Академия музыки Борвуар. Книга первая

Договорить ему не дали. Дверь в приемную распахнулась с такой силой, что чуть не слетела с петель. Директор Дюваль, мрачнее самой темной ночи, метал грозы и молнии. Даже его усики подрагивали как под напряжением.

Я попятилась, не в силах сдержать испуг. Секретарша тихонько ахнула.

– Что эти здесь делают? – обратил он внимание на нас с Алексисом. – Вон! Не до вас сейчас. Нефея, папки за прошлый год, да побыстрее!

Секретарша подскочила и рванула куда-то из приемной, цокая каблучками. Даже дверь за собой не закрыла. И это показалось мне дурным предзнаменованием. В академии что-то происходило. Неужели с проверкой приедут?

– Господин Дюваль! – покряхтывая, поднялся с дивана Сорейн. – Этих хулиганов я поймал…

– Потом, Дик! – отмахнулся директор. – Пусть валят. Времени нет. Ты тоже заходи завтра вечером, потолкуем. На тебя льются жалобы, – директор щелкнул пальцами, – даже не идут. Льются! Мне это надоело.

– Да, господин Дюваль! – сник магистр, а потом обернулся к нам и зло выпалил: – Что стоите? На выход. Не видите, господин Дюваль занят?

Переглянувшись, мы дружно выбежали в коридор. А потом, не останавливаясь, спустились на первый этаж и разбежались по общежитиям. Благо они находились тут же, в здании.

Вообще, когда я впервые шла по Академии музыки Борвуар, то не могла поверить своим глазам: здание, в котором предстояло жить и учиться последующие четыре года, в моем понимании походило на дворец. Версаль, не меньше! Маленькие комнатки, которые расширялись магией, становились вместилищами огромных музыкальных классов, в которых было всё необходимое: например, в моем классе по вокалу стояла сценка, колонки, микрофон на стойке и огромный черный рояль. Тут же находилась коллекция нот, занимающая несколько шкафов, граммофон с пластинками и портреты выдающихся иманисских певцов. Мой преподаватель по вокалу, мадам Риц, очень любила повторять, что музыка не знает границ.

А вокал как самый нестандартный инструмент тем более не ведает ограничений. Так что мы тренировались петь во всех известных направлениях музыки. За два месяца обучения я попробовала спеть и рок-балладу, и народную песню – выбрала русскую «Валенки», и блюз, и рок-н-ролл, и рэп – он понравился меньше всего, и даже вокализ из одной известной в Иманисе оперы. Завершила же наши эксперименты ария из мюзикла, которую и услышал краем уха мистер Крюк.

Мадам Риц сразу же заиграла ее после распевок, что удивительно – раньше она предпочитала включать аккомпанемент на записи, теперь же сама весьма ловко выводила партию на рояле. И наш спонсор не сдержал довольного восклицания. Для меня этот мюзикл был покрыт тайной за семью печатями – я знала лишь название произведения: «Возрождение племени», а о чем там говорилось – понятия не имела. Мадам выдала лишь ноты для домашнего разучивания – арию Поэтессы. Ее и пела.

Слова там были странными, что-то о долгом ожидании, ценности магии и всеобщей любви, но арии часто грешат преувеличением и пафосом. Так что я не вдумывалась слишком. Не получится хорошо спеть – возьмем другое произведение. Мадам пока изучала мои возможности, в том числе и актерскую подачу. Она всегда говорила, что любую песню надо пропускать через себя и проживать, как в последний раз.

Я старалась. Лезла из кожи вон, учила до ночи в репетиционных классах – нам, студентам, разрешалось там репетировать и делать домашние задания. Хорошо хоть находились они в достаточном количестве и были рядом с общежитием. Всем хватало места, и заниматься там было удобно.

Традиционно общежитие делилось на мужское и женское. Располагались они в двух крылах здания. Посещать репетиционные комнаты разрешалось как при женском, так и при мужском общежитии.

Нырнув в маленькую неприметную дверцу в главном холле, я попадала в длинный-предлинный коридор, прямой, как палка. Там-то и располагались комнаты студенток. Жили мы по трое, и в целом я была довольна. Да, личного места как такового у нас не было – одна комната, три кровати, три тумбочки, три шкафа и три стола. Удобства на этаже, хорошо, что в достаточном количестве.

Но вот с чем смириться было сложно, так это с тем, что селили нас не по факультетам, а как попало. Поэтому я жила с трубачкой Софи и пианисткой Марлок. И если Марлок проблем никому не доставляла, то Софи больше всего на свете любила разучивать партии не в репетиционном классе, а в комнате общежития.

Вот и сейчас, вбежав в свою комнату, я с неудовольствием увидела Софи, протирающую свой мундштук[6 - Мундшту?к – часть духового инструмента, обычно съёмная, которой исполнитель касается ртом.].

– У тебя разве нет пары? – вернула недовольный взгляд она. – Ты рано. А я решила повторить этюд перед специальностью.

