Выдав всё это, он просто разворачивается и уходит. Его темп ускоряется, возвращается к тому, каким мы и шли всё то время пока молчали, и сейчас я почему-то не иду за ним, а практически бегу. Откуда только силы взялись?
– То есть, я настолько тупа и скучна, что даже разговор со мной – это плата? Единственное, чем я интересна, это запах? И ты выбрал человека из-за того, как он воняет потом?
Мой собеседник ухмыляется, обернувшись вполоборота, но не останавливается.
– Ты и впрямь считаешь, я выбирал?
– Нет?
– Нет.
– Ты хочешь сказать, у тебя не было выбора?
– Именно это я и хочу сказать.
– Обидно. Зачем ты так? Почему обижаешь меня?
Альфа снова останавливается, на этот раз так резко, что я врезаюсь в него.
– Я не хотел тебя обидеть. Ты просила правду, вот мы и говорим начистоту. А правда – она у каждого своя. Глупо было надеяться, что моя правда – это то, что ты хочешь услышать.
Меня тошнит. Так сильно тошнит, что тёмные стволы деревьев перед глазами превращаются в кисель. Не стоило мне за ним бежать, ох не стоило… Ноги становятся ватными, а потом и вовсе словно исчезают, как и все мои мысли, и я вместе с ними.
Когда прихожу в себя, мой герой держит меня на руках, упирается своим лбом в мой и дышит тяжело и протяжно. Он так трогательно обо мне переживает, когда что-нибудь случается! Но стоит мне вернуть сознание, обрести здоровье и некоторую от него независимость, как он тут же начинает рычать. Ну, в принципе, это и неудивительно: если ты в целом не нравишься, а твой магический запах заставляет человека с тобой разговаривать, а на самом деле ему не хочется, конечно озвереешь. Тут только и остаётся, что злиться.
– Почему не сказала, что плохо? – сразу отчитывает, хоть и продолжает обнимать.
– Я говорила, что мне тяжело идти. А бежать тем более.
Я слышу, как он скрипит зубами.
– В следующий раз достаточно попросить, чтобы я подождал!
Он не просто убирает руки, а прямо отталкивает меня. Неприятно.
– Остаток ночи проведём здесь. Костёр разводить не буду – по дыму нас быстро вычислят. Так что, сейчас соберу веток и сделаю настил. Ты пока поешь.
– А ты?
– Поешь! – повышает он голос. – Я не падаю в обмороки без конца!
Можно подумать! Это был первый раз за последние четверо суток… ладно, второй.
Мы не разговариваем, когда он укладывает настил, молча воюем, пока ставит палатку. Мне бы хотелось узнать, каким образом палатка Леннона оказалась у Альфы, но смелости открывать рот и задавать вопросы больше нет. Ничего хорошего всё равно не услышу, в очередной раз укусит.
И чего ты такой злой? – спрашиваю его про себя.
Он оборачивается, словно услышал. У меня аж мороз по коже.
– Лезь в палатку, – командует.
Мы съедаем по куску вяленой рыбы – от соли у меня сводит лицевые мышцы, а воду нужно экономить.
– Пей, сколько хочется, – говорит мне Командующий – ничего от него не скроешь. – Завтра наберём ещё воды. Тут есть ручей.
LЕON – WishfulThinking
Спать укладываемся каждый в своём спальнике, только коврик у нас один, и мы аккуратно на нём помещаемся, словно он и был так задуман – на двоих. Альфа поворачивается ко мне спиной. Уже, очевидно, светает, потому что мне чётко видны пряди его волос на голубом фоне тента палатки. За эти месяцы они так сильно отросли, что начали загибать концы в полукольца. Некоторые выглядят так забавно, что хочется просунуть в них кончик пальца и распрямить, а потом отпустить и смотреть, как они завернутся снова.
Я раздумываю над тем, чтобы просто подползти к нему поближе и прижаться. Чтобы теплее было. Но он повернулся спиной не просто так – не хочет ни видеть, ни разговаривать. На меня вдруг накатывает такая безмерная жалость к себе, что глаза наполняются слезами: да не холодно мне вовсе, просто хочется, чтобы он обнял. Его руки – это, пожалуй, самое лучшее, что случалось в моей жизни. Если верить Рыжей, они сильнее даже антибиотика, только благодаря им я сейчас дышу.
Вспомнив об этом, я вдруг наполняюсь светлой энергией, расположенностью к нему, готовностью простить грубость и вредный нрав: всё это мелочи в сравнении с тем, кто он для меня, как многим я ему уже обязана, а сколько всего ещё предстоит…
Моя рука поднимается сама собой и палец трогает чёрный завиток. Он такой неожиданно мягкий наощупь, не по-мужски шёлковый.
Я слышу его дыхание – оно перестало быть спокойным.
Через секунду и Альфа разворачивается, расстёгивает свой спальник, за ним мой и, наконец, обнимает, прижимает к себе. У него на груди так спокойно, что от переизбытка благодарности, я опять начинаю рыдать.
– Всё, что тебе нужно было сделать – это просто обнять меня… – говорит мне шёпотом.
Собственно, я могу сказать ему то же: обними он меня сразу, и этих слёз бы сейчас не было. Скорее всего, мы целовались бы, как все четыре дня до этого.
Он вначале гладит меня по голове, потом тоже трогает мои волосы.
– Не состригай больше волосы, ладно? – внезапно просит.
Я не теряюсь:
– Тебе лысым быть тоже не очень-то идёт.
– Бритым. Не знаю, почему это сделал. Не помню. А почему ты постриглась?
– Чтобы стало легче… порядок на голове наводить.
Он кивает и жарко дышит в мой лоб.
– Всё, что я сказал тебе – правда.
– О чём?
– О том, почему я выбрал тебя. Всё, что сказал – всё правда.
Альфа целует меня в лоб, и я отчётливо улавливаю в этих поцелуях сожаления.
– Я знаю, – говорю ему.
Гладить его по колючей щеке так приятно, что у меня в животе вылупляются карамельки. Я закрываю глаза. И, наверное, с закрытыми мне проще, потому что решения принимаются сами собой.