– Нет… – растерялся Лёнька.
– Эх, жалко, вот бы посмотреть!..
– Да, напрасно ты, Лёнька, игрушек сюда не навёз, – подхватил домовой, сидящий у окна, – а то в нашем магазине одни платочки для гражданочек.
Домовой рядом с Лёнькой аж подскочил, хотел что-то ответить, но не нашёлся и только нахохлился.
– Ты Панамка? – догадался Лёнька. – Ты в магазине живёшь?
– В магазине, – нехотя буркнул домовёнок.
– А где твоя фуражка?
– Дома осталась…
– Вот, Лёнька, тебе и товарищ, – сказал Хлопотун, – а это у нас Кадило, – и указал на сидящего возле окна.
– Да-а, кадим понемногу, – отозвался тот, – но больше для собственного удовольствия, чем для пользы дела.
Лёнька ничего не понял, тем более, что никто не обратил внимания на реплику Кадила, а Хлопотун уже представлял следующего:
– А это наш многоуважаемый Пила.
– Меня зовут Запечный, – сердито возразил домовой.
– Звали тебя когда-то Запечным, – поправил Хлопотун, – но с того времени, как испортился твой характер, стал ты настоящей пилой.
– Да ещё и ржавой, – в тон Хлопотуну добавил Кадило.
– Ты же ещё и подзуживаешь? – взвился Пила. – Думаешь, не знаю, кто мне эту глупую кличку дал? А я всё равно Запечный.
– Да какой же ты Запечный, если у тебя печки нету? – невозмутимо спросил Кадило. – Живёшь ты в старом курятнике, и правильнее всего звать тебя Насестным.
– Посмотрим, где ты будешь жить, когда твоя бабка помрёт, – огрызнулся Пила, – может, ещё в нужник судьба загонит. Как мы тебя тогда звать будем?
– Да, – сокрушённо вздохнул Кадило, – с моим именем в нужнике жить нельзя. Придётся взять псевдоним – Запечный.
Пила вскочил в ярости, но его слова заглушил всеобщий смех.
– Ну, будет вам, – вмешался Толмач, когда веселье немного утихло, – кончай свой балаган, Кадило.
Кадило принял отрешённый вид, а Пила с глухим ворчанием опустился на лавку.
Лёнька обратил внимание на последнего домового, с которым Хлопотун не успел его познакомить. Этот последний не обронил ещё ни слова и вообще держался как бы особняком. Было похоже, что он думает о своём или о чём-то грустит. Хлопотун заметил Лёнькин интерес и подсказал ему:
– А это, Лёнька, твоего деда Акимыча бывший доброжил.
– Выжитень!.. – вырвалось у Лёньки.
Домовой и тут ничего не сказал, видимо, не желая вступать в разговоры. А может, ему тоже не нравилось теперешнее имя.
Доможил деда Фёдора был заметно выше прочих взрослых домовых, но сильно сутулился. Его шерсть не вилась, как у Хлопотуна, и не блестела, как нежная шубка Панамки, а висела длинными спутанными прядями. Лёнька представил, как зимней ночью Выжитень сидит в своём сарае и мечтает о тёплой избе деда Акимыча. В этот момент Панамка дёрнул мальчика за рукав:
– А ты в школу ходишь?
– Хожу, – ответил Лёнька.
– А зачем?
– Учусь там читать и писать…
– Зачем тебе писать? – не отставал домовёнок.
– Ну, например, я напишу тебе из города письмо, а ты его получишь и прочитаешь, как я живу.
Панамка хихикнул и отчего-то зашептал Лёньке в самое ухо:
– Если ты в городе обо мне подумаешь, я и без письма о тебе всё-всё узнаю в одну секунду!
– В городе вашем одна бестолока и суета, – вдруг ни с того ни с сего заявил мрачный Пила. – Живёте там друг у друга на головах и ужиться не можете.
– Неправда! – вспыхнул Лёнька. – Мы хорошо живём!
– Да какой там хорошо, если сосед соседа всю жизнь изводит, – упрямился Пила. – Домовому в вашем городе никогда не прижиться. Слыхали вы, что Куличик позавчера в Харино вернулся?
– Вернулся всё-таки? – задумчиво переспросил Толмач.
– И полгода не выдержал! Уж лучше, говорит, где-нибудь в сарае бедовать, чем в ихней чокнутой квартире.
– Чем же ему квартира не угодила? – поинтересовался Толмач.
– А тем, что испортила хозяев его! – и Пила отчего-то недобро посмотрел на Лёньку. – Попругиных-то в Харине все уважали – и Василия, и жену. А какой дом был – целый век ещё простоит! Куличик говорит, чуть не тронулся с горя, когда уезжал. А Попругин дом продал, да ещё и приговаривал, довольно, мол, нам в глуши пропадать, хочется пожить по-человечески, мне на заводе квартиру с удобствами пообещали.
– С какими удобствами? – перебил Панамка.
– А это когда нужник не в огороде стоит, а прямо в доме, возле кухни, – услужливо подсказал Кадило.
– Да ну?!
– Можешь не сомневаться. А печка, наоборот, за версту от дома выставлена, так что и не видать, кто её топит.
– Врёшь ты всё, – обиделся Панамка.
– Лёня, я правду сказал? – строго спросил Кадило.
Лёнька, смутившись, не знал, что ответить, но тут Пила продолжил свой рассказ:
– Прикатили Попругины в город, а им и говорят: отдельных квартир нету пока, поживите в общей.