– К чёрту ужин, – «страстно» прошептал я. – Разве можно думать о еде, когда…
Мои ладони заскользили по шелковистой коже.
– Да ну тебя!
Нина раздражённо дёрнула ногой и, скинув мои руки, поправила халатик.
– Отстань! Вечно у тебя одно на уме. Устанешь, как собака, и ты ещё лезешь.
Вмиг улетучилось всё моё вдохновение.
– Можно подумать, – язвительно прошипел я, – что Ваше Величество соизволили отстоять две смены у мартена: так Вы устали, бедненькая, сидя на попочке в уютном кабинетике. И, к Вашему сведению, я не «лезу» к Вам уже полтора месяца. И, по крайней мере, столько же Вам не грозит моё «лезанье», потому что завтра я уезжаю в командировку.
Как понимал я шекспировского мавра.
Но и её я прекрасно понимал.
Я сам устал за отпуск как та же самая собака. Сначала выматывающая душу подготовка (вдруг сорвётся, вдруг её или меня не отпустят, вдруг дети заболеют, вдруг машина сломается…); затем недельная клубнично-земляничная эпопея на даче; затем двое суток дороги в душной машине, в которой из-за детей боялись даже чуть-чуть приоткрыть окна; затем, так называемый, отдых или, говоря нормальным языком, трёхнедельный кошмар, когда на пляж ходили как на работу, а часовое стояние в столовской очереди воспринимали как нечто само собой разумеющееся.
Конечно, там, в крохотной комнатёнке, в которую едва втиснули четыре кровати, об «этом» не могло быть и речи. Но почему, чёрт побери, мы не можем сделать «это» сейчас, когда мы одни в трёхкомнатной квартире (дети с моими стариками на даче), и нам не в состоянии помешать ни одна живая душа?
– Ты что, обиделся?
Она, наконец-то, соизволила оторваться от книги. Её голубые глаза смотрели на меня столь невинно, а длинные ресницы хлопали так дружелюбно, что я обречённо махнул рукой.
– С чего ты взяла?
– Не-ет, – убеждённо протянула Нина. – Ты обиделся. – Она закрыла книгу, не забыв, впрочем, заложить загорелым пальчиком место, на котором остановилась. – Вот дурачок. Дни считаешь. Неужели ты не можешь без «этого»? Ведь не сейчас же? Всему своё время.
Знакомая песня.
Ладно. Переживём.
Но стоило мне загреметь на кухне посудой, как она объявилась подле меня с самым виноватым и смиренным выражением лица, какое только смогла изобразить.
– Я знаю: ты со мной не водишься.
– Да вожусь я. Вожусь. Дай поесть спокойно. Мне ещё нужно собраться.
– Надолго?
– Не знаю. Как выполню задание, так и вернусь.
– Какое задание?
– Секрет.
– Ах, у вас секреты.
Надулась. Обиженно засопела.
– Один отправляешься? – спросила, не поднимая глаз.
Вопрос провокационный. Я едва сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться. При всей своей холодности Нина ревнива ужасно. Последний предмет её интереса – Олечка Краснова, наша сотрудница. Нина вбила себе в голову, что у меня с Олечкой роман. Чем руководствовалась – не знаю? Потому что, при всей своей незаурядной внешности, Олечка для меня круглый ноль. Как и я для неё. Ибо мы – одноимённо заряженные частицы, которые, как известно, способны лишь отталкиваться друг от друга.
– Один, – серьёзно заявляю я. – А задание самое заурядное: требуется накрыть одного барыгу.
Как ни прискорбно, но иногда приходится врать. Страшно подумать, что было бы, раскрой я подлинную суть полученного задания.
Дожевав яичницу с колбасой, (что ещё я мог приготовить?) и, запив стряпню холодной кипячёной водой, я весьма вежливо поблагодарил себя за отлично приготовленный ужин (разумеется, она фыркнула при моих корректных словах так язвительно, как только смогла), притащил чемодан и стал собираться в дальнюю дорогу.
Глава вторая
29 июля 1975 года. Вторник. Кашин.
Вот мы и в Кашине. «Икарус» замер возле нового здания вокзала. Я взглянул на часы: 11.20. Надо поторапливаться, если хочу успеть на завод до обеденного перерыва. К счастью, в салоне осталось менее половины пассажиров. Большинство пассажиров, включая мою миловидную соседку, высадилось при въезде в город, не доезжая до автовокзала.
