помогла.

Точнее, в ней, в сабле, и крылась проблема. Во время сражения произошла с Хосом досадная неприятность. Его сабля – именная, наградная, дорогая – разлетелась на куски, когда он не подумав рубанул с размаху по доспехам противника. А противником был шлезианский наемник, и каждому, кто мало мальски сведущ в военном деле, известно, что доспехи шлезианцев с размаху не разрубить. Хос Онериос военную науку знал и в теории, и в практике, но поди ж ты, в пылу битвы увлекся и позабыл. Уж больно красивая брошка блестела на шлеме у наемника, не хотелось упустить. За то и поплатился, оставшись не только без памятной награды, но и без единственного средства защиты. Чтобы выпутаться из досадной ситуации, пришлось совершить поступок, несовместимый с честью боевого генерала и прямо противопоказанный его кошельку. Потому что когда королю доложили, что Хос Онериос удрал в разгар сражения, он и слушать не захотел никаких оправданий. Лишил Хоса заслуженного жалования и поклялся, что больше никогда не позовет его под свои знамена.

Драконий хвост с ними, со знаменами. Для благородного вояки вроде Хоса Онериоса всегда найдется работенка не в Трех Королевствах, так за их пределами, не на этой стороне, так на той. А вот денег было жаль до слез. До родового гнезда Онериосов без средств не доберешься, далековато. Чтобы разжиться хоть каким капиталом, Хос задешево продал своего верного боевого коня и два дня топал пешком.

Позор необыкновенный, да и жуть как непривычно. Хос Онериос с детства на лошади и спал, и ел, и все остальное, так что с ходьбой у него не ладилось. Хорошо еще, на границе ему повезло. Не успел он отряхнуть с ног пыль Трех Королевств, как увидел у обочины коня. Чудный был конь – белоснежный, пышногривый и явно ничейный. Ни уздечки, ни седла на нем заметно не было. Кражи Хос Онериос осуждал решительно и бесповоротно, но кража – одно дело, а экспроприация добра во время военных действий и во благо уставшего солдата – совсем другое.

Генерал окинул орлиным взором тракт. Военных действий не наблюдалось, разве что пчелы жужжали в траве, да конь с аппетитом хрупал челюстями. Но если подумать хорошенько, недалеко отсюда воюет король Трех Королевств. И не только он. Где-то еще идет война. Льется кровь. Гибнут солдаты. А, значит, на этого коня он имеет полное право. Генерал Хос приосанился, преисполненный гордости за свою профессию, и бочком, бочком, тихонечко стал подкрадываться к ничего не подозревающему животному.

Следующие несколько минут были полны напряженной борьбы, отчаянного ржания и отборных солдатских ругательств. Конь явно не знал, что благородного боевого генерала даже ударом копыта не остановить. Вскоре один из противников потерял свободу, а второй обрел средство передвижения, а с ним и достоинство, свойственной всем Онериосам.

В первом же селении по тракту Хос Онериос купил седло и сбрую. Конь воспринял насилие над собой спокойно, лишь изредка косил на генерала недовольным глазом. В седле было куда как приятнее путешествовать, да и размышлялось лучше. Генерал Хос обдумывал дальнейший план действий. Без сабли он не боец, а без своей – особенно. Много оружия перепробовал на своем веку Хос Онериос с тех пор, как научился ходить, но такого у него не было. Его старая сабля так ловко ложилась в ладонь, будто срасталась с ней и потому не знала ни усталости, ни осечек. Найти вторую такую будет нелегко, но очень нужно.

Хос Онериос вытащил обломок сабли из-за пазухи. Хвала драконам, там сохранилось клеймо мастера. Жегалик из Кириона. Неблизкий путь и в противоположную сторону от родового замка Онериосов, но зато прямо по тракту. Дорога ровная, утоптанная, для такого ладного коня пара дней хорошего галопа. Онериосы подождут.

