Сильный ход

Вызванная скорая помощь вскоре приехала, врачи быстро осмотрели травмированного и увезли в психоневрологический диспансер.

Там продержали, Илью Геннадьевича, два с лишним месяца, пытаясь вернуть ему сознание и пришли к неутешительному выводу, что временное слабоумие рецидивировало и, переросло в старческое, не поддающееся лечению. Вскоре Илью Геннадьевича выписали из больницы с приличным диагнозом, «болезнью Альцгеймера», вместо старческого слабоумия, и отправили, доживать свой век, домой.

На работе, Илью Геннадьевича, уже вскоре все забыли, и его предприятие, как большой океанский лайнер в море проблем, поплыло дальше, разгребая производственные недостачи после прежнего руководства, никак не ощутив на себе утраты своего бывшего «хозяина», как в революционной песне: «отряд не заметил потери бойца».

Нет, внешне он оставался вполне жизнерадостным, хотя и ходил под себя, но кушал всегда с аппетитом и много. Но безусловно, о переезде его в Аргентину, с таким диагнозом и речи быть не могло. Родственники перевезли Илью Геннадьевича, подальше с глаз, на созданный им когда-то, медицинский центр по выращиванию органов на бывшей базе отдыха заводчан, и отдали его под присмотр двух стареньких охранников, которые жили там. Охранники по мере возможности заботились об Илье Геннадьевиче, три раза в день кормили его, разными молочными кашками, полезными для пищеварения, меняли ему подгузники по мере надобности, раз в неделю мыли, к его неудовольствию, которое выражалось в том, что он капризничал, размахивал руками и пытался встать из ванны, но получив несколько шлепков по спине от мойщика, успокаивался и затихал.

А всё остальное время, Илья Геннадьевич, лежал на шезлонге по середине двора, в окружении трёх маленьких инвалидных собачек, которые чудом сохранились после закрытия приёмного пункта по утилизации животных, они, прихрамывая, бегали вокруг лежащего и с видимым удовольствием вылизывали ему руки и лицо от остатков прилипшей еды, от послеобеденного приёма пищи. Он радостно улыбался им, булькатил, выпуская пенку из полуоткрытого рта и выглядел вполне счастливым. Ему видна бала со двора оздоровительного центра, белая полоска морского прибоя, в далеке, и Илье Геннадьевичу, казалось, наверное, что он находиться сейчас на лазурном берегу аргентинского пляжа, наслаждается заслуженным отдыхом, и что жизнь его вполне удалась.

Хотя кто его знает, что у него было в это время на уме, в прошлой жизни он был всегда такой скрытный и осторожный….

СМОТРЮ!

По ночной, болотистой равнине, подтопленной местами от затяжных дождей, мчался одинокий чёрный «джип», яростно светя фарами то вправо, то влево, как бы нащупывая дорогу сквозь пелену дождя и темноту. Изредка лучи света фар выхватывали стоящие у обочины дороги то корявые чёрные деревья, то полуразрушенные сараи или избушки с мёртвыми стеклами окон, то телеграфные столбы без проводов. В домах-избушках тихо доживали свой век старики и старухи, брошенные своими детьми, ушедшими в города за лучшей жизнью, предварительно продав всю скотину на мясо, все железное на металлолом и срезав даже провода со столбов электропередач, где смогли.

Косой мелкий дождь периодически прекращался, то опять зло набрасывался на измученную, полузатопленную долину. Мокрая асфальтированная дорога, походящая через неё, чёрно поблёскивала в темноте, иногда неожиданно переходя в грунтовую, и тогда «джип» резко сбрасывал ход, с рёвом врезался в глубокие грязные лужи, разбрасывая жёлтые усы из-под колёс и так же неожиданно снова выскакивал на асфальт.

Но в салоне автомобиля было тепло и уютно, пахло дорогим парфюмом, а из его

приёмника тихо играла музыка, – полонез Огинского «Прощание с Родиной».

