Чернобыльский распад

Также по городу ходили отряды милиции, солдат. Они занимались чисткой дорог, замеряли фон в подъездах. Им чётко давались указания сколько они будут работать, чтобы не получить сильных доз. Некоторые даже видели местных бабушек и дедушек из сел, которые специально пили водку, делая вид, что это дезинфекция. Однако, водка только задерживает радионуклиды. Хорошо помогает натуральное красное вино из винограда, оно выводит радиацию из организма. Когда солдаты заканчивали работу, то вечером они шли на крышу, видели как реактор выпускает порцию облучения в виде черного облака. И это облако медленно плыло, оседая на парк аттракционов.

Ликвидаторов было много, и ни один из них не отступил от своей работы. Ведь если бы не они, то никто не знает, что бы было сейчас. Радиация- это не шутки. Она опасна. Это невидимый враг, который проникает в человека и убивает его изнутри.

М. Клочков- полковник, кандидат технических наук. Рассказывает:

« В городе (Чернобыле) заканчивалась эвакуация. Проходила она достаточно спокойно и организованно, несмотря на 10-тысячную численность жителей. Этому, безусловно, способствовало предупреждение о возможной эвакуации, сделанное председателем горисполкома Чернобыля. Поскольку это предупреждение не было ни с кем согласовано, председатель горисполкома был исключен из рядов КПСС «за создание паники». Но так как никакой паники не последовало, через две недели он был возвращен в лоно родной партии. Жизнь кипело только днем в центре города. Тишина и спокойствие стали гнетущими. Это впечатление еще усиливалось с наступлением темноты. Казалось, что мы попали в какой-то фантастический мир, в котором жители города были унесены какой-то неведомой злой силой. Дома стояли без единого огонька, закрытые и заколоченные. На нереально пустых темных улицах даже тихий человеческий голос или треск сухой ветки под ногами звучал кощунственно громко. Единственными постоянными обитателями города были многочисленные домашние животные: собаки, кошки, кролики, домашняя птица, которые с любопытством или с надеждой смотрели на редких прохожих- не вернулся ли хозяин? Изредка можно было увидеть и привязанных ( не сумевших отвязаться) сторожевых псов, хозяева которых, очевидно, надеялись скоро вернуться. Исхудавшие, со свалявшейся шерстью и слезящимися глазами, они могли только тихо рычать, если кто-то подходил близко. Примерно 10-12 мая большинство собак и кошек были расстреляны специальными командами и захоронены за пределами города с целью предотвращения распространения возможных заболеваний и выноса радиоактивного загрязнения за пределы 30-километровой зоны. Кроликов и птицы к тому времени практически не осталось, скорее всего, они служили пищей для одичавших собак».

В. Киселёв, инженер управления №157:

«Утром вместе с начальником на машине отправился к реактору. Дорога проходила через безлюдные деревни, в которых бродили куры, собаки и лошади. Все это вызывало ощущение какой-то фантастической нереальности. На полпути нас остановили на посту дозиметрического контроля, записали в журнал и выдали дозиметры, которые были устаревшими и фиксировали только единовременную дозу излучения более 1 рентгена в час. Как потом выяснилось, полная фактическая радиация, которую мы накопили за время пребывания в зоне, приборами не зафиксирована, и мы так и не узнаем никогда, какова настоящая цена нашей работы там. Но это не самое удивительное. Например, когда уже во время работы у реактора нам прислали на подмогу солдат, то оказалось, что на тридцать солдат имеется только один дозиметр у командира взвода. Так была поставлена работа по обеспечению безопасности.

Внутри котлована на карте дозиметрической обстановки, которую нам выдавали каждый час, уровень радиации составлял в среднем 1,5-2,5 рентгена в час. Но вокруг котлована и на подходах к нему по поверхности валялись разбросанные взрывом куски графита, и уровень радиации колебался от 40 до 400 рентген в час, а в одной точке даже 800 рентген в час. Так как наши работники при производстве буровых работ были вынуждены время от времени подниматься на поверхность за складированным там буровым инструментом, то увеличивался риск облучения. Предельная доза облучения на одного работника была установлена 25 рентген, после чего он от работы отстранялся и эвакуировался. Чтобы уменьшить текучесть кадров, мы обратились к командующему химическими войсками с просьбой по возможности расчистить территорию. Наше пожелание было выполнено очень просто: приехали солдаты, вручную погрузили куски графита на автомобиль и увезли».

