– У тебя много женских образов?
– Много.
– Покажи.
Камелия, перебирая один за другим листы плотной бумаги, долго вглядывалась в стройные фигурки женщин на фоне слегка размытых городских пейзажей.
– Боже, какие они загадочные, очаровательные, – восхитилась она и добавила. – И… одинокие. Хотя нет, – озаренные каким-то внутренним светом.
– Ты, оказывается, неплохо разбираешься в живописи, – улыбнулся юноша.
– И все же, почему женщина и город?
– Город – это всегда движение, напор, агрессия. Олицетворение мужского начала. Мужчину должна уравновешивать женщина с ее пластичностью, душевной тонкостью и, конечно, легким налетом эротизма. В этом залог мудрости и прочности жизни.
– А можешь нарисовать…, написать меня?
– Могу.
– Здорово. А полиция тебя не гоняет? За то, что ты под мостом живешь.
– Приходил тут один. Но я набросал его портрет, и он оставил меня в покое. Правда, портрет ему не понравился.
– Почему?
– Полицейский сказал, что он лучше выглядит на селфи. А на рисованном портрете он совсем не такой.
Девушка захохотала:
– Представляю его упитанную красную рожу и маленькие тусклые глаза. У многих полицейских почему-то всегда одинаковое выражение лица – чаще всего безразличное либо самодовольное.
Парень усмехнулся.
– Странный ты, – снова повторила девушка. – А как тебя зовут?
– Зови меня Томом. Если хочешь. Но для близких людей и любимой девушки я – Томми.
– Почему Том?
Он снова улыбнулся:
– Так меня прозвали в детстве. Из-за того, что я любил книгу про Тома Сойера и во всем старался ему подражать. Однажды мы с другом даже переплыли на остров и жили там два дня, совсем как герои книги. Мне тогда здорово досталось от мамы. Но у меня тоже есть другое имя.
– Позволь узнать, чем тебя привлек этот персонаж?
– Стремлением к справедливости, независимости, желанием идти своим путем.
– У Тома Сойера была любимая девочка. У тебя есть?
– Нет.
Камелия подумала и сказала:
– Пожалуй, я буду называть тебя Томми. Не возражаешь?
Юноша согласно кивнул головой.
Камелия в который уже раз бросила на него долгий и внимательный взгляд и решительно сказала:
– Я хочу сегодня остаться здесь.
2. Ночью
– Что ты делала на мосту? – спросил Том. – Ты долго там стояла.
– Откуда ты знаешь? Ты ведь не сразу увидел меня.
– Я наблюдал твою тень на берегу. Ты стояла и думала о чем-то своем. У тебя была очень тревожная тень. Я боялся…
– Чего ты боялся?
– Что ты кинешься с моста в воду. Потому и заговорил с тобой.
– Неужели я похожа на самоубийцу? – усмехнулась Камелия.
Он оглядел ее с ног до головы и ответил:
– Нет, не похожа. Но…
Девушка сжала губы и с досадой дернула головой. Вроде как хотела избавиться от какого-то внутреннего беспокойства.
– Ты любил когда-нибудь? – спросила она.
– Нет.
– Тогда ты не поймешь меня.
– Почему же, – с улыбкой произнес он. – Я знаю, что такое любовь.
– Нет, – серьезно сказала она. – О любви может судить только тот, кто ее сам испытал.
Они только что поужинали жареной рыбой, которую перед этим наловили в реке на удочку и приготовили на газовой плитке. Потом пили чай и теперь сидели на гладких камнях перед палаткой. Затихшая река внимательно вслушивалась в их разговор.
– Разве твой отец не будет искать тебя? – спросил Том.
– Неважно, – коротко бросила Камелия и надолго замолчала, уйдя в себя. Потом порывисто встала. – Пойдем, я хочу спать.
Они спали в одной постели валетом. Ночью Том почувствовал, что его трогают за ногу. Спросонья он дернул ею и едва не ударил Камелию. Когда открыл глаза, то в лунном свете, проникавшем в палатку через распахнутые шторки, увидел сидящую девушку, которая, подперев ладошкой голову, задумчиво глядела на него.