Сказка Хрустальных гор. Том I

– II –

Тим, устроившись верхом на бочке, бросал в воду камешки. Ридли и Бранд сидели на старом пледе и уплетали бутерброды между бросками кубиков на игровое поле.

– А он возьми да и ляпни – вот этого берите, он на всё готов, а моё дело левое. Помяните моё слово, я этому Кормаку морду разобью, пусть только попадётся мне на глаза, паскуда, – Тим с силой швырнул ещё один камень в воду, и тот с глухим всплеском пошёл на дно, оставляя широкие круги на водной глади. Из осоки грузно выскочила лягушка и недовольно квакнула.

– Не опускайся до уровня этой свиньи. Да, он поступил мерзко, но ему мироздание и без тебя даст хорошего пинка, – сказал Ридли, вынимая из корзинки очередной бутерброд. Тим хмыкнул.

– Опять будешь лить в уши свои проповеди про убыло-прибыло? Не верю я в это дерьмо. Если бы это работало, все негодяи издохли бы ещё внутри своих мамаш.

Ридли только отмахнулся и внимательно посмотрел на меня.

– Тео, ты всерьёз собираешься стать добровольцем?

Я кивнул.

– Как ты можешь вообще соглашаться на такое? Продаёшь свою шкуру – так хоть не этим эвернийским козлам! Забудь, что там этот забулдыга Кормак сказал, ты не обязан…

– А к нам этот мужик тоже заходил, – вставил Бранд, стоило Тиму сделать передышку на короткий вдох, и, откусив от бутерброда, продолжил с набитым ртом. – И, знаешь, даже не будучи Тео, я бы тоже отозвался на его пламенные речи. Это называется харизма!

– Да, этот вояка так вдохновенно говорил о героизме и борьбе за родину, что даже я задумался, а не пойти ли мне потрепать парочку йонсанских загривков, – усмехнулся Ридли и, зажав зубами бутерброд, с рыком замотал головой.

Все засмеялись – и смолкли. Где-то вдалеке птицы допевали свои вечерние песни, с заброшенного поля доносился стрёкот сверчков. Солнце растворялось в молочном мареве, а лёгкий ветер едва слышно колыхал пышные зелёные кроны на другом берегу. Из этих звуков будто сплеталась дивная музыка, которую не хотелось нарушать лишним словом, и мы все, как сговорившись, молчали, чтобы лучше прочувствовать это мгновение покоя. Но, к несчастью, даже эта красота не смогла отвлечь меня от назойливых мыслей. Отщипнув кусочек от бутерброда, я кинул его проплывавшей мимо утке, и она смешно, как поплавок, нырнула за ним вниз.

– Это мой единственный шанс увидеть Вороные горы. И я не хочу его упускать, – я взял игральные кости и бросил на поле. На одной выпало шесть очков, а вторая укатилась в траву и застряла на ребре. – Потом нас всех всё равно призовут, но сейчас меня точно отправят к Вороным горам, а после каждого из нас могут бросить куда угодно. Не знаю только, что сказать родным. Что сказать Генри, если я надумаю увольняться? Бросить университет, работу, вас… да всё, к чему я привык, – я подобрал кость, внимательно посмотрел на неё и показал всем грань с шестью очками. – Но вдруг этот шанс – мой большой куш?

– Ну, нас тебе бросать не придётся, не руби с плеча, – улыбнулся Бранд, достав и протянув мне укатившуюся кость. – Я, например, всерьёз думаю составить тебе компанию.

Поймав красноречивые взгляды Тима и Ридли, Бранд развёл руками.

– Что? Я уже сыт Малахитом по горло. Ни девочек красивых, ни нормальной работы – ничего здесь нет! Даром что столица. Мне нужен глоток свежего воздуха, я хочу впечатлений, увидеть мир. А не понравится – останусь в каком-нибудь городке по пути, и ну их к морну, эти горы.

– Тебя отправят под трибунал, идиот ты эдакий. Это же дезертирство, – я засмеялся, приободрённый поддержкой Бранда, заново бросил кости и на сей раз передвинул свой утюжок на пять полей вперёд. Не лучшая комбинация, но удача – девушка непостоянная, а нас всё-таки было четверо.

