Правило для двоих

Глава 3. Правило для двоих

SusanneSundf?r – alyosha

Моя группа отмечала окончание учёбы в ресторане у реки. Это, конечно, был ещё не конец всей учёбы, но хотя бы окончание первой её части – впереди интернатура и ординатура для тех, кто не планировал работать врачами общей практики, а метил в узкую специализацию.

Само собой, большинство настроились всей толпой встретить рассвет, но меня усталость заставила снять каблуки и понесла босиком вдоль набережной к дому. Как только небо начало светлеть, утомлённость, как и хмель, куда-то пропали, в сердце затаилось странное и непонятное чувство сродни ожиданию чего-то прекрасного.

Я зашла в круглосуточную кофейню, купила пончик и стакан капучино. Путь мой лежал теперь в секретное место – на крышу, где, казалось, счастье ближе всего.

Зажав пончик в зубах и строго запретив себе жевать и глотать прежде времени, я одной уверенной рукой цеплялась за поручень ведущей к цели лестницы, во второй сжимала обжигающий ладонь стакан. Мне нужно было во что бы то ни стало успеть к первым лучам солнца – с погодой несказанно повезло, небо было ясным.

Уже наверху обнаружилось, что в волшебном месте я не одна: впереди на бортике сидел парень. Его ноги опасно свисали вниз, и единственное, что хоть как-то внушало уверенность в том, что самоубийство сегодня – не его цель, это широко раздвинутые для лучшей устойчивости колени. Он увлеченно что-то писал в своём телефоне.

Я устроилась чуть поодаль, стараясь ему не мешать, откусила кусок испачканного в сахарной пудре пончика, сделала глоток кофе. От удовольствия захотелось закрыть глаза, но спина парня, обёрнутая светлой футболкой, не отпустила. Смотреть на него было интереснее, чем на сам рассвет. Приятнее, чем жевать сладкий пончик, волнительнее обжигающего кофе.

Когда показались первые звонкие лучи, а за ними и край солнечного круга, парень оторвался от телефона и замер в созерцании.

Я тоже перестала жевать – кусок пончика так и застрял во рту.

Внезапно, уже на залитой апельсиновым светом крыше, парень поднёс телефон к губам и, очевидно, включив диктофон, проговорил несколько фраз.

И сами эти фразы, и то, как они были собраны, привело меня к мысли, что он художник, и его краски – слова. Рисует он ими хлёстко, метко, пронзительно.

Звёзд на небосклоне не счесть, но есть самые яркие. Искать их не нужно, не нужно вглядываться – сами бросаются в глаза.

От переизбытка эмоций, от осознания, так и не пережёванный кусок пончика угодил куда-то вглубь моего горла. Организм, конечно же, сразу отреагировал – бросился меня спасать, разразившись приступом кашля.

Парень подскочил, как ошпаренный, и кинулся ко мне со словами:

– Эй! Ты в порядке?

Я только могла кивать головой, а он прижал ладонь к месту между моих лопаток, раздумывая, можно похлопать или нет, или это только усугубит моё положение.

Прокашлявшись, пришлось извиниться. Может быть, он бы заметил, как сильно я покраснела, если бы не инцидент, а так багровые щёки и алые пятна на шее вполне себе сошли за последствия несостоявшейся смерти от удушья.

Ничуть не колеблясь, он уселся рядом и стал наблюдать за тем, как солнце окончательно отрывает свой край от горизонта, обещая миру новый день.

– Можно откусить? – спросил парень, сжимая своей ладонью мою вместе с пончиком, и, не дожидаясь ответа, оттяпал половину.

– Угу. И запить тоже.

Я протянула ему стакан, а он, не отрывая глаз от небесного представления, сделал целых три щедрых глотка. Меня обуяло чувство, близкое к эйфории. К экстазу. К оргазму души.

И я произнесла:

– Это было правилом для двоих…

Он замер, перестал жевать, и я слишком долго ощущала щекой и виском его взгляд, но так и не повернулась, чтобы встретиться. Я ждала, что он продолжит, завершит свою мысль на новый лад. Но ошиблась, он не проронил ни слова.

Потом мы брели по набережной, он что-то весело рассказывал о своих друзьях, сыпал анекдотами, я шокировала его историями студентки медицинского. Когда солнце поднялось высоко и лучи его стали смело кусать за плечи, зазвонил телефон. Не мой.

Он ответил, пообещал кому-то на том конце Вселенной скоро быть, и улыбнувшись на прощание, сказал:

– Мне пора.

– Пока, – согласилась я.

Вечером открыла его страницу в соцсети. Поклонники неистово лайкали новую публикацию, как всегда с закрытыми комментариями.

Раз в полгода. Примерно раз в полгода он появлялся и радовал тех, кто ждёт. А потом и вовсе пропал. В комментах к старым репостам потянулись слухи, будто бы поэт женился, завёл детей. Но, как водится, никто ничего не знал наверняка.

Я посмотрела на цифру, обозначающую количество подписчиков. Сто тысяч. Сто тысяч влюбленных в его мысли. И как минимум один в него самого.

Конец

Всё выдумано, любые совпадения случайны. На рассказ вдохновило стихотворение Джио Россо «Мы играли весело» и его душевное прочтение от Ольги Морозовой – есть в свободном доступе в сети.

Хочу выразить благодарность поэту за творчество и разрешение процитировать стихотворение целиком.

ДжиоРоссо,Мы играли весело

Мы играли весело целый год: я стоял на месте, ты шла вперёд. Ты держалась курса, я метил в цель. В промежутках были: коньяк, постель, сигареты, кофе, цветной экран, поезда, подземки, огни реклам. Кавардак, сумятица, ерунда;

ничего о нежности,

ни-ко-гда.

Это было правилом для двоих: ничего не значащий перепих. Не касаться сердца, не лезть в нутро, счёт вести по станциям на метро. Знать привычки тела, но не души, нет обета верности – нет и лжи. Не учить, не строить, не приручать. Проходить маршрутом: такси-кровать.

Не стрелять в затылок, не бить под дых –

это было правилом для двоих.

Это было правильным – мир жесток. Если только выставишь голый бок, если только скинешь с себя броню, то сейчас же выкосят на корню. Если дашь предательски слабину, то разбитым бригом пойдёшь ко дну. А решишь открыться, ну что ж, держи: получай картечью по струнам жил. Будь сожжённым заживо, но терпи, только опыт в памяти закрепи. А любовь – лишь фикция, просто страсть, половые фрикции, пот и грязь. Коматоз рассудка, прыжок во тьму.

Ни к чему нам всё это.

Ни к чему.

Мы играли весело целый год: покрывался звёздами небосвод, снег летел на шапки, свистел Борей, теплотрассы нежили голубей. Ты смеялась весело и легко, и ловила искорки языком. И зачем-то в рёбрах сердечный ком трепыхался каменным мотыльком. И зачем-то я растерял запас всех банальных слов, всех избитых фраз. Растворились уличный шум и гам, и народ, что двигался по домам. Я стоял, заполнившись вдруг свинцом, и держал в ладонях твоё лицо, повторяя пальцами контур скул.

Я пропал, любимая,

я продул.