Вот так бездумно относились власти к жизням людей. Невозможно представить ту страшную картину, которая вырисовывалась на глаза людям, находившимся у четвёртого блока. Тысячи обломков графита, до сих пор огненное ядерное топливо лежало вокруг станции. Баки СУЗ были отчетливо видны под завалами. С утра уже никто и понять не мог, как пожарным хватило сил взобраться к эпицентру и стоять тушить огонь несколько часов. Ведь не смотря на плохое самочувствие, они все равно продолжали упорно работать. Но что же они тогда чувствовали? Резь в глазах, жар, постоянно подступающую тошноту. Но что же об опасности? Ведь однозначно кто-то догадывался, но чувство долга были превыше всего.

Тех смертей было не избежать. Было просто невозможно предупредить всех сразу, ведь за эту ошибку люди долго еще будут платить, принося в жертву собственные жизни.

Выбросы радиации прекратились к 10 мая. В это время приняли решение засыпать реактор песком и бором. Каждый вертолёт в день делал около 100 ходок. Так как пятачок реактора был наклонён, под тяжестью налегавшего сверху песка и бора, он перевернулся и встал в привычное положение. Вместе с душераздирающим звуком из жерла реактора выпустился черный клуб дыма. Всё происходящее приняли за взрыв, но потом поняли о случившемся.

Тот самый сторож видел, как ядерное облако в ночь катастрофы пронеслось над сосновым леском, который уже на всю жизнь останется Рыжим. Он не подпускает к себе ни одного живого существа. В процессе ликвидации деревья вырубали, закапывали под землю, но огородившись от всех, лес до сих пор ужасно фонит и хранит свои тайны.

Многие жители не закрыли свои окна, из-за чего в их квартирах дозиметры просто зашкаливали. Приняли решение, что все радиоактивные вещи будут закапывать недалеко от города. Солдаты скидывали одежду, книги, мебель с балконов, после чего погружали в машину и увозили на захоронение. Тоже самое делали и с техникой. Отвели особое место. Однако, на киевских рынках часто встречалась мебель, которая фонила.

Но ведь зачем это делали? Ради того, чтобы нажиться на этом? Заработать? Это было так бездумно, ведь они знали, что вещи радиоактивные, но все равно пытались найти выгоду, продавая их на рынке и не думая о жизнях других.

Многие села, такие как Копачи, где дезактивацию произвести уже невозможно, закапывали.

Что же происходило за периметром уже пустынной, но все еще живой зоны отчуждения? Облученных пожарных, работников станции, горожан привозили в шестую клинику Москвы, где заведующей была Ангелина Гуськова. За несколько лет до аварии, она работала на «Маяке». Это было закрытое ото всех место, где она занималась изучением лучевой болезни. Там она спасла немало жизней. Как-то на предприятии произошла утечка плутония, огромные дозы получили множество женщин, большинство из них спасла именно Гуськова. Вследствие изучения разработали препарат Б, который позволяет своему носителю некоторое время находиться в радиоактивной зоне и защищает его от попадания в организм радионуклидов. Однако, при ликвидации на ЧАЭС его не использовали, потому что облучение там было просто огромным, и никакой препарат не смог бы помочь.

Людмила Игнатенко на протяжении всей болезни мужа была рядом с ним. Именно в этой больнице она встретила Гуськову, когда искала палату Василия. Она носила ему еду, но носила недолго. Вскоре он не смог уже есть, его сильно рвало, он захлебывался собственными органами. Когда его поднимали с кровати, то кусочки кожи оставались на постели, а она все это видела, все это убирала. Ведь понимала, что все родное, понимала всю его боль, но больнее тогда было ей. Осознание всей это ситуации, что одна ночь вот так перевернёт её жизнь было просто невозможным. Ведь она хотела насладиться моментами с ним, хотела, чтобы они вместе нянчили их ребёнка, ведь он должен был появиться на свет так скоро… Она жила в гостинице для персонала. Когда мужа положили в барокамеру, то она даже ночами сидела рядом с ним на стуле. Ухаживала за ним, никого к нему не подпускала. Временами врачи его фотографировали, говорили, что для науки, но ей тогда просто хотелось выгнать их, отобрать фотоаппарат, но она понимала, что сделать этого не может, ведь иначе не сможет попасть к нему. Васе должны были делать операцию. Параметры здоровья подходили только лишь младшей сестры Наташи, но он наотрез отказывался, говорил, что лучше умрет… В итоге отдать частичку себя согласилась старшая сестра, после операции ей было хуже всего. Она лежала вся перебинтованная, с кучей уколов. Но зато она надеялась, что брат будет жить…

