За право жить

На вопросы Берзина, есть ли поблизости немцы и сколько их, хозяин заимки ответил, что верстах в пяти проходит дорога и часто с той стороны слышатся звуки моторов машин и другой военной техники.

– Сам-то я не ходок, ноги не слушаются, будь они неладны, а внук… Сёмка, где ты?

– Здесь, деда! Где мне ещё быть? – послышался с печи бойкий мальчишеский голос.

– Слезь с печи-то, да обскажи всё, что видел.

С печи по приставной лестнице спустился мальчик лет двенадцати, подошёл к деду и с интересом – без робости перед незнакомыми людьми, осмотрел каждого гостя, затем вопросительно посмотрел на Берзина, определив каким-то ему известным чутьём, что он самый главный командир, и что на его вопросы следует отвечать.

В беседе с мальчиком, Берзин понял, что где-то невдалеке находится штаб какой-то немецкой части, так как по дороге часто передвигаются легковые автомобили и мотоциклы, а на тропе близ дороги иногда появляются одиночные солдаты.

– «Языка» будем брать на тропе, – решил лейтенант и, поблагодарив хозяина, двинулся в путь.

Проводником вызвался идти внук Феофана Савватеевича – Семён.

Шли густым лиственным лесом. Дождь хоть и прошёл, промокли изрядно.

Застрявшие в листьях деревьев, кустарников и траве крупные капли ушедшего ночного дождя прощальным холодным салютом, бриллиантово играющим под ударами лучей утреннего солнца, орошали ноги, плечи и голову разведчиков, отчего всем им было зябко, неуютно и в какой-то мере даже страшно, – своя, родная, русская земля, но порабощённая врагом таила опасность.

Прибыв к тропе, Берзин отправил мальчика домой, а сам с разведчиками выбрал надёжный участок для наблюдения и замер в ожидании одиночного солдата. Немецкий солдат не заставил себя долго ждать. Он шёл по тропе и насвистывая какую-то песенку.

Немца взяли быстро, он даже пикнуть не успел. Связали руки, усадила на траву. Сапрунов начал его допрашивать, но фашист с испугу заикался, говорил что-то нечленораздельно, было видно, как у него тряслась голова и слышно, как стучали зубы. И всё же через некоторое время удалось выяснить, что немецкий солдат работает истопником в госпитале в километре отсюда, ему пятьдесят два года и как язык он абсолютно бесполезен. Перед Берзиным встал вопрос: «Что делать? И как быть с пленным?» Без «языка» возвращаться нельзя, значит, надо ждать, а его сержант Чигилейчик, ненавидящий всех немцем поголовно, предложил зарезать, «как бешенную собаку», сказал он, но лейтенант решил иначе.

– Всякое может быть. Не добудем «языка», этого приведём. Что-то же он знает, хотя бы наименование воинских частей, откуда поступают раненные.

Фашист, поняв, что разговор идёт о нём, попросил листок бумаги. Лейтенант дал ему листок из блокнота и карандаш. Немецкий солдат что-то написал на нём и, отдавая его Берзину, сказал:

– Ich lebe in Bremen. Ich habe eine alte Frau und drei Kinder. Bitte, senden Sie diese Notiz an die аdresse, die ich geschrieben habe.

– Что он бормочет? – спросил лейтенант рядового Сапрунова.

– Говорит, что живёт в Бремене. У него старая жена и трое детей. Просит передать записку по адресу, который написал на ней.

– Вот чудило! Письмецо… жене… Может быть прямо Гитлеру передать!?

– Разорвать, товарищ лейтенант? – держа в руке листок, обратился к командиру Сапрунов.

– Ни в коем случае! Может быть, пригодится, – ответил Берзин, спросив, что ещё написано в ней.

– В записке он написал, что тяжело ранен и, наверное, домой уже никогда не вернется

Взяв листок из рук переводчика, Берзин бережно положил его в командирскую сумку. Тишина. Разведчики ждут, что прикажет командир, – казнить или миловать? Окончательно утвердившись, что решается его судьба, немец обречённо вздохнул и тихо проговорил:

– In zweihundert metern verl?uft die rokadnaja stra?e. Wir sind ein oberst oder general.

– Что он опять говорит? – спросил Сапрунова командир.

