1918 год: Расстрелянное лето

Мы с ним вернулись к столу, но уже спустя десять минут Мирский, сославшись на службу, ушел, забрав с собой парнишку. После ухода контрразведчика разговор пошел живее и откровеннее. Так я узнал, что отряд в двести штыков и полуэскадрон в шестьдесят всадников являлись не столько воинской силой, сколько напоминанием, что у власти на Украине стоит гетман Скоропадский. Воинского отряда только и хватало на охрану станции, которая являлась важным узловым пунктом. Усиленные конные разъезды далее десяти верст в глубину степи не заглядывали. Кроме крупной банды атамана Грушницкого в здешних местах были еще две банды рангом помельче, в пятнадцать-двадцать клинков. Кроме бандитов в этих краях болтался еще бронепоезд анархистов, состоявший из бронеплощадки и теплушки. Приедут на какую-нибудь станцию, выстрелят из пушки, дадут пару очередей из пулеметов, после чего требуют дань, иначе всех покрошат в винегрет. Зверствами не отличались, но если кто-то пытался встать у них на пути – убивали. Короче, станция представляла собой своеобразный форпост власти гетмана, так как полностью распространить свою власть на всю территорию Украины у Скоропадского просто не хватало сил. Если бы не немцы, он бы и месяца не продержался. Офицеры это признавали, при этом сетуя, что набор в армию идет из рук вон плохо. В бандиты люди идут, а к гетману – чуть ли не силком тащат.

К двенадцати часам ночи гости, попрощавшись, ушли. Барон сразу лег спать, а я, несмотря на выпитый алкоголь, чувствовал себя довольно бодро. Пришло время проанализировать полученную информацию. Уже по одному факту можно было понять, что я провалился не только во времени, но и в пространстве: Николай II с семейством после отречения и провозглашения Временного правительства благополучно отбыл в Швецию. А вот дальше произошло то, о чем до сих пор пишут в учебниках истории в моем мире.

Правительство недолго продержалось в Петрограде. Большевики подняли бунт, и Керенский был вынужден бежать. Кровавое пламя мятежа стало быстро разгораться, захватив центральную часть России. Польша отделилась. На Украине хозяйничали немцы. Именно они поддерживали гетмана Скоропадского. Казачество заняло нейтральную позицию, пытаясь сформировать свое правительство и требования, но пока выходило у них это плохо, так как разногласия были не только среди простых казаков, но и среди старшин.

Вся моя прошлая жизнь состояла из получения приказа и его выполнения. Постепенно приказы становились сложнее и ответственнее, но тем больше удовлетворения я получал от их выполнения. Все было в моей жизни. Прошел через десяток войн в разных точках планеты. Сейчас у меня тоже был приказ, который мне надо было выполнить, после чего заслужу право жить своей жизнью. Отчего я так решил? Я ничего не решал, а просто знал. Осознание этого факта пришло вместе с новой жизнью. Вот только мое новое задание не имело четких указаний, как и основной цели. Почему? Этого я тоже не знал.

«Значит, ты должен самоопределиться, найти те факторы – вешки, которые определят твой путь. Одна – ты белый офицер. Вторая – девушка Таня, возлюбленная Беклемишева. Задача: поиск девушки? Где ее искать, если я даже не знаю, как она выглядит? Россия – страна большая, да и сама Таня могла уже выехать в любую сторону. Фактов нет – одни только предположения. Нет, это не дело. Надо спать».

С самого утра мы с бароном отправились в баню, а после нее в парикмахерскую, после чего разделились. Он отправился к своему приятелю, а я решил, наконец, заняться хозяйственными делами. Расспросив хозяйку о том, где можно купить одежду, отправился смотреть новый для меня мир, ведь за то время, что здесь пробыл, мой культурный досуг составляли перестрелки со всякого рода бандитами, изучение тактико-технических характеристик раритетного оружия и экскурсии по степи. Теперь мне хотелось восполнить этот пробел. Я бродил по поселку, разглядывая людей, читая вывески и приказы, наклеенные на афишных тумбах. Привлекло меня наклеенное на тумбу обращение гетмана Скоропадского: «Грамота до Всього Украiнського Народу». На некоторое время задержался, изучая, но не найдя для себя ничего интересного, пошел дальше.