– Да и про девушек – это ты очень зря. Кто ищет, тот всегда найдёт, – философски заметил Ридли, очертив руками в воздухе пышную девичью фигуру напротив женского корпуса университета, башня которого виднелась вдалеке. – Но куда все, туда и я. Если вы решите совершить опасное и непредсказуемое путешествие туда и обратно к каким-то горам, придётся идти с вами и искать хорошеньких барышень там, где придётся.

– Я знал, что ты нас не бросишь, – стараясь удержать серьёзное лицо, Бранд похлопал Ридли по плечу. – Будь у меня борода, в ней бы сейчас могла затеряться скупая слеза мужской солидарности.

Все были навеселе, но явно не Тимиан. С каждой секундой продолжавшейся шутки его лицо приобретало всё более серьёзное выражение, если не сказать мрачное. Он долго смотрел на нас хмурым взглядом, как на неразумных детей, но в конце концов не выдержал.

– Прекратите нести чушь. Это не наша война. И Эверния – точно не та страна, за которую стоит снимать с себя рубашку, будь она даже не последней. Вы не думали, что Малахит, да и весь Альраун – такое болото только потому, что над ним стоит эта гнилая эвернийская верхушка со своими грязными политическими решениями? – Тимиан, казалось, готов был взобраться на бочку, как на трибуну, но вовремя осёкся и только с раздражением повыше закатал рукава и забарабанил пальцами по крышке. Весь он, тонкий и жилистый, в одно мгновение напрягся, как струна, вот-вот готовая лопнуть. – Вся эта затея никчёмна. Если и вернётесь с войны, то всё, чего вы добьётесь – это спасибо за то, что остались живы. Героями себя возомнили? Слава, девушки, что ещё вы там себе навыдумывали? Опомнитесь, у вас есть семьи, которые вас любят и ждут. Ты, Тео – на что ты надеешься? Что такого тебе хочется там увидеть, чего не найдёшь в других горах? И не говори про свои морновы сказки. Так ты объяснишь родителям, что ввязываешься в эту авантюру? Из-за сказок? А ты, Бранд? Скажешь всем своим братьям и сёстрам, что их кормилец бросает их ради игры в войнушку просто потому, что его левой пятке приспичило? Или может быть Ридли бровью не поведёт, когда увидит лица своих родителей, провожающих единственного сына на бойню? Да морна с два! Попомните мои слова, когда вы в первый раз столкнётесь лицом к лицу с «врагами» – такими же парнями со своими жизнями и мечтами, которые ничем не отличаются от вас, кроме языка и внешности, вы тысячу раз пожалеете, что добровольно встали на этот конвейер, и проклянёте день, когда решили покинуть дом просто из-за морнового шила в заднице и недостатка мозгов.

Слова Тима, жгучие и колкие, отзывались внутри тяжело, и это ощущение не покидало меня, даже когда он смолк. Его можно было понять – Эверния забрала у него и родителей, и средства к существованию, оставив на попечении одной только бабушки. Когда ушла старая миль Марш, Тим совсем сник и замкнулся, и только с теми немногими близкими людьми, что у него остались, позволял себе раскрываться. Во всех наших семьях он всегда был желанным гостем и для каждого из нас был почти родным братом, но в отличие от меня, Бранда или Ридли самого Тима в его тихом домишке на окраине Малахита никто не ждал. А теперь ещё и мы заявляем ему, что собираемся рисковать жизнями на войне, да к тому же за Эвернийский Альянс. От этого осознания у меня разве что уши не загорелись со стыда. Я съёжился, как будто мне – пять, и дедушка отчитывает меня за разбитый глиняный горшок.