– Он, товарищ лейтенант, сказал, что в двухстах метрах проходит рокадная дорога. Там можно взять полковника или генерала.

– Опасно, – подумал Берзин, – но выхода нет. «Язык» нужен.

Оставив с пленным рядового Цыцыкова, Берзин сказал ему:

– Услышишь стрельбу, немца прикончи!

Потом посмотрел на рядового Сапрунова, приказал ему раздеть немца и переодеться в его форму, благо немец был с брюшком и ростом не менее Виктора Фёдоровича.

Через десять минут группа подошли к дороге и, разделившись, залегла по обе её стороны. Рядового Сапрунова, переодетого в немецкую форму, лейтенант оставил при себе, а рядового Кравец вместе с сержантом отправил по другую сторону дороги, сказав им, чтобы ничего не предпринимали без его сигнала.

Примерно через час по дороге прошёл крытый грузовик. Лейтенант не рискнул его останавливать, в кузове могли быть немецкие солдаты. Ещё через полчаса мимо проехали два мотоциклиста. Их лейтенант тоже решил не останавливать, – шуму много, а результат может быть нулевым или более того, плачевным. Ещё через полчаса послышался гул мотора легкового автомобиля.

Дорога просматривалась хорошо. Вскоре на ней показался «Виллис» без мотоциклетного сопровождения.

– Выходи! – приказал лейтенант рядовому Сапрунову. – И любым способом постарайся его остановить. Сделай вид, что чем-то встревожен, показывай рукой в сторону движения машины.

– Понял, товарищ лейтенант. Исполню в лучшем виде, – ответил Виктор Фёдорович и вышел на дорогу.

Машина остановилась резко и рядом с разведчиком. Тотчас вся группа выбежала из своих укрытий и, стремительно приблизившись к машине, распахнула её дверки с двух сторон. Опешившие фашисты не успели даже рот открыть. На заднем сиденье «Виллиса» сидели два офицера, – майор и капитан. У майора в руках был толстый портфель. Поняв безысходность своего положения, он крепко прижал портфель к груди, капитан в это время вскинул руку к кобуре, но был застрелен сержантом Чигилейчик. Водителя устранил рядовой Кравец. Майора из машины попытался вытащить лейтенант Берзин, но тот упёрся ногами в спинку водительского сиденья, и вытащить его из машины было проблематично. На помощь пришёл рядовой Кравец, со стороны водительского сиденья, через склонённую голову убитого водителя, он левой рукой нанёс майору удар в голову. Полковник обмяк и в таком бессознательном положении Берзин выволок его из машины.

Вся операция прошла за минуту, можно было возвращаться до убежища, где рядовой Цыцыков охранял раздетого по нижнего белья немца-истопника, но прежде необходимо было «замести» следы, – убрать с дороги машину. Её спрятали в кустах, в ней же оставили поверженных врагов, предварительно забрав их документы, оружие и внимательно осмотрев автомобиль. В багажнике машины нашли несколько банок тушёнки, белый пшеничный хлеб, три бутылки французского коньяка, рыбные консервы, пять палок копчёной колбасы и картонную коробку с какими-то экзотическими зелёными фруктами. Коньяк и продукты забрали, распределив их по рюкзакам, а к фруктам никто из разведчиков не прикоснулся даже пальцами.

– Зелёные, – презрительно фыркнув, сказали они и поспешили в обратный путь, ведя майора на поводке из его же брючного ремня.

Бежали молча, было жаль старика немца, понимали, что рядовой Цыцыков пристрелил его, выполняя приказ командира группы: «Услышишь стрельбу, немца прикончи!»

Подбежали, а Цыцыков спокойно спит и даже похрапывает. Рядом на мокрой траве на коленях сидел немец-истопник спиной к дереву. Руки его были запрокинуты за спину и крепко привязаны на обратной стороне ствола дерева, ноги были связаны одна с другой и подтянуты вверх верёвкой заведённой за ствол дерева. На первый взгляд поза немца была невероятно смешна, но при осмыслении её вызывала жалость к пленнику, она была изощрённо пыточная. Кроме того, во рту немца был кляп, и глаза с ужасом таращится то на охранника, то на подошедших разведчиков.

Ночью разведчики благополучно перешли линию фронта и сдали «языков» в штаб полка, откуда они, по приказу командира дивизии, предварительно допрошенные, были переправлены в штаб армии.