Тем более что дома совсем не приветствовались истории поражений. Как боевых, так и финансовых.

Насчет пары дней генерал промахнулся. Его красавец конь, которого он все думал, как назвать, – то ли Белоснежный Вихрь, то ли Белогривый Ветер, не хотел иметь ничего общего ни с ветром, ни с вихрем, ни даже с четвероногой крестьянской скотиной, которая послушно тянула телегу с сыром и обогнала их по дороге. Белый конь попросту не знал, что такое галоп, а также рысь, трусца, аллюр. Он наотрез отказывался брать на себя почетную роль боевого скакуна и брел, понурив голову и оживляясь лишь при виде чахлого придорожного кустика.

Кустики встречались нечасто, а в остальном, что бы Хос Онериос ни делал, толку было всего ничего. Хос его шпорами, а конь только ушами прядет. Хос его уздечкой, а конь фыркает. Хос его плеткой огрел, а он как взбрыкнет задом. Генерал чуть из седла не вылетел и больше таких опытов не повторял. Он покорился судьбе.

Судьба привела его в Кирион не через два дня, а через десять. Да и то случайно. Хос хотел проехать прямо – думал, что до города не меньше трех лиг. Но конь ехать прямо не хотел, и на этот раз победил, как обладатель большего количества ног. На ругательства Хос Онериос не поскупился, да только парочка из них застряла у него в глотке, когда он осознал, что стоит у ворот Кириона.

В городе Хос далеко не поехал, остановился в первом попавшемся трактире под названием «Радужная Бочка», где пухлощекая хозяйка обещала уютную комнату, завтрак и корм для коня по одной цене. Трактир был симпатичный и чистенький, совсем как его хозяйка, вся состоявшая из выпуклостей, ямочек и улыбок. Единственное, что не вписывалось в интерьер и атмосферу уюта, это оружие на стене за стойкой. И оружием то назвать это можно было с большой натяжкой, так, две ржавые сабельки, погнутый щит и обломок копья. Оскорбление для настоящего воина, а не оружие. Зачем оно тут? Какая-нибудь вышивка, пара цветочных горшков, большая тарелка над бочкой пива – это еще куда ни шло, но оружие…

Хмурая плоскостопая служанка поставила перед Хосом густое рагу.

– Хозяйка сама готовила, – буркнула она.

Хос вспомнил пышные формы хозяйки и съел первую ложку с большим аппетитом. Рагу оказалось пальчики оближешь. Впрочем, испытанному бойцу не до привередливости: во время войны что украдешь, тем и сыт.

Хос ел и думал о хозяйке все с большей теплотой. Понимающая женщина, побольше бы таких. Знает, что нужно уставшему генералу после тяжкой дороги…

– Вы поосторожнее, – пробурчала служанка, тыкая тряпкой в лужу на столе. – Она в еду приворотное зелье сыпет.

Генерал немедленно отложил ложку в сторону. Приворотное зелье? Щепотка соли не помешала бы, а зелье то зачем?

– Она мужа себе ищет. Каждому солдату тут в рагу зелье сыпет.

– Я генерал, – оскорбился Хос.

– Генералам двойную порцию. Потому что они твердокаменные и очень ей нравятся. А без зелья ее не берут.

Хос с тоской вдохнул аромат рагу. Интересно, почему не берут. Красивая женщина и готовит вкусно. Сам он не из семейных, ему воинская слава дороже. А другие с радостью ухватились бы.

– Мрут у нее мужья, как мухи. – Служанка кивнула на выставку оружия за стойкой. – Четверых уже пережила. Вон, памятки хранит. Щит от капитана Прото, сабля полковника Бертолеуса, вторая осталась после этого замухрышки, капрала Обла. Копье от генерала, как его звали, и не упомню уже. Очень видный был мужчина. А закончил как все. В могиле!

