Возвращение

Несмотря на страдания Мэгги, которые, как Соня знала по опыту, вряд ли продлятся вечно, сама она твердо намеревалась сохранить то благостное состояние духа, которое подарили ей последние несколько дней. Она нажала на поблескивающий звонок, но ей никто не открыл. Женщине это показалось странным, ведь на улице стоял припаркованный автомобиль Джеймса. Выждав еще несколько секунд – ее не оставляла надежда вот-вот увидеть его неясные очертания за витражными вставками, – она начала копаться в поисках ключа.

Оказавшись внутри, Соня бросила сумки на пол в холле и захлопнула дверь ногой. Усиленный отменной акустикой, создаваемой высокими потолками холла и гладкой плиткой, этот звук прозвучал как выстрел из револьвера. Соня поморщилась. Джеймс этот звук ненавидел.

– Привет! – крикнула она. – Я вернулась.

Через приоткрытую дверь Соня увидела, что Джеймс сидит в кресле в гостиной. Он помедлил с откликом и отозвался, только когда она вошла.

– Привет, – пробурчал супруг, словно она всего лишь пришла с работы, а не вернулась после почти недельного отсутствия.

Судя по прохладце в голосе, ответная реакция его не очень-то и интересовала. В сухом однословном отклике не прозвучало даже намека на воодушевление, а продолжения явно не предполагалось.

– Привет, – в тон супругу тотчас отозвалась она и, поколебавшись, добавила: – Как ты тут?

– Спасибо, хорошо. Просто отлично.

Газета, опустившись всего на секунду, снова, как занавес, скрыла его лицо, оставив на обозрение Соне лишь верхнюю часть его головы с сияющей, только начинающей лысеть макушкой.

В его отрывистом ответе сквозило неприкрытое раздражение, и, тряхнув газетой, чтобы расправить страницы, издавшие при этом щелкающий звук, он вернулся к внимательному изучению событий минувшего дня. Соня повернулась, чтобы выйти из комнаты, – ей отчаянно хотелось пить – и услышала язвительный окрик Джеймса, брошенный ей в спину:

– Об ужине можешь не беспокоиться. Я плотно пообедал.

После этих слов от приподнятого настроения Сони не осталось и следа. Она вспомнила то ощущение безысходности, которое накрыло ее в гостиничном номере всего четырьмя днями ранее. Вся поездка в Гранаду случилась с ней будто в другой жизни.

«Я, вообще-то, и не собиралась ни о чем беспокоиться», – подумала Соня, направляясь на кухню.

– Ладно, – произнесла она вслух. – Тогда посмотрю, что можно сообразить по-быстрому.

Джеймс явно ни разу не ужинал дома, пока она была в отъезде. В холодильнике все осталось нетронутым; сыр заплесневел, помидоры покрылись гнилью. У задней стенки обнаружилась едва просроченная упаковка копченого лосося – вроде с него не отравишься – и пара яиц. На импровизированный на скорую руку ужин хватит.

Соня стояла на своей чистой до скрипа, без единого микроба кухне, и стерильность обстановки опутывала ее словно влажная простыня. У раковины стоял пустой стакан; растекшийся под ним кружок воды был единственным, что нарушало безупречность идеальной в остальном рабочей поверхности. Дубовые кухонные шкафчики со стеклянными вставками представляли собой своеобразную попытку воссоздать старый деревенский стиль, но время на них не оставит своего отпечатка, в уголках молдингов никогда не соберется даже тоненького характерного налета пыли – настолько тщательно и шустро орудовала своей влажноватой тряпкой уборщица.

Этот дом принадлежал Джеймсу еще до их свадьбы, и его хозяином она до сих пор почему-то считала своего мужа. Ко времени ее появления дом уже полностью вычистили и отделали заново; речи о том, чтобы поменять что-то по ее вкусу, никогда не было.

В эту секунду на кухне объявился Джеймс и, бросив беглый взгляд на продукты, лежащие на столешнице, сообщил:

– Я тут подумал. Пожалуй, спать пойду. У меня встреча рано утром. Спокойной!

Не успела Соня и рта раскрыть, как Джеймс уже ушел наверх. Она повернула кран, дождалась, когда вода станет ледяной, наполнила стакан и опустошила его одним долгим глотком, закидывая голову назад, пока не уставилась в потолок. Одна из лампочек перегорела. На какое-то мгновение ее вниманием завладела маленькая черная дыра в потолке.