– Думала, это у тебя целый день занятия, – кинув на столик ноты, я без сил упала на кровать. – Можешь, пожалуйста, не играть? Сегодня день какой-то… внезапный. Хочу отдохнуть часок.

– Угу! – буркнула Софи и вернула мундштук на место.

Глава 4. Решительная

«Иногда надо проявлять твердость духа. Не всю же жизнь голову в песок прятать?» – успокаивала себя, стоя перед мадам Брюль на коленях.

Подумаешь, накажут мытьем коридора. Длинный он, конечно, как транссибирская магистраль, но ведь ничего невозможного нет. Отмоем. Как в прошлый раз.

Рядом пыхтела Софи. Ей пришлось тяжелее, потому что уже минут пять она держала перед собой на вытянутых руках грозное оружие – трубу. Что поделать, мадам Брюль была карликом ростом нам обеим по бедро. И всех нарушителей она любила ставить на колени. В воспитательных целях.

Делала магией подсечку, человек падал. Она фиксировала. Всё просто!

– Еще раз узнаю, что деретесь, господину директору пожалуюсь! – ворчала комендантша. – В прошлый раз два синяка, в этот раз два фингала. В следующий переубиваете друг друга?! Как вам не стыдно драться?! Вы же девочки! Вы должны быть нежными, ласковыми, заботливыми!..

– Это она девочка! – скривила губы Софи. – А я трубачка. Мне не до нежностей.

– У нас неразрешимые противоречия, – лаконично ответила я.

Комендантша вспыхнула и покачала головой:

– Воспитания у вас нет. Никакого! Ладно хоть Софи – уличная девчонка, интернатка. А ты-то, Лейсан, как на такое пошла?

Мадам Брюль имела в виду сине-фиолетовое пятно, наливающееся под глазом у соседки. Я мельком глянула и не сдержала самодовольного вздоха: хорошо я ее приложила, и ведь не скажешь, что пеналом.

А нечего было трубой замахиваться. Я не придумывала, когда сказала, что Софи первой начала.

Теперь хоть стало понятно, отчего соседка такая дикая: делает всё по-своему, ничьего мнения не слушает, с нами, соседками, только ругается.

А ведь я просила ее не играть.

Но нет. Этюд важнее всего на свете. Иногда мне казалось, что Софи свихнулась на своей музыке.

– Завтра моете коридор, – припечатала мадам и поднялась со стула, на котором сидела, – с разных концов. И чтобы тщательно – лично проверю. Ведро и тряпка будут ждать вас в шесть вечера. И не отвиливать, понятно? Кто опоздает хоть на пять минут – пойдет мыть полы в столовую. Там всегда ваши же и пачкают…

Когда комендантша вышла из комнаты, мы с трудом поднялись с затекших коленей. Каждая поковыляла к своей кровати и без сил завалилась на нее. Всё-таки сегодня мы дали лишку. Лицо болело. Глаз заплыл, а смотреть в зеркало было страшно.

Еще я плохо представляла, как в таком виде покажусь перед одногруппниками.

Что обо мне подумают преподаватели?!

– Из-за тебя я пропустила специальность! – услышала глухой голос Софи. – Этого тебе никогда не прощу!

Захотелось воздеть глаза к небу и высказать всё, что думаю о ней и ее поведении. Вот самомнение у человека! Сама заварила кашу и меня же в ней обвиняет. Поразительно!

Но я лишь ответила:

– Из-за твоего упрямства одни проблемы! Как я пойду в таком виде на репетицию? Как буду петь – ты об этом подумала? Даже говорить больно. Ты расшибла верхнюю губу своей трубой.

– Не надо было хватать ноты.

– Не надо было репетировать в комнате. Она для этого не предназначена!

Софи запыхтела. Назревал новый скандал. Сейчас она снова набросится на меня со своей индивидуальной программой, которую не хочет никому показывать, а потому репетирует в комнате, и я снова получу по фейсу.

Как-то даже надоедать стало.

Вот что поразительно – Софи совсем не оправдала моих ожиданий. Она была какой-то неправильной трубачкой. Дикой. Когда я согласилась заселиться в ее комнату, думала, что у меня будет спокойная нелюдимая соседка с замашками ботаника. Почему-то так я всегда представляла духовиков. У них должны быть железные нервы и жесткая самодисциплина. Ведь если тебя что-то расстроит или взбудоражит – как ты будешь спокойно ноты вдувать-выдувать? Дыхалка собьется!

Удивительно, но Софи промолчала. Задумалась над своим поведением? Я очень на это надеялась.

Да, она пропустила урок по трубе. Да, теперь она, наверное, умирала от невозможности его вернуть. Но я не чувствовала за собой никакой вины – Софи абсолютно нагло не считалась с нашим мнением и вела себя не по-дружески. Она игнорировала мои просьбы, просьбы Марлок… Софи не заслуживала сочувствия, хотя я и понимала, какой ад развернулся в ее душе.