Служанка вытаращила глаза, но Хос Онериос лишь недовольно скривился. Чтобы пронять его, требовалось нечто посильнее страшной истории. Или пышных форм.

– Я поем в городе, – сказал он, вставая. – Рагу отдай моему коню. Может, бежать будет резвее.

К мастеру Жегалику Хос пошел пешком. Шика в этом было немного, зато как хорошо идти туда, куда нужно, и попасть туда, куда хочешь, без проволочек.

Дом у Жегалика был красивый, с маленькой мастерской с одной стороны и большой торговой лавкой с другой. Мастера Хос Онериос нашел в лавке. Жегалик стоял у дверей, пузатый и солидный, пальцы в диамантах, плащ расшит золотой нитью. Торговля явно шла неплохо. А за его спиной – о драконий хвост – висели сабли, пики, мечи, щиты, копья – все, что только может в кузне родиться и на поле битвы сгодиться.

– Проходите, выбирайте, господин воин, – сдобно проговорил Жегалик. – У меня найдется все, что нужно.

Хос Онериос показал обломок сабли. Жегалик заулыбался, закивал и вывалил на прилавок целую дюжину. Хос оживился, но ненадолго. Ни одна сабля не годилась. Ни одна не ложилась в руку и не придавала сил. Хос Онериос все перепробовал, и ни одна ему не понравилась. Жегалик упорно делал вид, что особенные качества старой сабли привиделись Хосу в горячке боя, но генерал ткнул ему в руку обломок, и Жегалик замялся.

– Если по правде, эти сабли куют не у меня, – наконец признал он. – Я беру их у Тона кузнеца, с хорошей скидкой. Так и торгуем. У него хорошая работа, у меня – имя на весь Кирион известное.

Жегалик довольно постучал по клейму.

– Может, что другое возьмете?

Но Хос Онериос уже выбежал из лавки.

Первый пробегавший мимо мальчишка сказал Хосу, где живет Тон кузнец. Идти было недалеко. Лавка у Тона была поменьше, зато кузница побольше, с горнилами, молотами и кучей угля – все как на картинке. Но сам Тон, приземистый и хваткий, покачал головой.

– Это не мое. Я их у перекупщика беру. Клейма стираю и дальше продаю.

Хос окинул кузницу выразительным взглядом.

– Производство нынче не выгодно, – вздохнул Тон. – А мне надо думать о семье.

Перекупщика Хос Онеориос нашел на городской ярмарке. Разговор получился не сразу. Перекупщик прикидывался скромным торговцем домашними пирожками и вовсю отрицал, что перепродает сабли. Но где ему было противостоять красноречию боевого генерала и его кулакам! Закипая от ярости, помноженной на голод и усталость, Хос Онериос зашагал на окраину города, где жил настоящий мастер.

Дубок ютился в грязной хижине за городской стеной, и его кровать от кузнечного горна отделяла лишь замызганная занавеска. Здесь работа шла – теплились угли, пахло каленым железом.

С замиранием сердца Хос вытащил обломок сабли.

– Моя работа, – кивнул Дубок. – Хорошо идут.

Хос Онериос с облегчением выдохнул.

– Сделаешь мне такую? Хорошо заплачу.

Дубок кивнул.

– Можно сделать. Хотя…

Он покачал головой и вернул Хосу обломок сабли.

– Точно такую не сделаю. Это не я ковал, а мой подмастерье.

– Так пусть он сделает! – рявкнул Хос Онериос.

– Нельзя, – почесал в затылке Дубок. – Я его выгнал. Две только сабли и выковал. Коваль из него никудышный был, и на вид не из наших. Высокий, тощий, одни кости. Как только молотом ворочал. И глаза горят страшно, черные такие. Нелюдские глаза. Я его и выгнал.

– За глаза? – нахмурился Хос.

– Неужто не смекаете, господин? Не за глаза, а за ворожбу. – Дубок перешел на шепот. – Где это видано, чтобы оружие заколдовывать?