– Эй, остынь, не горячись так, – Брандан прислонился спиной к стоявшей за ним бочке и стал шарить рукой во внутреннем кармане пиджака в поисках трубки. – Мы просто шутим. Ясное дело, никто из нас не побежит сломя голову записываться в ряды добровольцев. Нужно всё хорошенько взвесить, обсудить с родными – никто и не спорит. Но если говорить начистоту, лично я готов поддержать Тео, если он примет решение пойти к армейским. Считай, дело принципа. Какая мне разница, сейчас или через месяц, когда все попадут под раздачу и нас и вправду раскидают по лесам да по полям? Айдан и Тиша уже достаточно взрослые, чтобы я мог спокойно передать им в руки домашние хлопоты и встать на защиту Альрауна. Ты говоришь, это не наша война – но кто, если не мы? Ты видел лес рук в вашем лектории, когда офицер раздавал листовки? Я в нашем – нет. Но я хочу быть готовым, – наконец набив трубку табаком, он, нахмурившись, закурил. – Взгляни правде в глаза – Ордосская завеса пробита, и возможно уже сейчас, пока мы тут прохлаждаемся, кто-то ценой своей жизни сдерживает натиск йонсанцев. Эвернийцы это или кто-то другой, мне неважно. Альрауну рано или поздно придётся принять в этом участие, Альянс не даст нам отсиживаться в сторонке, так что войны уже не избежать и призыва тоже, и лично я предпочту выбрать «рано», чтобы не дать врагу даже шаг сделать как раз в сторону тех, кого я собираюсь покинуть и хочу защитить. Потому это – как раз моя война. Даже если я не вернусь и моё имя будет высечено на мемориале рядом с именами тех, кто погиб, защищая нас в прошлой войне. Уж если и есть лучшее место, время и компаньоны для такого предприятия – то звёзды сошлись, и они есть у меня именно здесь и сейчас, когда мы можем попасть в один отряд и идти рука об руку, как шли всегда. Ридли отличный медик. Ты, если прекратишь строить из себя националиста, без преувеличения прекрасный инженер. А Тео, не считая его специальности – ходячая энциклопедия йонсанцев, с ним не пропадёшь. О такой команде можно только мечтать!

Тимиан скривился и выдавил из себя тихий едкий смешок.

– А ещё курицы – птицы перелётные. Дело принципа у него, просто Рыцарь Благочестия. Сейчас мы ещё можем доучиться и уехать все вместе куда подальше и от Альрауна, и от эвернийского гнёта. Стать по-настоящему полезными для чего-то, а не разменной монетой Альянса в его политических играх. Живыми остаться, в конце концов! Или ты думаешь, что мы действительно идём бить морды одним только йонсанцам? Пойми ты своей тупой головой, что тут глобальной войной пахнет – эти горы дадут Альянсу шанс торговать с востоком, минуя цертонские пошлины. Никто этого не допустит. На нас и так весь мир зубы точит за удалённость территорий от завесы, и за наглость заявить права на тот несчастный клочок горушки на Альянс весь континент сейчас собак спустит! А кто воевать-то будет? Эверния, скажешь? Нет, рыцарь ты наш, ты воевать пойдёшь, весь Альянс, кроме них, пойдёт – на долгие-долгие годы. И если тот же Ридли сейчас уйдёт на фронт и не погибнет, то на всю жизнь обречёт себя на участь военного фельдшера и больше никогда не вернётся в Альраун. Перед тобой открываются такие же, весьма радужные перспективы. И, не в обиду Тео, на практике его «знания» могут оказаться бесполезными. Никто не знает, как изменились эти Вороные горы за морновы полвека. Это западня! Даже если нам не удастся уехать, уж лучше на этой войне мы с Тео будем до посинения прозябать в заводских цехах и лабораториях, а вы в городском госпитале – спасать гражданских, всё полезнее, чем на передовой. А если ты думаешь, что в этой мясорубке от вас троих будет хоть что-то зависеть, то ты круглый идиот.

– А может всё наоборот! Не думал, что когда-нибудь скажу это тебе, но ты просто трус, Тимиан Марш. Только и можешь, что языком молоть, какие эвернийцы плохие да никчёмные – это твоя война, да? Сеновальный ты критик! – Бранд, подавившись дымом, закашлялся, но его взгляд красноречиво говорил о том, что ему не удалось выразить словами.