Мне были непревычны широкие и длинные до щиколоток юбки женщин, картузы и сапоги у большинства мужчин, идущих по улице. Разбавляли однородную толпу гетманские патрули, солдаты-фронтовики и крестьяне в домотканой одежде. Вывески магазинов обещали колониальные, бакалейные и гастрономические товары, вот только половина из них была закрыта. Прошел мимо заколоченного досками крест-накрест небольшого кавказского ресторана, который когда-то предлагал отведать настоящий грузинский шашлык и запивать его лучшими кахетинскими винами. К моему удивлению, работал винный магазин, на вывеске которого помимо бессарабских, кавказских и крымских вин предлагали чай, сахар и кофе. Зашел ради интереса, спросил, какая цена на чай, на что продавец скривился и сказал:

– Извините, господин хороший, но поставок ни чая, ни кофе у нас уже три месяца как нет. Сейчас мы просто распродаем то, что осталось от запасов вина, а потом будем закрываться. Могу посоветовать вам хорошее столовое вино…

– Спасибо. Не надо.

Вышел, пошел дальше. Через два дома был ювелирный магазин, так он не просто был закрыт, а заколочен намертво, так же как магазин белья и женской одежды. Неожиданно потянуло вкусным и ароматным запахом свежеиспеченного хлеба. Сквозь витрину было видно, как продавец выкладывает булки. В отличие от винного магазина, здесь были покупатели. Из случайного разговора узнал, что в городке сейчас работают только две из пяти пекарни, которые функционировали раньше. Уже подходя к вокзальной площади, я увидел работающее кафе, к тому же из слов Буйницкого вчера вечером я сделал вывод, что здесь еще работает как минимум один ресторан. Пройдя площадь, свернул к скверу. За ним, как мне сказали, располагался стихийный рынок, где продавали и меняли все, что имело хоть какую-то цену. Не доходя до него, увидел пивную. Сколоченный из досок павильончик с лаконичной вывеской «Пиво. Раки». За врытыми в землю столиками толпился народ, чему я не удивился, так как от хозяйки знал, что сегодня воскресенье. Проходя мимо, видел, как посетители поглощали пиво, закусывали таранью и раками. Впрочем, насколько я успел заметить, здесь не только пили пиво, но и самогон. Дойдя до рынка, огляделся и понял, что тот состоит из двух частей. На одной половине стояло десятка три крестьянских телег, загруженных дарами земли. Здесь было шумно, пахло сеном и навозом. С бричек степенные и практичные крестьяне торговали салом, птицей и мукой. Их окружали горожане – покупатели, которые спорили и торговались с селянами.

– У тебя совесть есть?! – услышал я, проходя мимо крестьянского рынка, громкий и возмущенный голос мужчины в фирменном мундире железнодорожника. – За фунт сала – четверть моего жалованья!

Он стоял рядом с телегой, где горкой лежали куски соленого сала, прикрытые чистым куском беленого полотна. Отходя, успел услышать еще слова крестьянина:

– Зачем мне твои гроши? Ты мне дай швейные иголки…

В метрах тридцати от селянских телег расположилась вторая часть рынка, куда люди волокли все, что когда то украшало их дома. Настенные часы с боем, граммофоны, сервизы, картины. Вот только кому, например, нужны большие настенные часы или фаянсовые фигурки пастушек, которые продавал пожилой мужчина интеллигентного вида? Или вышитые салфетки, которыми торговала женщина с грустным лицом учительницы? Кроме таких продавцов, которых вытолкала сюда крайняя нужда, здесь торговали спекулянты и местные мешочники. У этих можно было найти все, что душа пожелает. От иголок до отреза на платье. От бутылки казенной водки до золотого портсигара. Эти мелкие хищники с усмешкой смотрели на разложенные на земле остатки прежней роскоши местных жителей. Еще я обратил внимание, что у многих покупателей были с собой саквояжи, сумки и даже заплечные мешки, в которых лежали вещи на обмен. Прошелся по рядам, рассматривая ажурные салфетки, льняную праздничную скатерть, фаянсовые статуэтки, серебряную коробку для папирос и табака, различную одежду. Высмотрев продавца, стоявшего на краю импровизированного рынка и торговавшего отрезами на костюм, подошел к нему.

– Что-то интересует? – оббежав меня взглядом, спросил торговец без всякого интереса.