Хос Онериос медленно провел пальцем по обломку. Сталь потеплела, отвечая на прикосновение. Так вот в чем дело. В колдовстве.

– В житейских делах это куда ни шло, – бубнил Дубок. – Приворот сделать или еще что, а сабли не тронь! Обернется против тебя в бою, пропадешь! Я потому его взашей прогнал, негоже в нашем деле…

Смутно подумалось Хосу Онериос про невежество, недостаток образования и отсутствие коммерческого чутья, но впадать в философию было не в его привычках, да и не с руки. Однако что-то не давало ему покоя…

– Две, говоришь, сабли было, – вспомнил Хос. – Не знаешь, кому вторая досталась?

Дубок призадумался.

– Проезжал тут один. От горшка два вершка, а туда же, воюет. Только и болтал о том, что пока капрал, но до генерала обязательно дослужится.

С такой саблей дослужится, мрачно подумал Хос Онериос.

– Только ничего у него с генеральством не вышло, – хихикнул Дубок. – Говорю же, до добра заколдованная сабля не доведет. Года не прошло, как помер. У нас тут в городе. Хоронили пышно, и вдова так убивалась, так убивалась…

Хос Онериос застыл.

– Не помнишь, что за вдова? Пухлая, постоялый двор содержит?

– Я на чужих вдов не заглядываюсь, – с достоинством ответил Дубок. – Постоялый двор у самых ворот. Не промахнетесь. А если насчет сабельки, я сам сделаю, не хуже…

Но Хос не слушал. Он бежал к трактиру, не чуя ног. Как там сказала служанка? Замухрышка капрал…

С боевым кличем влетел генерал Хос в трактир, сорвал первую саблю со стены, рубанул ею воздух. Пусто. Лишь хозяйка покрывшись ямочками и улыбками зашептала:

– Вы такой страстный…

Вторую саблю Хос снимал трясущимися руками. Она – не она, она – не она… Она! Сталь привычно затеплилась, а рукоятка слилась с пальцами, призывая к бою.

– Вы мне с первого взгляда понравились, генерал… Такие мужчины редкость…

– Сколько? – Хос Онериос взмахнул саблей перед носом влюбчивой вдовушки, и она с визгом отпрянула. – За саблю?

– Бесплатно. Вместе со мной.

Такие условия Хоса не устроили. Торговались они недолго, но яростно, и в конце каждый остался в приятном убеждении, что обманул другого. Вдовушка получила великолепного белого коня, годного разве что для украшения конюшни, а генерал Хос завладел вожделенной саблей и пешком отправился на границу с Гентурией, где по слухам затевалась новая заварушка.

8. «Кое-что о любви»

Шарлатанством в наши дни много не заработаешь. Всем подавай настоящее волшебство. Фокусы с исчезающими монетками, равно как с летающими картами, прыгающими шарами и когтями дракона больше не вызывают восторженных вздохов и желания подать бедному кудеснику на пропитание. Нет, куда там. За фокусами теперь идут в цирк, где отваливают золото за банальную иллюзию, в то время как от уличного мага требуют за грош настоящих чудес.

А магу тоже хочется кушать.

Худой согбенный мужчина в черном плаще понуро распихивал по карманам мелочевку, которая лежала перед ним на лотке бродячего торговца. Еще один бесплодный день на кирионской ярмарке. Два раза у него хотели купить смертельный сильнодействующий яд, один раз – оборотное зелье. Малолетние сорванцы потребовали, чтобы он взлетел на месте, а древняя старушка сунула ломоть хлеба и, шамкая, попросила воскресить ее горячо любимого мужа. Хлеб пришелся как нельзя кстати, и потому лишать старушку надежды было жаль. Он сослался на срок давности. Вот если бы муж умер вчера, тогда другое дело. Тогда пожалуйста. Раньше надо было обращаться, бабушка, тридцать пять лет – запредельный срок для приличного воскрешения.

