Катарсис

Пусть к тебе не могу протянуть нежно руки
Чтоб обнять, но в душе ты осталась навечно.

И теперь, по привычке, я снова и снова
В пустоту направляю своё подсознанье,
В этот мир – без начала, без края – без слова,
Всё пытаясь найти где-то там пониманье.

А вокруг – бесконечность: от боли – до счастья.
«Я не брошу тебя» – в детстве мне говорила.
Но коснувшись моих тонких, бледных запястий
Ты ушла, взяв с собой часть души, что незрима.

Тридцать лет рефлексии

Не хотелось с моста нырять во временной кювет, чтобы чувства искать, что гложут уже давно. Но с рожденья стоит под кожей клеймо «поэт», и иного пути наверно мне не дано.

Вспоминает частенько ребёнок внутри меня об истоках своих, о детстве, что словно дым ветром вдаль унесло. Вгрызается как червяк в мой запущенный мир, что кажется всем пустым.

Это кажется только и «планетарий» свой я разбито-заклеенный прячу от разных глаз. Близким людям желаю я просто дарить покой, а не травм своих детских спутанный пересказ.

Но сейчас преднамеренно хочется рот открыть. Тридцать лет рефлексии сдать, словно кольцо в ломбард. Рассказать вам историю или слегка поныть. Это тоже полезно. Вот мой рассказ. На старт.

Родилась я случайно, без спроса и «во грехе», а отца знала в детстве, ребёнком, но, а потом он ушёл в царство скорби, в царство где правит Хель и лет двадцать стоит там его эфемерный дом.

Ну а братец родимый – тридцать лет за бугром. Поднял занавес резко. Раз два три пустота… И неважно зачем, но, важно, что он врагом будет вечно считать меня. Только из-за отца.

Но, наверно, в башке его манка из топора! Говорит отобрала всё, буду всю жизнь мешать… Не любимым со мною стал. Что же за ерунда!? Ну простите, пожалуйста, это не вам решать.

«Нас обоих любили» – думаю часто я. Ну к чему же обиды, да родилась и что?! Лишь один его отрок держит со мною связь. Ну а я всё живу вот здесь, миру его назло…

Мне родиться бастардом попросту повезло, но не это цепляет, только ЕГО «ля-ля». Пусть живёт там, где нравится, верит в добро иль зло, прорастает как розочка или же как сорняк. Но не смеет винить меня в том, что я родилась. Не несёт околесицу про грехи без конца. Я наелась фрустрации с кофе на вечность, всласть. Отпущу эти мысли, буду любить отца…

И в Стихах у Даниловой как-то себя найду, ведь я тоже девчонка с признаком «недолю» … Ни в маразм, ни в депрессию мордою не впаду, есть те люди, что любят и кого я люблю.

Я в супруге порою вижу черты отца. Это очень банально, всё же не буду врать, что касается это не одного лица. Но стихи я рождаю также легко, как мать.

Жизнь – это цикл

Кто-то выходит вновь замуж, а кто-то в окно,
В комнате веет прохладой, а в сердце темно.
Жизни проводку замкнуло. Потерян контроль.
Тоненькой строчкою в душу вшивается боль.

Небо рыдает дырявое сизым дождём…
Сердце усталое сковано накрепко льдом,
А в капиллярах асфальта виднеется мир
Тот, что внезапно движения вектор сменил.

Кто-то выходит на финиш, а кто-то в тираж,
Кто-то поймал биполярку, а кто-то кураж,
Танцы весёлые пляшет с улыбкой хмельной,
Только в душе, как и прежде идёт бурный бой.

Позже фонтаном из глаз проливают во мгле
Чёрное море, замкнув сердце в крепкой петле.
Бродят сомнамбулой по неизвестным путям.
Окна надежды разбив то ли здесь, то ли там.

Всё повторяется, счастье, печаль и любовь,
Ток совершает пробег: всё по кругу, всё вновь,
Жизнь – это цикл, а мы, как фигурки в игре
Только с мозгами и силою в чутком нутре.

Чтоб не закрыли вуалью души зеркала,
Чтоб не осталась так рано от жизни зола,
А отражение боли не било, не жгло —
Выйди из зоны комфорта – за дверь, не в окно.

На пыльных полках снов

Там, неглиже, на пыльных полках снов,
Забытые шедевры и заплаты:
Разбитый шкаф, хранивший «сотни слов»,
Картина в паутине – «боль утраты»,
Застывшая над пропастью времён,
С её весьма разительным контрастом:
Где каждый был заботой окружён,
Но чувствовал порой себя балластом.

Там так легко по воздуху плывут
И облака, и птицы, и деревья,
А вдалеке дорога, лес и пруд.
Мне кажется, что детство – лишь мгновенье.
Невольно взгляд скользит туда, назад,
Года бегут, о прошлом вспоминая
Проходит жизнь, и как-то невпопад,
Меня влечёт «живая кладовая».

На стенке – потускневшие рога,
Шкатулки, три сервиза, статуэтки,
Покрытая налётом курага,
Книжонки возле старенькой кушетки.
И, как в бреду, забытая молва,
Подобно той из прошлого, из детства,
Времён, когда ещё была жива
Моя семья. Осталось лишь наследство.

Но сердце будоражит этот хлам!
В кладовке аромат, как в доме ветхом,