На заднем сиденье сидели три девушки лет восемнадцати, не больше, деревенского вида, круглолицые и полноватые, они зачарованно смотрели на приборную панель машины, как на новогоднею ёлку, которая светилась голубоватыми огоньками, освещая приборы контроля. На переднем сиденье, рядом с водителем, сидела высокая девушка азиатской внешности с белым вытянутым лицом и густыми высоко заколотыми чёрными волосами. Одета она была в строгое чёрное платье с большими вырезами по бокам и чёрные туфли на высоком каблуке, но никаких украшений на ней не было, не было даже дамской сумочки, в руках она только держала дорогой айфон в который постоянно заглядывала, будто ожидая важного для неё сообщения. Внешностью она походила на японскую гейшу, её можно было даже назвать красивой, если бы не две морщины на щеках, идущие от крыльев длинного носа к уголкам губ, что придавало ей упрямое и злое выражение лица. На вид ей было лет тридцать, но, когда она улыбалась, показывая белоснежные зубы, можно было дать и двадцать пять. Проехав так, молча, около часа, девица с азиатским лицом, повернулась в пол-оборота к сзади сидящим девушкам, и тихим, злобным голосом стала инструктировать их.

– Первое время будет очень тяжело, вас беспрерывно днём и ночью будут таскать к клиентам, но надо терпеть и как можно больше спать при любой свободной минуте в любом месте, чтобы сохранить свежесть и самое главное – когда через четыре месяца вернётесь домой, то вы сны будете вспоминать как правду, а действительность, которая произойдёт с вами, как кошмарный сон. А иначе можно сойти с ума, и такие случаи уже были. Если вытерпите всё это, получите хорошие деньги и сможете безбедно жить целый год. Если опять не потянет кого-нибудь из вас на экстремальные приключения после того, как всё пропьёте и прогуляете в ночных клубах, ну, тогда найдёте меня, телефон у вас мой есть. Закончив инструктаж, она сардонически рассмеялась и отвернулась от сидящих сзади девушек, стараясь прикрыть оголившуюся ногу от выреза на платье, смущавшее водителя «джипа».

Это был голубоглазый и светловолосый паренёк двадцати двух лет не высокого роста и слегка полноватый. Звали его Вадик, и всем своим видом он походил на маменькиного сыночка, жаждущего приключений. Год назад он закончил горный институт по специальности геологоразведка со свободным дипломом – без определения места на работу и никуда до сих пор не устроился отчасти из-за отсутствия желания и отчасти из-за отсутствия потребности у государства на эту профессию. Вадик перебивался случайными заработками и мотался по городу на бывшей отцовской машине, который внезапно умер два года назад от инсульта. На эту ночную поездку в сторону госграницы его подбила сидящая рядом девушка, на которую он беспрерывно влюблённо поглядывал, восхищаясь её видом и грубой речью, с которой она обращалась к сзади сидящим пассажиркам. Все звали её Натака, она имела определённый авторитет, в некоторых ночных клубах города, за свой бесшабашный характер и непредсказуемостью действий. Вадик был влюблён в неё и безропотно выполнял все её приказы и капризы. Но в такую ночную поездку он поехал впервые, так как машина у её водителя сломалась, а ехать надо было срочно, по её словам, чтобы успеть на деловую встречу с заказчиком. Сейчас Вадик стал догадываться, что это за поездка и кого они везут и куда, но старался не думать об этом, ведь самое главное – его любимая сидела рядом и он ей помогает. Натака даже обещала заплатить ему пятьсот баксов за это зная, что у него денег нет.

Чтобы как-то сгладить наступившею гнетущею тишину, после инструктажа Натаки, Вадик обратился к девицам, глядя на них в зеркальце заднего вида.

– Откуда вы барышни, расскажите немного о себе, чтобы я не заснул за рулём.

– Да что тут рассказывать, – начала первая девушка. – Я родом из Михайловки, родители погибли, когда мне было десять лет. Возвращались с соседней деревни после дня рожденья, отец пьяный уснул за рулем, и машина сорвалась с обрыва, уцелела только я. После похорон из родственников у меня оставалась только бабушка, да и та почти уже не вставала, целыми днями лежала в своём закутке и разговаривала со своим любимым петухом, который жил с ней, расчёсывал её клювом, спал у неё на подушке и выходил только, чтобы поклевать зёрнышек, иногда приносил бабушке червячка и аккуратно клал ей на постель, предлагая поесть. А когда бабушка ещё ходила, то он всюду за ней бегал, как собачка, ждал её возле магазина, разгребая лапами придорожную землю и пыль, выискивая вкусные зёрнышки для неё. Когда бабушка подходила к нему, петух поднимал найденные зёрнышки клювом, подбрасывал их и опять поднимал, раскладывая перед ней добычу, при этом призывно ко-ко-кал, призывая хозяйку отведать добычу. Бабушка, кряхтя и причитая, наклонялась к нему, гладила его по блестящей спинке корявыми пальцами, похожими на лапы петуха, приговаривая: «Ну что ты Яша здесь в пыли нашёл, кормилец ты мой», петух гордо поднимал голову, благородно отходил в сторону и хлопал крыльями. Петух был красивый, бордового цвета с черным отливом, а большой гребешок и серёжки – ярко красные, а ещё у него были огромные острые шпоры на ногах и он на всех собак в деревне нападал первым, защищая свою хозяйку, и собаки его боялись.