Ломоть хлеба – хорошая штука, но как трехдневный гонорар или единственная за это время пища не годился. Хотелось чего-то посущественнее, мирового признания, например, или стабильной кормежки. Причем второе предпочтительнее. А то как протянешь ноги, то и мировое признание ни к чему.

А все Чакча виноват. Не вздумай он так некстати заняться цветением, было бы что предложить местным жителям. И полетал бы, и оборотное зелье сварил бы, и яд… Хотя нет, яд бы Чакча не одобрил. Да и по зелью задал бы пару вопросов.

Дракон бы пожрал этот куст с его моральными принципами. Лошадиный агент его чуть не прикончил. Он имел полное право разозлиться. Но нет, этому кусту-недомерку до причин нет дела. Заладил свое: свершилось зло, свершилось зло. А потом зацвел. В знак протеста, вот что придумал. Сроду с ним такого не было, и что с этим делать, непонятно. Отрастил себе цветочек – довольно уродливый, между прочим – и воркует над ним весь день. Ничего не говорит, в работе не помогает. Ни колдовства, ни общения. Зачем тогда его держать? Еще с этим страшненьким цветочком. Хлопот с ними по горло. Поливать их приходится, беречь от солнечных лучей, от людей прятать. От людей – самое главное. Если кто прознает, что у него есть отросток велгрийского дерева, ему голову оторвут. Им обоим оторвут, вместе с цветочком. Да что там велгрийское дерево! Даже если просто прознают, что его комнатное растение болтает не хуже площадного разносчика, их выкинут из Кириона, как выкинули из четырех других городов. А за Кирион нужно было держаться. До следующего города им не дойти.

Куда ни кинь, выходило печально. Не везет в жизни, что ни говори. Никогда невезение не цвело так пышно, как сейчас…

Что ж такое, тьфу, опять одно цветение в голове.

До городских ворот было неблизко. Они с Чакчей поселились в заброшенной хибаре за воротами. Там и вопросов меньше задают, и удирать проще в случае чего. А клиенты найдут, когда будет нужно. Если будет нужно.

Что кому-то будет нужно, он и сам не верил. И потому, когда его окликнула пышнотелая дама в надвинутом на лицо капюшоне, не сразу понял, что ему наконец улыбнулась удача,…

– Чакча, есть работа! – выдохнул он, вваливаясь в хибару.

Чакча, естественно, не откликнулся. Ворковал себе под нос, то есть под ветку. Цветочек разросся, на желтых лепестках появились первые прожилки.

Надо похвалить, почувствовал он.

– Можешь им гордиться. Красавец.

Наглая лесть не помогла. Чакча и листиком не шевельнул. Нужно было с другой стороны подходить.

– У нас клиентка, вдова. Богатая, сразу видно. Влюбилась без памяти, хочет приворотное зелье. Настоящее, чтоб наверняка сработало. Поможем?

Нет ответа. Он забегал по хижине.

– Первый клиент с деньгами, а ты играешь в принципиальность! Я есть хочу! Каждый день! Мне одной воды недостаточно!

Тишина.

Он плюхнулся перед горшком Чакчи на колени.

– Сам подумай, как я исправлю сделанное? Где мне теперь искать этого коня? Откуда я знаю, где его сейчас носит?

Никакой реакции.

– Ладно, – рассвирепел он. – Сам сварю. Невелика хитрость, приворотное зелье. Я такое варил, когда ты еще семечкой был!

Он выскочил из хибары, хлопнув дверью. Вслед донеслось ехидное хихиканье. Если, конечно, ему не послышалось.

Госпожа Гортензия, хозяйка трактира «Радужная Бочка», бледнела, вздыхала и таяла на глазах. Беда, что с ней приключилась, была больше свойственна девушкам юным, неопытным и романтически настроенным. По части романтического настроя госпожа Гортензия могла дать фору любой девушке, а вот юность ее, равно как и неопытность, значительно пообветшали после четырех замужеств. Несмотря на это, она влюбилась с первого взгляда, влюбилась так, как никогда в жизни, и, самое страшное, не в военного.