13 мая хоронили Виктора Кибенка. Его жена, Татьяна, слёзно просила пойти Людмилу с ней, одна она не сможет. Жена Василия ненадолго отлучилась , потом прибежала обратно в гостиницу. Позвонила медсестре, спросила : «Как он там?»– «Пятнадцать минут назад умер». Последние его слова : «Люся! Люсенька!»– «Только отошла. Сейчас прибежит», – успокоила медсестра. Вздохнул и затих…Людмиле тогда было очень плохо, она подошла к окну и кричала : «Почему? За что?» Смотрела на небо и кричала… Затем быстро ринулась вниз, увидеть его в последний раз. Он все еще лежал в барокамере. Пока не увезли…

В морге спросили: «Хотите, мы вам покажем, во что его оденем?»– «Хочу!»,– сказала она. Одели в парадную форму, только её разрезали, натянуть не могли, не было уже целого тела. Все- кровавая рана.

На похоронах машина ездила кругами, отгоняла фотографов. Когда свинцовые гробы заливали бетоном, она стояла с его ботинками, ведь они не налезли на опухшие ноги. После смерти мужа, Людмила три дня просто лежала и плакала. Она не хотела есть, пить, она лишь хотела вернуть Василия. Вскоре должна была родиться дочка, Наташенька, так назвал её папа. Но из-за того, что Людмила находилась всегда рядом с мужем, который уже был ядерной бомбой, всю радиацию впитывал ребенок. Дочь смогла прожить лишь несколько часов, после чего она умерла. У неё был врождённый цирроз печени. Дитя ей отдавать не хотели.

Вот что свидетельствует сама Людмила:

«Тогда они принесли ей деревянную коробочку: «Она там». Я посмотрела: её запеленали. Она лежала в пелёночках. И тогда я заплакала: « Положите ее у его ног. Скажите, что это Наташенька». Там, на могилке, не написано :Наташа Игнатенко… Там только его имя… Она же была еще без имени, без ничего… Только душа… Душу я там и похоронила…

Я прихожу к ним всегда с двумя букетами: один-ему, второй- на уголок кладу ей. Ползаю у могилы на коленках. Всегда на коленках… Я ее убила… Я…она…спасла… Моя девочка меня спасла, она приняла весь радиоудар на себя, стала как бы приемником этого удара. Такая маленькая. Крохотулечка. Она меня уберегла. Но я любила их двоих… Разве… Разве можно убить любовью? Такой любовью! Почему это рядом? Любовь и смерть. Всегда они вместе. Кто мне объяснит? Кто мне подскажет? Ползаю у могилы на коленках…

В Киеве мне дали квартиру. В большом доме, где теперь живут все, кто уехал с атомной станции. Все знакомые. Квартира большая, двухкомнатная, о какой мы с Васей мечтали. А я сходила в ней с ума! В каждом углу, куда ни гляну- везде он. Его глаза… Начала ремонт, лишь бы не сидеть, лишь бы забыться. И так два года… Снится мне сон… Мы идем с ним, а он идет босиком. «Почему ты всегда необутый?» – «Да потому. Что у меня ничего нет». Пошла в церковь… Батюшка меня научил: «Надо купить тапочки большого размера и положить кому-нибудь в гроб. Написать записку- что это ему». Я так и поступила. Приехала в Москву и сразу- в церковь. В Москве я к нему ближе. Он там лежит, на Минском кладбище… Рассказываю служителю, что так и так, мне надо тапочки передать. Спрашивает: «А ведомо тебе, как это делать надо?» Еще раз объяснил… Как раз несли отпевать дедушку старого. Я подхожу к гробу, поднимаю накидочку и кладу туда тапочки. «А записку ты написала?»– « Да, написала, но не указала на каком кладбище он лежит». – «Там они все в одном мире. Найдут его».

У меня никакого желания жить не было. Ночью стою у окна, смотрю на небо: «Васенька, что мне делать? Я не могу без тебя жить». Днём иду мимо детского садика, встану и стою… Глядела бы и глядела на детей… Я сходила с ума! И стала ночью просить: «Васенька, я рожу ребенка. Я уже боюсь быть одна. Не выдержу дальше. Васенька!» А в другой раз так попрошу: « Васенька, мне не надо мужчины. Лучше тебя для меня нет. Я хочу ребёночка».