Так вот, пришли соседи к бабушке после похорон и прокричали ей на ухо, что родители у меня погибли и надо бы меня сдать в детдом. Бабушка, услышав это известие, встала со своей постели и сказала им: «Сама воспитаю!». И с тех пор мы жили вдвоём – с бабушкой и петухом. Корову она продала, свинью и кур зарезали, так как кормить было нечем, да и некому за ними было убирать. Стала бабушка сама еду готовить, печку топить, стирать, в огороде копаться, в магазин ходить и за водой. И всюду за ней ходил её петух, как собачка и нападал на всех, кто приближался к ней ближе двух шагов, хлопал крыльями и орал по-петушиному. Так мы жили шесть с лишним лет, пока я не закончила школу, и мне исполнилось шестнадцать лет. Как-то вечером она вдруг сказала мне: «Всё, я устала, больше не могу». Легла на кровать и больше не встала, и через два дня умерла. Петух все эти два дня сидел у неё на постели и никуда не выходил только изредка приподнимался заглядывал ей в лицо поправлял клювом волосы и опять садился, а когда она перестала дышать, встал, захлопал крыльями и начал кукарекать беспрерывно, пока не прибежали соседи. На похоронах он всё время пытался залезть к ней в гроб. Я взяла его на руки, он немного успокоился и только тревожно наблюдал за происходящим, но, когда могилу стали засыпать землей, петух вдруг вырвался у меня из рук, прыгнул в могилу и стал с отчаянным криком разгребать двумя лапами землю. Со мной случилась истерика, и я истошным голосом закричала: «Убейте его, убейте!» Кто-то из могильщиков спрыгнул в могилу поймал петуха и скрутил ему голову со словами: «Пусть упокоится вместе с бабушкой» и аккуратно положил трепыхающегося петуха у её изголовья. Так и зарыли петуха вместе с ней. Это было для меня настолько страшно – не столько смерть бабушки, как смерть петуха, что я три дня не выходила из дому и никого не пускала к себе, пока ко мне ночью не постучалась Аня, она плакала и просилась впустить её переночевать, так как она сильно замерзла. Да вот она рядом, может сама рассказать свою историю, – закончила девушка и показала рукой на рядом сидящею подружку.

– А сколько лет твоей бабушке было, когда она умерла? – спросил Вадик участливо.

– Не знаю, лет девяносто шесть, кажется.

– Да-а-а! Петуха всё-таки жалко. – добавил он. Немного помолчав, продолжил:

– Ну, а теперь ты Аня, расскажи немного про себя, – и посмотрел, оглянувшись, на неё.

Русоволосая девушка с ярко-красными губами, сидящая по середине, начала рассказ, слегка наклонившись вперёд, чтобы было слышно впереди сидящим.