Ранним утром они приехали в «Радужную Бочку», эти постояльцы. Госпожа Гортензия не любила утренние часы: и торговля идет так себе, и на лице складки от подушки никак не пройдут, но тем утром в трактир вошли трое: бледная светловолосая девчонка, паренек из простых с уродливым лицом и, ох ты ж драконьи потроха, красавец, каких и во всем свете не найдешь. Волос черный, глаз голубой, профиль точеный. На улыбку скор, росту идеального, телосложения превосходного. По одежде сразу видно, что не меньше, чем принц, на боку сабля – значит, о военной доблести имеет понятие. Ну а то, что не генерал – не самый большой недостаток. Это госпожа Гортензия ему простила сразу.

Что простить было труднее, так это то, что он столько времени проводит со своими спутниками и мало внимания обращает на ее улыбки и прочие достоинства. Нельзя сказать, чтобы он ее совсем не замечал: подаваемые ему отборные кушанья он поглощал с отменным аппетитом и каждый раз рассыпался в благодарностях золотым ручкам госпожи Гортензии. Представился однажды: Бальсиор, и госпожа Гортензия весь день летала как на крыльях, мурлыкая под нос его имя.

Но дальше дело не шло, хотя она в три дня извела на него все запасы приворотного зелья, да и его самого личным вниманием не обделяла. Даже лошадку его, пегую и невзрачную клячу, холила и лелеяла как родную. В конюшне ей почетное место отвела, чем очень обидела красавца Снежка. Пришлось ему удвоить порцию его любимой воды пополам с пивом – чтобы не сердился и перестал лягать переборку. А кобылке зерно носила отборное, собственноручно гриву чесала. Но этой твари, как и ее хозяину, все было безразлично.

По первости госпожа Гортензия заподозрила девчонку, его спутницу. Хоть и неясно, чем такая бледная, тощая да молчаливая может завлечь мужчину, но факт оставался фактом: с тех пор, как они поселились в «Радужной бочке» и стали проводить вечера в общем зале, посетителей заметно прибавилось, причем из числа записных щеголей Кириона, обходивших обычно заведение госпожи Гортензии десятой дорогой. А теперь чуть только смеркается, глядишь, сидят, пиво цедят и томные взгляды кидают в угол, где расположился Бальсиор с компанией. Не на Бальсиора же они, в самом деле, ходили любоваться. Значит, за этой, за тощенькой таскаться начали. Раз им нравится, то и Бальсиор мог прельститься. Разберешь их разве, этих мужчин.

В сердце госпожи Гортензии ревность влюбленной женщины боролась с предприимчивостью довольной хозяйки. Золото у щеголей водилось, а так как между Бальсиором и светловолосой девицей, похоже, все-таки ничего не было, госпожа Гортензия позволила деловому чутью взять верх. Она сгребала золотые в ящик под стойкой, посылала нежные взгляды Бальсиору и тосковала.

Он в любой момент мог уехать неизвестно куда, она точно выяснила. Специально два дня ловила у конюшни их третьего спутника, того, что попроще и поуродливее, Дзуруба, растрачивала на него улыбки и выведывала планы. Как оказалось, они сами толком не знали, куда двигаться дальше, но двигаться им было нужно, причем чем скорее, тем лучше. Было ясно, что Дзуруб не в восторге ни от спешки, ни от путешествия и с радостью остался бы со своей кобылкой да хоть в Кирионе, но разве ей было дело до этого замызганного неуча и его лошади, которая только раздражала Снежка и занимала его место! Главное, что Бальсиор жаждал покинуть Кирион, и, как только они с белобрысой определят маршрут, умчится вдаль и ее сердце увезет.