– Да, я знаю, что ты просто. Не отвлекайся.
– Хорошо.
– Кто ты, Блейз?
Он опустил голову, втянул сопли.
– Я – тупица.
Джордж всегда говорил, что в этом нет ничего постыдного, но это факт, и его нужно признавать. Как бы ты ни старался, за умного тебя никто и никогда не принял бы. Они смотрели на тебя и сразу видели: свет горит, но дома никого. Если ты – тупица, то должен быстренько закончить все дела и тут же смотаться. А уж если тебя поймали, выкладывай все, что знаешь, только не называй парней, которые были с тобой. Потому что в конце концов копы вытащат из тебя все остальное. Джордж говорил, что хуже тупиц никто врать не умеет.
Блейз вытащил руки из карманов, дважды согнул и разогнул пальцы. Костяшки заныли от холодного воздуха.
– Готов, здоровяк? – спросил Джордж.
– Да.
– Тогда я пойду пропущу пивка. А ты займись тачкой.
Блейз почувствовал поднимающуюся панику. Она быстро добралась до горла.
– Эй, нет, я никогда такого не делал. Только наблюдал за тобой.
– Теперь тебе придется пошевеливаться, не только наблюдать.
– Но…
Он замолчал. Продолжать не имело смысла, если только он не собирался кричать. Слышал, как поскрипывает утрамбованный снег под ботинками идущего к пивной Джорджа. Но скоро шаги растворились в басовых ритмах.
– Господи, – выдохнул Блейз. – Господи Иисусе.
Пальцы уже начали замерзать. При такой температуре они на что-то годились минут пять. Может, и меньше. Он подошел к водительской дверце в надежде, что она заперта. Будь дверца заперта, на автомобиль пришлось бы махнуть рукой, потому что «ловкого Джима» у него не было. «Ловкий Джим» остался у Джорджа. Да только водитель «форда» дверцу не запер. Блейз распахнул ее, наклонился, потянул на себя рычаг открывания капота. Потом обошел автомобиль спереди, нащупал защелку, нажал, поднял капот.
В кармане лежал маленький фонарик. Блейз достал его, включил, направил луч на двигатель.
Найди провод зажигания.
Но сколько же тут всего. Кабели, идущие к аккумулятору, шланги, провода к свечам, бензопровод…
Он стоял, а капельки пота катились и замерзали на щеках. Толку от этого быть не могло. Никакого толку. И тут его осенило. Идея, возможно, пришла в голову не самая лучшая, но и такое случалось нечасто, а если уж она возникала, не оставалось ничего другого, кроме как ее реализовывать. Он вернулся к водительской дверце, вновь открыл. В салоне зажегся свет, но с этим он ничего не мог поделать. Впрочем, если бы кто увидел его, то подумал бы, что у него проблемы с двигателем. Конечно, при такой температуре никто не стал бы этому удивляться, верно? Даже Джордж не отругал бы его за зажегшуюся лампочку. Сильно бы, во всяком случае, не отругал.
Он опустил солнцезащитный козырек над рулевым колесом, надеясь, хотя и не веря, что оттуда выпадет запасной ключ. Иногда люди держат его там – но обнаружился только старый скребок. Упал на пол. Блейз открыл бардачок. Набит бумагами. Он начал вытаскивать их, переправляя на пол. Для этого ему пришлось встать коленями на водительское сиденье. Изо рта валили клубы пара. Только бумаги и коробочка мятных пастилок, никаких ключей.
Ну что, тупица ты чертов, услышал он голос Джорджа, теперь доволен? Теперь готов завести двигатель без ключа зажигания?
Блейз полагал, что да. Полагал, что готов по крайней мере вырвать несколько проводов, соединить их, как соединял Джордж, и посмотреть, что из этого выйдет. Он захлопнул дверцу и, опустив голову, уже двинулся к поднятому капоту «форда». Остановился, потому что в голове сверкнула новая идея. Вернулся, открыл дверцу, наклонился, поднял коврик – и там он лежал. На ключе Блейз не увидел слова «ФОРД», на нем не было вообще никаких слов – дубликат, что с него взять, – но квадратная головка и конфигурация бородки говорили о том, что именно этот ключ ему и нужен.
Блейз поднял его. Поцеловал холодный металл.
«Незапертая дверца, – подумал он. Потом: – Незапертая дверца и запасной ключ зажигания под ковриком. – И наконец: – Похоже, сегодня я не самый тупой, Джордж. Есть и потупее».
Он сел за руль, захлопнул дверцу, вставил ключ в замок зажигания (вошел как по маслу), потом понял, что не видит автостоянку из-за поднятого капота. Огляделся, посмотрел сначала направо, потом – налево, чтобы убедиться, что Джордж решил не выходить из пивной и помогать ему. Джордж задал бы ему перца, если б увидел, что он сидит за рулем, а капот по-прежнему открыт. Но Джорджа поблизости не было. Никого не было. Автостоянка напоминала тундру, уставленную машинами.