– Мой папка сбежал от нас, когда мне было лет пять и мамка, чтобы уйти от нищеты, через год сошлась с молодым здоровенным дальнобойщиком. У него была фура, на которой он возил из одного района в другой разное барахло и раз в неделю останавливался у нас переночевать, платил при этом неплохие деньги за ночлег и ласку. Мамка в нём души не чаяла и всегда с нетерпением его ждала, как невеста жениха, несмотря на то что у него в райцентре была жена и ребенок. И вот как-то вечером приехал мамкин хахаль, как всегда, с ночёвкой, а мне давеча исполнилось шестнадцать лет, ну, решили отметить днюху, хахаль сбегал в свою машину принёс бутылку водки, когда накрыли на стол, мамку вызвали к роженице, она была деревенская акушерка, и, сказав нам, что скоро вернётся, убежала принимать роды. Хахаль подождал немного и предложил начать, а то закуска, мол, прокиснет. Разлил водку, себе стакан и мне полстакана, заставил меня выпить всё, а что мне надо было, девчонке, я сразу опьянела, хахаль допил всю водку и полез камне, раздел совсем одуревшую и стал насиловать по-всякому, как говорится, стоя лёжа и с колен. А тут в самый разгар мамка заходит, увидев такой разврат, она в исступлении избила меня и почти голую выгнала на улицу, я в коридоре только успела схватить плащ и сапоги. Ночь на улице была морозной, ноябрь всё-таки, и я чуть дуба не дала, хорошо, что вспомнила про Олю, – и кивнула головой на подругу. – Она в это время как раз по тихой с ума сходила, после похорон бабушки. Я со всех ног побежала к ней, чтобы не замерзнуть, благо не далеко было, стала стучать в окна и двери, умоляя впустить меня, и она меня запустила. С этого дня мы стали жить вместе, но особо жить было не на что, бабушкиных запасов хватило не на долго и у нас стал вопрос, где брать деньги на пропитание. Работы в деревне для нас никакой не было, а в районный центр ездить было не в чем, кроме старых курток и рваных башмаков у нас ничего нет, а в такой одёжке далеко не уедешь зимой. Мамкин хахаль меня нашёл у Оли и стал раз в неделю приходить со своим дружком, кормили нас, поили и за интимные услуги давали немного денег, чтобы мы с голоду не сдохли. Так мы прожили всю зиму и весну, а летом поехали в райцентр там на рынке подрабатывали продажей овощей, где и познакомились с Натакой, – Аня кивнула головой в сторону впереди сидящей девушки в чёрном платье с отсутствующим видом. – Она предложила нам заработать за границей реальные деньги, и мы согласились, помогла нам получить загранпаспорта и оформить договор на четыре месяца. Ну, вот мы и едем, – закончила Аня повествование.

– А меня звать Женя, – вступила в разговор третья девушка, молчавшая до этого. Она все время ёрзала на месте и беспрерывно сосала карамельки, шуршала бумажками, разворачивая их доставая из кулька, лежавшего у неё на коленях. Это была полненькая девушка с крашеными в огненный цвет волосами, с розовыми щеками и большой упругой грудью, вызывающе торчащей вперёд.

– Я рано созрела, в двенадцать лет у меня уже была большая грудь, и я пользовалась повышенным вниманием у взрослых мальчишек. – Вадик оглянулся, посмотрел на её прелести и произнёс мечтательно:

– Однако! – На что Женя хихикнула, поправила двумя руками свои выпуклости и продолжила. – В пионерском лагере, куда меня постоянно отправляла тётка на все лето, так как я жила всё время с ней, потому что мать бросила меня, когда мне исполнилось семь лет, уехала с таджиком торговать арбузами и ещё кое-чем и до сих пор не вернулась. Только иногда письма пишет, что скучает и скоро приедет. В лагере пацаны постарше и пионервожатые постоянно тискали меня по ночам, пока какой-то вожатый не присунул мне в темноте. Мне в общем понравилось, и с тех пор я пошла, как тётка сказала, по рукам, – закончила рассказ Женя и опять хихикнула.

На небе по-прежнему местами вяло кучковались серые перистые облака и сыпали пригоршнями мелкий дождь на поля и дорогу. Кое-где, между тучами, проглядывали редкие звёзды и мокро поблёскивали на чёрном небе. Противный моросящий дождь пропитал всю долину водой, и земля уже не впитывала влагу образовывая ручейки и озёрца, и долина от этого становилась ещё мрачнее, изредка желтовато светясь в темноте от фар машины. Ям и выбоин, заполненных коричневой водой, становилось всё больше, приходилось чаще сбрасывать скорость, при этом все пассажиры сильно раскачивались и подпрыгивали, а сидящая рядом с водителем девушка закричала:

– Вадик, да не гони ты так, чай не дрова везёшь! Скоро уже приедем.

И действительно, через два-три поворота показались первые дома приграничного посёлка, а ещё через пять минут машина плавно въехала на пустую привокзальною площадь автовокзала. Дождь наконец прекратился, и поднявшийся с болот туман, как дым от сырого костра, стлался вокруг. Натака показала рукой Вадику, где остановиться, набрала номер по своему айфону и сказала:

– Всё, мы приехали.