Она работала кондитером. Торты лепит, а слезы катятся и ничего сделать с этим не могла. Совсем скоро у нее родился мальчик. Андрейка… Ведь подруги её останавливали, что ей нельзя рожать, врачи пугали, мол организм не выдержит. На узи показали, что он будет без правой ручки. «Ну и что?»– подумала она. «Научу писать левой».

Она не отлучалась от него ни на шаг. Даже к бабушке отпускать не хотела. Как-то на улице ее прихватил первый инсульт. Тогда она шла с сыном. Почувствовала, что падает и схватилась за его маленькую ручку. Очнулась уже в больнице. Она так хватанула Андрейку за руку, что врачи еле разжали. В следующий раз, когда они выходят на улицу, он ей говорит: «Мамочка, только не хватай меня за руку. Я никуда от тебя не уйду.» Вот так и живут. Боятся друг за друга. А дома в каждом углу Вася. Во сне он приходит к ней и просит: «Покажи нашего ребёночка». Она приходит с Андрейкой… А он приводит за руку дочку. Всегда с дочкой. Играет только с ней.

В помощь пострадавшим в Чернобыльской катастрофе был открыт счёт №904. Каждый человек понимал, какого это терять все, что у тебя есть: машину, дом, вещи, даже целую семью. В нашей стране была сплочённость, каждый готов был поддержать. Состоятельные люди делали взносы в фонд даже около 10 тысяч рублей.

В Киеве рекомендовалось временно не давать детям свежие фрукты и лучше использовать сухое молоко. Но люди не слушались. Из-за этого, возможно, появилось много различных болезней, ведь радиация разъедает человека изнутри и вызывает болезни, приводящие к летальному исходу.

А в зоне отчуждения 10-12 мая небольшие отряды военных расстреливали весь домашний скот, чтобы те не разносили радиацию на больший периметр.

А что же говорить о политике?

После Чернобыльской катастрофы многие страны, включая Турцию, отказывались сотрудничать с Советским Союзом. Они разрывали контракты о строительстве на их территории электростанций по советскому типу, запрещали ставить советские реакторы. В страну пришел полнейший кризис. Требовались расходы на ликвидацию катастрофы, на обеспечение всем нужным работы инженеров, шахтеров, на доставку продовольствия и материалов для саркофага. И помимо этого от СССР отворачиваются многие страны. Наступило сложнейшее время, после которого подняться будет нелегко. В Европе в этот момент тоже было неспокойно. Детям запрещали выходить на улицу, продукты несли исключительно в пакетах. Не хотели повышать риск облучения. В школе учеников, приехавших из Чернобыля, дразнили самыми различными способами. Бывали случаи, когда ребят обзывали, не хотели принимать в коллектив. Но в чем же виноваты дети? Они же сами ничего не знали, почему же они должны страдать?

В ноябре 1986 года возвели первый саркофаг. Его делали с целью, что он простоит 20-30 лет. К 2000 году стали наблюдаться трещины, рядом со станцией стал повышаться радиационных фон. Вследствие выделили около 1,5 млрд евро на постройку нового объекта Укрытие, со сроком службы 100 лет.

Сейчас зона отчуждения стала заповедником. В ней обитают множество редких животных. К примеру, как кони Пржевальского. Она манит своей атмосферой многих сталкеров, которые незаконно проникают в чзо для получения новых ощущений. Каждый день по Припяти ходят экскурсии, на станции работают люди, обеспечивая безопасность её окрестностям, а в Чернобыле живут самоселы.

Эта авария навсегда запомнилась человечеству, особенно тем, кто участвовал в ликвидации или же тем, кто просто застал те времена. Ведь настолько масштабная катастрофа, изменившая жизни многих, сейчас упоминается везде. Каждый знает Чернобыль не как город, а как аварию в ночь на 26 апреля 1986 года. Это война, где враг незаметен. Его не видно, не слышно. Он проникает в человека и заставляет его страдать, испытывать ужасные чувства, а затем и скоропостижно умирать.

Нужно чтить память людей, которые спасли наши жизни. А их насчитывается около 600 тысяч. Именно они бросились бороться с радиацией. Ведь помните, что мы расплачиваемся за ошибки наших предков.