Блейз вылез из кабины, закрыл капот. Снова сел за руль, протянул руку, чтобы захлопнуть дверцу, замер, не дотянувшись до ручки. А как же Джордж? Пойти в пивную и позвать его? Блейз сидел, нахмурившись, с опущенной головой. Лампочка под крышей заливала желтым светом его большие руки.
«Знаете что? – подумал Блейз, поднимая голову. – Да пошел он».
– Пошел ты на хрен, Джордж, – озвучил он свою мысль. Джордж заставил его добираться сюда на попутке, встретил только здесь, потом ушел. Ушел, и ему пришлось самому делать всю грязную работу. Да, Блейз нашел ключ, но лишь благодаря слепой удаче, которая иногда улыбается даже самым тупым. Так что пошел ты, Джордж. Испытай на себе, каково это – ловить попутку, когда на улице такой собачий холод.
Блейз захлопнул дверцу, завел двигатель, перевел ручку переключения автоматической коробки передач в положение «Drive», выехал со стоянки. Уже на шоссе резко надавил на педаль газа, «форд» рванулся вперед, задние колеса занесло на утрамбованном снегу. Блейз тут же нажал на педаль тормоза, паника парализовала его. О чем он думал? Уехать без Джорджа? Да его остановят, прежде чем он проедет пять миль. Возможно, остановят на первом же светофоре. Он не мог уехать без Джорджа.
«Но Джордж мертв».
Чушь собачья. Джордж только что был здесь. Пошел выпить пива.
«Он мертв».
– Ох, Джордж, – простонал Блейз. Склонился над рулем. – Ох, Джордж, не будь мертвым.
Посидел какое-то время. Двигатель «форда» работал отлично. В нем ничего не постукивало, не гремело, несмотря на холод. Датчик топлива показывал, что бак заполнен на три четверти. В зеркале заднего обзора виднелся поднимающийся белый дымок выхлопа.
Джордж не вышел из пивной. Не мог выйти, потому что не входил. Джордж мертв. Уже три месяца, как мертв. Блейза начало трясти.
Через какое-то время он взял себя в руки. Поехал дальше. Никто не остановил его ни на первом светофоре, ни на втором. Никто не остановил его, когда он выезжал из города. Административную границу Апекса он пересек на скорости пятьдесят миль в час. Иногда автомобиль скользил на корочках льда, но Блейза это не тревожило. Еще подростком он гонял по обледенелому асфальту.
За городом он разогнался до шестидесяти миль. Лучи фар ощупывали дорогу яркими пальцами и отражались от сугробов с обеих сторон шоссе. Да, у одного студента наверняка отвиснет челюсть, когда он подведет студентку к тому месту на автостоянке, где оставил свой «форд». А она посмотрит на него и скажет: «Ты – тупица. Никогда больше не буду тусоваться с тобой, ни здесь, ни где-то еще».
– Не тусоваться, – поправил себя Блейз. – Если она из колледжа, то скажет «встречаться».
Блейз улыбнулся. Улыбка преобразила его лицо. Он включил приемник. Зазвучал рок. Блейз крутил ручку настройки, пока не нашел кантри. Когда подъезжал к своей лачуге, пел во весь голос вместе с радио и начисто забыл о Джордже.
Глава 2
Но вспомнил на следующее утро.
Это проклятие – быть тупицей. Горе всегда изумляет тебя, потому что ты вечно забываешь о важном. В памяти остается только что-то глупое. Вроде стихотворения, которое миссис Зелиг заставила их выучить в пятом классе: «Под раскидистым каштаном кузня сельская стоит»[19 - Из стихотворения «Деревенский кузнец» знаменитого американского поэта Генри Уодсуорта Лонгфелло (1807–1882).]. Какой от этого толк? Какой от этого толк, когда ты ловишь себя на том, что чистишь картошку на двоих, и вдруг до тебя доходит: не нужно чистить картошку на двоих, потому что другой парень больше никогда есть не будет?
Что ж, может, это не горе. Может, горе – совсем и неправильное слово. Неправильное, если горевать – плакать и биться головой о стену. Ты этого не делаешь, когда уходят такие, как Джордж. Но с его уходом появляется одиночество. И появляется страх.
Джордж сказал бы: «Господи, ты когда-нибудь сменишь свои гребаные трусы? Эти уже стоят сами по себе. Они отвратительные».
Джордж сказал бы: «Ты завязал только один шнурок, дубина стоеросовая».
Джордж сказал бы: «Ох, твою мать, повернись, я заправлю тебе рубашку. Вожусь с тобой, как с ребенком».
Когда он проснулся утром, после кражи «форда», Джордж сидел в соседней комнате. Блейз не видел его, но знал, что тот сидит в сломанном мягком кресле, как обычно, опустив голову так, что подбородок чуть ли не упирается в грудь.
– Ты опять напортачил, Конг, – услышал он, едва открыл глаза. – Поздрав-твою-мать-ляю.