Тимиан сжал кулаки так, что их костяшки побелели, и отчеканил металлическим голосом:

– Моя война – это моё дело, Брандан Майоран, и не тебе совать в него свой длинный нос. Моя война не забирает жизни. Можешь звать меня трусом, пока язык не отвалится, но вот ты точно безответ…

– Ты меня правда переоцениваешь, Бранд, – вмешался я, заметив, что спор перешёл все мыслимые границы и ребята напряглись, как два бешеных пса, готовых броситься и насмерть вцепиться друг другу в глотки. – Тим прав, вы с Ридли будете во сто крат интереснее для Альянса, чем я – медики на фронте нужны гораздо больше, чем такие инженеры, как мы с Тимом. И я не хочу для вас такой участи. Вам не обязательно идти со мной, и, не поймите меня неправильно, но я буду счастлив, если все вы останетесь здесь. Альрауну, по крайней мере сейчас, ничего не грозит, а Эвернии просто не хватает рекрутов для разведки и первых пробных стычек. У них много ресурсов, мощный боевой арсенал, но по сравнению с Йонсаном их армия блекнет. Им критически необходимо пушечное мясо. Мы. Я рад, что вы с Ридли поддерживаете меня, но я на стороне Тимиана. Это самоубийство, – небо налилось красным, а солнце неминуемо падало в воду и плавилось, чтобы потушить своё пламя и загореться на заре нового дня. Брандан и Тимиан, постепенно сбавляя пыл, внимательно слушали. – Просто спросите себя, будете ли вы жалеть, если отложите первую повестку, пока можно, доучитесь и останетесь в Малахите. Уверен, что нет. А вот я – буду. И это только моё желание. У меня свои мотивы и причины идти в самое пекло, которых у вас, готов спорить, просто нет. Если не сейчас, если не Вороные горы, то всё потеряет для меня смысл. Это не розыгрыш книжницы Мейбл, где мы могли подсобить друг другу. Это действительно не ваша война, но она – моя, по ряду причин моя, и я не хочу, чтобы вы рисковали своими жизнями просто за компанию. Так что успокойтесь оба. Я ещё ничего не решил до конца. Но я честно склоняюсь к тому, чтобы уйти. Одному, – добавил я с нажимом, посмотрев открывшему было рот Брандану прямо в глаза.

– Ну вы и остолопы, – только и выдавил Ридли, осторожно наблюдавший за нами всё это время. – Только посмотрите на себя. Препираетесь вы, а стыдно почему-то мне. Хуже баб на рынке, честное слово. Будь моя воля, обоих бы окунул головами в бочонок с холодной водой и подержал там, пока пузыри идти не перестанут.

– Тебя только не спросили, кудряшка, – огрызнулся Тим.

– Кудряшку я тебе ещё потом припомню, щербатый, да только вы, олухи, своей дурной перепалкой только что дали Тео все карты, чтобы всех нас бросить гнить в Малахите и геройствовать одному, ведь его желание сегодня – закон. Ай молодцы, ай да мозгоправы, ничего не скажешь, потрудились на славу! – с укором громко цокнув несколько раз языком, он сокрушённо покачал головой и вздохнул. – Придётся исправлять, что вы тут наворотили. Или я один ещё помню причину, по которой мы здесь собрались? У Тео сегодня день рождения, между прочим, и, раз такое дело, надо напоить его так, чтобы завтра и послезавтра он даже встать не смог, а там и призывная кампания кончится! Тогда и думать ни о чём не придётся! Будем гнить тут все вместе, зато припеваючи, – он постучал пальцем по своему виску и, заговорщически улыбнувшись, достал из-за пазухи бутылку виски и победно помахал ей перед собой. – Это часть твоего подарка, Тео, и я хотел торжественно вручить его после катания на бочках, но раз уж такое дело, то вскроем мы его прямо сейчас под мою ответственность, найти бы только, чем… – Ридли начал шарить в корзинке с бутербродами в поисках чего-либо, походящего на штопор. – Великолепный виски! Десятилетней выдержки в дубовой бочке – даже самая жаркая ночь покажется тебе пресной после такого напитка, клянусь всеми книжками милочки Мейбл! Жаль, её нет здесь с нами, её маленькие каблучки бы сейчас очень пригодились…