В прежние времена, неравнодушия к домашним мелочам, она бы направилась к кладовке под лестницей, перегоревшая лампочка была бы вынута из патрона, а на ее место вставлена новая. Но не теперь. Похоже, это перестало быть важным.

Прежде она иногда стояла на этой кухне и задавалась одним-единственным по-настоящему важным вопросом: «Неужели именно этого я и ждала?» Сегодня она была в этом уверена меньше, чем когда бы то ни было.

Прохладное отношение со стороны Джеймса никуда не делось. Он допоздна задерживался на работе, она от него не отставала, улаживая разнообразные проблемы, накопившиеся за время ее отсутствия.

Прошла почти неделя, прежде чем они смогли сесть и вместе поужинать, а когда это произошло, разговор не клеился. О чем им было говорить? Соня знала, что Джеймса не заинтересуют подробности ее поездки в Гранаду и уж наверняка не тронет то, что Мэгги влюбилась.

Разговор сводился к обмену общими фразами, пока где-то на середине второй бутылки вина Джеймс не обронил:

– Я тут позаимствовал одну из твоих книжек, пока тебя не было.

– Правда? – с немалым удивлением отозвалась Соня. – Какую?

– «Конец романа», – резко проговорил Джемс. – Какого-то Грэма.

– Грина, – подсказала Соня. – Мы еще на фильм по этой книге ходили, неужели не помнишь?

Джеймс только крякнул.

– Понравилась? – спросила Соня.

– Я ее не прочел. Во всяком случае, не полностью.

– Но хотя бы начал?

– Я читал только то, что подчеркнуто. Было довольно занимательно.

Соня так и не смогла избавиться от школьной привычки делать далеко не краткие пометки и записи на полях своих книг.

– Многое узнал о тебе.

– Что ты имеешь в виду? – Соню немного задело, что Джеймс изучал метки, которые она оставила в книге. Чувствовался в этом какой-то нездоровый интерес. – Почему ты не прочел всю книгу целиком?

– Потому что хотел прочесть только те кусочки, которые ты выделила. Подумал, так будет быстрее.

Голос Джеймса зазвучал воинственно, и Соня поняла, что дело идет к ссоре. Полдюжины бокалов вина, которые он употребил в тот вечер, послужили дополнением к выпитому за обедом, и Соня почувствовала, что перепалки не избежать. Ее сердце тяжело забилось. Губы Джеймса казались синюшными от выпитого кларета, и она впервые заметила, насколько темными были его зубы, словно он ел ежевику.

– У меня и мыслишка соответствующая мелькнула: а не закрутила ли и ты роман на стороне? Уж больно тебя занимало, как та женщина, Сара Майлз, проворачивала свои дела.

– Джеймс! Что за возмутительные обвинения! И ты делаешь их из-за нескольких подчеркнутых в какой-то книге абзацев?

– Да, это бы объяснило, почему ты украдкой сбегаешь на свои так называемые уроки танцев и где ты провела прошлую неделю!

– Мы с Мэгги ездили в Испанию – на ее тридцатипятилетие! – запротестовала Соня.

– Да знаю я про вашу солнечную Испанию, – желчно заметил он. – Тебе пришла открытка от какого-то грязного даго[26 - Даго – презрительная кличка итальянцев, испанцев и португальцев.].

Тут Джеймс поднялся на ноги, пошатываясь, направился к кухонному буфету, на который они всегда складывали свежую почту, и взял открытку. На ней была изображена Альгамбра.

– «Дорогая Соня, – прочел он вслух. – С вами было приятно беседовать. Если вы когда-нибудь снова окажетесь в Гранаде, – заглядывайте в гости. Мигель».

Весточка была отправлена на адрес гостиницы, а оттуда уже переслана Соне. Милый знак внимания со стороны старика. Интересно, откуда он узнал, как ее зовут.

Джеймс протянул открытку Соне так, словно она жгла ему пальцы.

– Полагаю, она от официанта, с которым я несколько раз побеседовала, – пояснила она, забирая почтовую карточку. – Видимо, его зовут Мигель.

– Да уж надо думать, – с издевкой фыркнул Джеймс.