Через некоторое время из низкого одноэтажного строения в слабом свете одинокого уличного фонаря из тумана показались трое парней. Они подошли к «джипу» и молча уставились на приезжих. Первый был здоровенный мускулистый парень с лошадиным лицом, на нём была кожаная жилетка на голое тело и потёртые джинсы, на шее у него красовалась массивная золотая цепь, огромные ручищи, свисавшие вдоль могучего тела, заканчивались кулаками, похожими на гири. Второй был ростом поменьше, но тоже широкоплечий и мускулистый, с азиатской внешностью, одет он был в чёрную футболку с короткими рукавами и так же потёртые джинсы, на щеке у него багровел кривой шрам от уголка рта до уха, а на левой руке болтался широкий золотой браслет. Третий был наоборот – маленький и щуплый, одет в чёрный костюм и белую рубашку с галстуком, в уголке рта он держал соломинку, которую периодически перебрасывал языком с одной стороны рта на другую, и от этого губы его были мокрые и красные.

– Ой, я боюсь, – прошептала Оля.

– Не трусь, всё будет нормально, – так же тихо успокоила её Женя.

– Давайте быстро загранпаспорта и оставайтесь пока здесь, – грубо сказала Натака и вышла из машины.

– Привет, Хачита! – сказала девушка, подошла к громиле, приподнялась на цыпочках, обняла за шею и чмокнула его в щёку. Затем подошла к второму, приподняла правую руку и шлёпнула своей ладошкой о его приподнятою ладонь.

– Здорово, Гарик! – К третьему она не стала подходить, а только кивнула ему головой и сказала: – Всё мёрзнешь Мокрота? – Тот ничего не ответил, а только промычал что-то нечленораздельное продолжая держать руки в карманах раскачиваясь с носков на каблук.

– А где обещанная четвёртая? Ты, что-ли, будешь? – Прорычал здоровяк, внимательно просмотрев паспорта, поданные ему Натакой.

– Могу и я, – улыбнулась девушка, показав белые ровные зубы и изящно изогнулась, отставив в сторону левую ногу. Потом добавила: – Не срослось, завтра могу подвести ещё двух.

– Завтра не надо, – буркнул в ответ Хачита, достал из нагрудного кармана жилетки пачку долларов, отсчитал необходимую сумму и отдал девушке. Она вернулась к машине, отсчитала пятьсот долларов и отдала Вадику, остальные спрятала за вырез платья на груди.

– Выходите, чего расселись! Пошли к заказчику, – прикрикнула она на девушек. Те суетливо вылезли из «джипа» и испуганно засеменили за Натакой. – Постройтесь здесь, – показала она рукой на место перед парнями, а сама подошла к Хачите и стала с ним рядом.

К девушкам подошел Гарик и стал каждую оценивающе осматривать. Начал осмотр с Жени, грубо взял своими пальцами её за щеки и сильно сдавил.

– Зубы все на месте? – спросил он, поворачивая её лицо то влево, то вправо. – Наркоту не употребляешь? А это свои сиськи? – И потрогал грудь ладонью. Женя кивнула головой ничего не сказав.

– Я домой хочу, – вдруг сказала Оля и сделала шаг в сторону машины. Гарик резко схватил её сзади за волосы и рывком поставил опять в строй.

– За вас всех уже заплачено, – зло прошипел он и продолжил: – Теперь у вас будут новые сценические имена, ты будешь Рима, ты будешь Рая, а ты Рита. Так будет проще и нам, и вам, запомните их и с этой минуты называйте себя так. – Гарик потыкал указательным пальцем каждой девушке в грудь и на этом осмотр закончил. Хачита наблюдавший за процедурой осмотра, спросил у Натаки:

– Ты что, Нат, сейчас обратно в город? – И посмотрев на водителя сидящего, не шевелясь в машине, угрожающим голосом добавил: – А это что за хмырь у тебя? – И сделал попытку подойти к «джипу».

– Да это просто случайный водитель, у твоего водилы машина сломалась, – задержала его Натка схватив за руку и повиснув на ней.

– Мокрота! Определи барышень часа на два, да только смотри мне, не как прошлый раз, без садизма, – отдал распоряжение Хачита. Мокрота осклабился, показав гнилые зубы, выплюнул соломинку, вытащил руки из карманов и двумя ладонями молча показал девушкам в сторону автовокзала.

– А у Хачиты сегодня день рожденья, – писклявым голоском сказал Мокрота, обращаясь к Натаке. И, важно задрав голову, пошел впереди девиц, которые засеменили за ним, испуганно прижимаясь друг к другу.

– Что же ты не предупредил, я бы тебе подарок захватила. Ну ладно, буду сама тебе подарком. Я сейчас, – добавила она, быстро подошла к машине и сказала Вадику, со страхом наблюдавшего за происходящим через открытое окно.