Не знаю, как Ридли это удавалось, но это был далеко не первый раз, когда он превращал самый захудалый день в настоящий праздник. Он всегда находил нужные слова, чтобы каждый из нас мог просто улыбнуться и забыть обо всём, что случалось плохого. И словно не было этой ссоры, а настроение стало даже лучше прежнего. Виски мы так и не распили, потому что штопора нигде не оказалось, а всё, что мы нашли на мельнице и попытались использовать вместо него, не сработало – пробка сидела слишком плотно, настолько, что будь в этой бутылке не виски, а письмо с необитаемого острова, несчастный, его отправивший, так и остался бы доживать свои дни на той одинокой земле. В конце концов, даже на бочках покататься мы практически не успели – мы вначале спустили их на воду, но вскоре поняли, что в сгустившихся сумерках сплав может оказаться опасным, и быстро втащили бочки обратно, оставив сушиться на обыкновенно солнечной части берега.

Разошлись мы уже далеко за полночь, когда все истории были рассказаны, а последний кон в Утюжки – сыгран, и Риорделл получил полноправное первенство вместе со званием короля Утюжника сегодняшнего вечера. От мельницы мы все жили довольно далеко, так что через поле и какое-то время в городе шли вместе, но всё же приличную часть пути каждому из нас предстояло пройти самостоятельно, а мне – едва ли не больше остальных. До покупки собственного дома в Малахите мы несколько лет жили у моих бабушки и деда, так что в школу меня тоже отдали в их части города. Там я и познакомился с Тимом, Ридли и Брандом. Отчасти поэтому после переезда переводиться оттуда я не захотел и до самого выпуска вставал ни свет, ни заря, чтобы успеть добраться к началу занятий. Особенно зимой, помню, заснёшь в трамвае, прислонившись к поручню, и так тяжело выгнать себя на нужной остановке. Даже дорожка до школы казалась нескончаемо длинной, хотя, в сущности, идти там было не более минуты. Мне и сейчас хотелось бы сесть, уткнувшись лбом в оконное стекло, и просто заснуть в тепле под мерное покачивание, да только время было позднее и трамваи ходить уже перестали. Хочешь, не хочешь, а придётся идти пешком. Впрочем, на моё счастье, ночь выдалась тёплой, и прогулка до дома обещала быть приятной – если бы только Тимиан напоследок снова не задел больную струну:

– Обещайте ещё подумать, – он явно тщательно подбирал слова и произносил их вдумчиво, с расстановкой. – Мы полжизни дружим, вместе через какие только сумасбродства ни проходили, но это… слишком. Это не развлекательная поездка, а война, морн подери. Я честно не знаю, как вас отговорить, но очень хочу. Я что угодно готов пообещать: хоть всё лето вас за свой счёт угощать, хоть…

– Подумать только, какой аттракцион невиданной щедрости, – прервал его Бранд и с ухмылкой «выстрелил» в него пальцем. – Я привезу тебе сувенир.

– Не петушись, я серьёзно, – обычно Брандану было довольно легко вывести Тима на обоюдные колкости, но в этот раз Тимиан смотрел на него с холодной уверенностью, не шелохнувшись. – Не стоит этого делать. Силой вас держать, конечно, не стану, но как друг предупредить обязан, что затея ваша насквозь дерьмовая. Соскучились по неблагодарной работе – так лучше гните спины в порту по вечерам или вагоны разгружайте. С этим я вам даже соглашусь подсобить. Но идти на верную смерть…

– Тим. Тим, стой, – Ридли вышел вперёд меня и Бранда. – Мы поняли. Успокойся. И мы обещаем всё обдумать. Не так ли? – сказал он с нажимом, бросив через плечо красноречивые взгляды на меня и Бранда.

– Само собой, – поддержал я его. Брандан недовольно нахмурился, но всё же кивнул, не проронив ни слова.

– Вот, видишь, – Ридли добродушно улыбнулся и похлопал Тимиана по плечу, – Не переживай так. Проспимся, а там видно будет.

Всё это время Тим поочерёдно следил глазами за каждым из нас, и как бы он ни пытался скрыть свою встревоженность, она всё же проскальзывала в каждом его взгляде, в каждом движении, и даже руки, которые он часто прятал в карманах, были напряжённо сжаты. Дураку было ясно, что слова Риорделла его нисколько не успокоили, но он неожиданно отступил.

