– И всё?
– Что значит «и всё?», мам?
– Но ты же сказал, что она приехала к ней.
– Но она злится! Злится на маму, даже когда та в больнице!
– Ты что же, – Вера внимательно посмотрела на сына, – осуждаешь её за эти чувства? Ты ведь тоже злился.
– Что ты такое говоришь?
– Прямо сейчас стоял в приёмном покое и думал о димкином фирменном глинтвейне. Разве не так?
– Но я…
– Злился, конечно. И это нормально.
Они оба замолчали. Кажется, можно было услышать, как за окном шуршит снег.
– Помнишь, когда у меня впервые подскочило давление? Это тоже было 31 декабря, а накануне мы поссорились. Помнишь?
Егор кивнул.
– Помнишь, как ты на меня злился?
– Я злился на себя, мам.
– Это сейчас ты так говоришь, а тогда… Я видела это в твоих глазах: недоверие, обиду, злость. Я подвела тебя, испортила праздник. Меня увезли на скорой, а когда я вернулась, ты почти неделю со мной не разговаривал. А я возьми да и обидься в ответ.
Егор поёрзал на кровати.
– Мы долго молчали, – Вера сглотнула подступивший к горлу комок слёз. – Достаточно долго я успешно внушала себе, что тебе на меня всё равно. А потом разглядела твою обиду. Тогда-то я и сделала шаг навстречу, а ты его принял.
– Мама…
Егор крепко сжал верино запястье.
– А в другой раз первый шаг сделал ты, и я его приняла. Так мы и учились доверять друг другу.
В свете фонарей падал мягкий снег.
В палату зашла медсестра с парой мандаринов.
– С Новым годом.
– С Новым годом, девочка, – погладила её по ладони Вера.
– С Новым годом, – кивнул Егор.
– Сегодня удивительно тёплая и снежная новогодняя ночь. Редко такое бывает, особенно, в нашем городе.
Вера улыбнулась и погладила сына по ладони.
– Не существует идеальных отношений, Егор, но пока человек готов сделать шаг навстречу другому человеку, всё ещё не потеряно.
Когда мама уснула, Егор вышел из палаты, тихо закрыл за собой дверь и спустился в больничный двор. Пнул пушистый снег и посмотрел в тёмное небо нового года.
Так странно, что одна минута имеет большое значение только в этот день. Одна минута между старым и новым годом, на которую возлагается столько надежд. А сколько их, не менее важных, мы оставляем без внимания в течение года? Игнорируем, потому что постоянно заняты чем-то более важным.
Егор постарался разглядеть окно маминой палаты.
Он очень хорошо помнил тот день.
Десять лет назад мама схватилась за сердце, и в комнате выключили свет, потому что у неё раскалывалась голова. Егор помнил, как стоял за дверью и думал только о том, что мама поступает нечестно. Он одновременно и злился, и переживал за неё, и это разрывало его сердце на части.
– Как она?
Егор вздрогнул и резко достал холодные руки из карманов.
Диана стояла на дорожке и куталась в огромный клетчатый шарф. Видны были одни только глаза, которые внимательно следили за Егором.
– Что ты здесь делаешь?
– Отвезла маму.
Они замолчали.
– Может быть сходим в столовую? Я узнала, она работает круглосуточно даже первого января.
Егор сделал шаг навстречу.
– Пойдём.
В больничной столовой было тихо. На столах в липких следах от шампанского лежали мандарины и конфетти. Противно пищала лампа под потолком.
– Так зачем ты вернулась?
Диана отломала кусок обветренной творожной запеканки и отложила вилку.
– Счастливый билет.
– Да, конечно, я помню.
– Послушай… – неуверенно начала девушка, – по дороге домой… мы с мамой увидели, как пожилая женщина пыталась пройти по рыхлому снегу к дому, а её дочь кричала ей в спину.
Егор внимательно слушал.
– Она кричала что-то о том, что та её позорит перед соседями, которые тоже вышли посмотреть на фейерверк. Кричала, вместо того, чтобы помочь. Ты меня понимаешь?