Тут я был с ним полностью согласен. Одежда с чужого плеча и следы побоев на лице говорили сами за себя. Ничего не говоря, я выложил на козлы образцы тканей. Он снова внимательно меня оглядел, затем какое-то время мял ткань и только потом поинтересовался:

– Как много у вас этого есть?

– Три рулона.

– Где взяли, спрашивать не стану. На что хотите менять? – голос спекулянта был делано скучный, но я видел в его глазах жадные огоньки.

– Что можете предложить?

– Значит, вы говорите, что все это у вас в рулонах?

– По-моему, я так и сказал.

– Да, вы так и сказали, но вдруг я не так понял. Хотите карбованцы? Есть немецкие марки. В Ростове они в ходу. Любой банк примет.

– Насчет марок можно подумать, а так мне нужно новое нижнее белье, немного продуктов и золото.

– Золото? Вы посмотрите вокруг! Где в нашем захолустье…

– Мне нужны царские золотые десятки.

Продавец саркастически усмехнулся, открыл рот, но тут что-то привлекло его внимание. Я повернулся. Рядом с рынком ехал конный патруль, во главе которого был значковый Владимир Козицкий, который сейчас смотрел на меня. Несмотря на красные глаза и помятое лицо, глядел он весело и дерзко.

– Вадим Андреевич, рад вас видеть! Как вы себя чувствуете?!

– В отличие от вас, Владимир Михайлович, неплохо. Судя по вашему виду, можно понять, что вы вчера еще догуливали?

– Было дело, – задорно заявил поручик. – Мы с Буйницким посчитали, что вечер без дам… не комильфо, и ступили на тропу греха. Кстати, именно так выражается наш батюшка Никодим, который был не раз замечен в борделе. Как вам сей факт?

– Не удивительно. Где еще искоренять грех, как не в главной его обители.

Значковый весело рассмеялся.

– Как насчет вечера, Вадим Андреевич?

– Обещать не буду, но лично я не против хорошей компании.

– Извините меня, но я, похоже, поторопился, выдав желаемое за действительное, – чуть погрустнел лицом Козицкий. – Совсем забыл. Начальство нас собирает по какому-то поводу. Ох, чувствую, не к добру! Еще того и гляди смотр затеют! Все, мне пора. Рад был вас видеть!

Проводив взглядом Козицкого, я повернулся к продавцу.

– Что скажете?

– Теперь, господин хороший, даже не знаю, что и сказать. Ваше близкое знакомство с господином офицером…

– Разрушило твои жульнические замыслы. Я сразу увидел по твоим вороватым глазам, что кинуть меня хочешь.

– Что же вы меня так сразу в жулики записали? Я, может быть…

– Если мы с тобой сейчас договоримся о нормальной цене, то я, возможно, смогу тебе предложить кое-что еще. Например, это, – и я достал из кармана пачку табака. – Есть еще и папиросы.

– Есть у нас интерес к такому товару, – вроде бы равнодушно произнес продавец, рассматривая упаковку. – «Курительный табакъ 2-го сорта». Бандеролька не тронута. Хм. Почем хотите предложить?

– Перед тем, как начнем говорить о ценах, – я расстегнул пуговицу пиджака и отвел рукой левую полу. Глазам продавца предстала рукоять М1911, заткнутого за пояс. – Если начнешь крутить, шлепну сразу, и мне за это ничего не будет.

Глаза на лице продавца испуганно округлились, а на лице появилось сомнение: стоит ли связываться с этим непонятным типом? Думал он все же недолго, жадность победила, и мы начали торговаться. Весь торг занял у меня четыре часа времени и закончился походом к местному подпольному ювелиру Моне Либерману, у которого мы произвели окончательный расчет в золоте.

Когда я подошел к дому, голодный как зверь, мечтая о настоящем украинском борще, который обещала сварить хозяйка, то неожиданно увидел рядом с парадным входом топтавшегося солдата. Судя по двум затоптанным окуркам рядом с ним, ждал он меня не менее часа. Впрочем, я ожидал этого, поэтому у меня и сомнений не было, что это посланец сотника Мирского.

– Меня ждешь?

– Здравия желаю, ваше благородие, – вытянулся солдат. – Точно не могу сказать, так как дали мне этот адрес и имя. Вадим Андреевич.

– Это я. Я так понимаю, меня хочет видеть сотник Мирский?

– Да, ваше благородие. Он хочет прийти к вам, к восьми часам вечера. Вас это устроит?

– Вполне.