– Ты прав, меня занесло. Сами разберётесь. Доброй ночи.

Когда каждый из нас свернул на нужную ему улицу, и я остался в одиночестве, мои мысли вскоре действительно вернулись ко всему, что прозвучало сегодняшним вечером. Не столько потому, что я пообещал Тимиану, сколько из-за собственных сомнений по части грядущего призыва. Прокручивая слова Тима и Бранда в своей голове, я снова ощутил себя маленьким мальчиком, который расколол на маленькие черепки новенький расписной глиняный горшок, на который дедушка потратил не один вечер труда за гончарным кругом и столом для росписи. Тяжёлый горшочек небывалой красоты, который я своими маленькими ручками не сумел удержать и обронил на пол, пытаясь рассмотреть поближе.

Спешить было некуда, и я только надеялся, что этим ше́стничным11 вечером мама оставила мне кусочек сметанного торта. У меня оставался всего один день, чтобы решить, хочу ли я стать добровольцем эвернийской армии. Я бессознательно свернул в Рябиновый переулок и вышел на улицу Флейли, хотя мне это было вовсе не по пути, и остановился у главного здания военного управления, но, разумеется, в окнах было темно, а все двери были давно заперты, потому я просто задумчиво прошёл мимо. Около часа, а может, и дольше, я скитался по тёмным городским улочкам мимо окон, из которых всегда прежде веяло мирными снами. Малахит и вправду был слишком тихим городом – может, я слишком везучий, но ни разу за всё то время, что я жил здесь, я не попал в передрягу, поздно возвращаясь домой. Впрочем, ни разу я не встретил и патрулей, охранявших город как призрачные тени – мы ходили разными тропами. Раньше, заглядывая за угол, я не испытывал страха, наученный всеми стариками тому, как не столкнуться с фейри и прочими духами, потому-то и сны, мне казалось, у тех, кто их видит, должны быть здесь лёгкими и безмятежными, но теперь, когда над городом нависала тень грядущей войны, всюду покой был нарушен тревожной неизвестностью. Место моего сознания же словно занял огромный фантаскоп12, в котором живо сменяли друг друга образы будущих дней, и я с трепетом следил за ними, как за чарующим танцем виллис – они то возносили меня в парящие сады, то низвергали в самые глубины подмира в объятия самой Белоры13. О войне я разве что читал и слышал много баек и правдивых рассказов от тех, кто пережил столкновение с йонсанцами полвека назад, и все они были многогранными и непохожими. Что из этого могло ждать меня, прими я решение уйти или, напротив, остаться? Как просчитать события наперёд и быть уверенным, что выбор твой будет верным? Можно было предполагать что угодно в пределах своей фантазии, а моя казалась безграничной – она бушевала, как бурное море, и я задыхался в пучине его солёных волн. В этой никому не подвластной стихии на кон ставилась моя жизнь. Я устал гадать. Противоречивые видения опутывали меня тяжёлыми цепями и клонили к холодной земле. Никому не дано знать будущего. Только ковать его самому.

Калитка тихонько скрипнула. Затворив её, я прошёл по извилистой дорожке между высоких зарослей разноцветных дельфиниумов и сел на пороге, прислушиваясь в тишине к лёгкому аромату цветов и ночной прохлады. Нащупав в кармане ключи, я выложил их рядом на ступени и принялся расшнуровывать ботинки, которые кинул затем в корзинку к злополучной бутылке виски. Я вошёл в дом неслышно, чтобы не потревожить покой ни семьи, ни спящих соседей, преодолел ещё одну дверь уже в нашу часть дома и прежде, чем подняться по лесенке в свою комнату, нашёл за занавеской возле окна накрытую блюдечком глубокую миску с остатками сметанного торта. Его оказалось меньше, чем я рассчитывал, но мне всё равно стало тепло на душе – Дельфина, моя младшая сестра, тоже любила этот торт не меньше моего, и я готов был отдать ей хоть весь его без остатка, но всё же для меня всегда оставался кусочек, с красивой малиновой ягодой на верхушке. Меня всегда здесь ждали.