– Тогда чего завелся?
– А ты считаешь, что я должен смиренно принять?
– Тебе же никто не запрещает сдать повторно. Годик! Всего год. Он пойдет всем на пользу. Пойдем работать.
– О нет! Ты работать не будешь. Ты, моя радость, будешь холить себя и лелеять для меня, чтобы, когда я приходил уставшим, встречать меня и помогать расслабится.
– Ты это сейчас обо мне?
– Конечно.
– Ничего не попутал? Я геолог, а не Гейша!
– Одно другому не мешает. – его настроение улучшилось, мы переместились в спальню.
Утром он, едва проснувшись, сообщил:
– За новостью, которою мне передали, забыл сказать, есть возможность посетить катакомбы.
– Какие? Зачем?
– Ты же мечтала узнать сталинки досконально. Так что готовься, на выходных пойдем. Посмотрим на подвалы, застенки и откроем тайны железных дверей.
– Валер, мне не интересно. В данный момент.
– Слушай, а ты капризная.
– Да! – просто ответила я и, поцеловав его в щеку, пошла на кухню.
Конечно, хотела. И обрадовалась бы предложению, вот только с вечера остался осадок, да и надо было еще придумать, как ему сообщить о том, что я в аспирантуре.
Тянула, сама не знаю зачем. Затем, сдуру, взяла и отложила свою учебу на год. Погружаясь в нашу с ним любовь.
Юбилей моих родителей. Мы приехали с ним вдвоем, и он, уже как хозяин, разгуливал по всей квартире, а не скромно сидел в гостиной. Я помогала накрывать на стол, когда услышала его зов из моей спальни:
– Василиса!
– Я здесь. – пришла сразу и застала его лицом к стене.
– Это кто?
– Мои родственники.
– Я понял, что это не картинки из журналов. Я спросил, кто эти мужчины?
– Это мои родственники по маминой линии, братья Квасовы.
– Квасовы… – он сморщил лоб.
– Не напрягайся, о них мало упоминают. Они архитекторы.
– Не те ли, что строили дворец Елизаветы Петровны?
– Строили – это сильно сказано. Однако, как гласит история нашего рода: «Состоя сперва при строениях Царского Села, Андрей, брат Алексия, был произведен из „архитектурии учеников“ в „гезели“, с назначением к смотрению собственных, Ее Величества, строений при Вотчинной Канцелярии и с производством жалованья по 300 руб. в год»! – говорила я, улыбаясь и окая, словно так могла передать записи старорусских книг. – Они всего лишь работали с Растрелли.
– Ну, ты даешь, всего лишь!
– Видишь ли, я не такая древняя, чтобы утверждать или опротестовывать что-либо. Знаю лишь, многое, что сделал Андрей Квасов, по распоряжению Бестужева, приписывалось более знаменитому мэтру.
– Как же это меняет дело!
– Какое? – не поняла я.
– Не важно. Васька, скажи, а чего ты это умалчивала?
– Да что я и перед кем умалчивала?
– Родовые корни. Ну, хотя бы моим не сказала. Мама бы обрадовалась.
– А какая разница?
– Как это, какая?! Огромная! Это же, это! Слушай, а имение ваше, ну их, за вами?
– Милый мой Валера. Если ты о домах Квасовых, то по набережной Мойки, на Большой Морской, сохранен лишь фасад здания, или проще сказать, лицевая часть, остальное снесли и построили гостиницу, так как после войны там долгое время были коммунальные квартиры и дом, самопроизвольно, пришел к упадку. Второй дом, Алексея, по этой же улице долго занимал двоюродный дядя Лермонтова, затем купец Москвин. И так далее…
– Но вы же могли восстановить права.
– Зачем?
– Как это, зачем? Родовое гнездо.
– Валер, мое родовое гнездо там, где я родилась, где мои родители. И потом, хочу тебя немного огорчить, ее Величество, направило братьев Квасовых Киевскую Русь обустраивать. Можно расценивать как – в ссылку сослало. И на сегодня все! Мы тут по поводу юбилея, если ты еще помнишь. Маленькая просьба, не поднимай этой темы, не надо. Мама не поймет, отца обидишь, а у него свои корни, не менее крепкие.
Вечер прошел гладко, но я видела, как он еле сдерживал себя, ерзая на стуле, чтобы не удовлетворить свое любопытство. Домой возвращались молча. Молчаливо готовились ко сну.
– Ну, давай, рассказывай! – даже не выровняв дыхания, едва лег на спину, сказал он и, повернув ко мне голову, стал испепелять взглядом.
– О чем? – не поняла я, не догадываясь, чего именно он хочет.
– Не прикидывайся. – это прозвучало грубо, я настороженно ждала продолжения. – Ведь прекрасно же знаешь, что меня интересует.
– Нет, не знаю. – задержав дыхание, я прислушалась к своему сердцу, чего это оно так колотится, от недавней страсти или возмущения, так сказать, «послевкусия», а он не унимался, удобно улегся, запрокинув руки под голову и прикрыв глаза, произнес, таким тоном, словно разговаривал с учеником, не понимающим вопроса.
– Хочу понять, чего это ты скрывала свою наследственность – это первое. Второе – Квасовы! Желаю знать о них все.
– В три ночи?
– И что? Сна же ни в одном глазу.