Быстренько выскакиваю из автобуса, поднимаюсь по ступенькам в здание вокзала, сую чемодан в автоматическую камеру хранения, сажусь на рейсовый автобус и через десять минут оказываюсь в центре. Мне прежде не доводилось бывать в Кашине, но обнаружить завод оказалось делом несложным. Как и говорил Нароков, завод электроаппаратуры находился в трёх шагах от остановки. Только слепой мог не заметить его.
Вообще-то могли бы, конечно, подыскать для завода местечко где-нибудь за городом. Производство, как-никак, далеко не безобидное. Даже я знал о сём прискорбном факте.
Ещё на что я успел обратить внимание, прежде чем подошёл к заводоуправлению (трёхэтажное кирпичное здание), так это на громадный пяти купольный собор с высоченной колокольней. Он стоял метрах в пятидесяти от бетонной стены, которая окружала заводскую территорию. Я даже прочитал пару прилепленных к собору табличек. На одной крупными красными буквами было выведено: «ЗАГС» (вот она преемственность поколений!), а на второй – голубыми буквами: «Ресторан Русь»
Как удобно, однако: обвенчался, то бишь расписался и тут же, не отходя от кассы, ты волен отметить столь знаменательное событие. Возможно, и мне предстоит подобная процедура, если только я смогу охмурить загадочную Наташу Петрову. А, вдруг, Наташа – писаная красавица, и я сам влюблюсь по уши в кашинскую Дульсинею? Брошу жену, детей, работу и навечно останусь жить в древнем городе Кашине. Только под какой фамилией?
Какая чушь иногда лезет в голову.
Начальник отдела кадров мне не понравился. Особенно его глаза. Они вполне нормально смотрелись бы у разочарованной в «этих мужчинах» шансонетки, но у начальника отдела кадров завода, продукцией которого оснащены едва ли не все подводные лодки нашей страны…
– Чем могу быть полезен? – любезно поинтересовался начальник, отрешённо глядя сквозь меня и закрытую дверь в какую-то зачарованную, одному ему известную даль.
– Я к вам по распределению.
– Молодой специалист?
В голосе начальника отдела кадров не прозвучало ни единой заинтересованной нотки.
– Так точно! – едва не гаркнул я, но сдержал порыв души и ответил более чем скромно, настраиваясь на лад утомлённого жизнью собеседника. – Да.
– Химик?! – поинтересовался мужчина. – Наконец-то. Заждались.
Но голос говорил обратное: «И чего припёрся?»
Признаюсь, я несколько растерялся. Слово, вроде, знакомое, но какое отношение имеет к нему Вадим Красноталов, то, бишь, Владимир Лебедев?
– Извините, – недоумённо сказал я, – не совсем вас понимаю.
– Вы кто по специальности?
– Экономист.
– Э – ко – но – мист, – разочарованно протянул начальник отдела кадров. – Но мы экономистов не заказывали.
Он развёл руками и выразительно посмотрел на дверь.
– Разве Пётр Ильич Нароков не предупредил вас обо мне?
– Нароков? Гм, – начальник отдела кадров меланхолично пожевал губами. – Просил он меня на днях устроить человечка. Это вас, значит?
– Значит.
– Какая у вас специальность?
Он что, издевается?
– Экономист! – повторил я более раздражённо, чем следовало бы. И швырнул на стол диплом с направлением.
Брезгливо выпятив нижнюю губу, начальник кончиками пальцев взял «мой» диплом, повертел, не раскрывая, в руках и торопливо положил на место.
– Видите ли, – сонно проговорил он, – экономисты нам не нужны. Ни одной вакансии. Не знаю, куда вас и пристроить. Разве что, – он задумался, затем решительно снял трубку. – Единственная возможность, – тихо пробормотал кадровик, набирая номер, – Если она не поможет, то…
Начальник отдела кадров многозначительно покачал прекрасно подстриженной головой.
Вот тебе и великий организатор Нароков. Простейшее дело не смог организовать. Стоит ли удивляться, что у него люди пропадают среди белого дня?
Кадровик дозвонился-таки до таинственного и могущественного абонента.
– Елена Павловна? – Мёд, а не голос. – Это Волынский вас беспокоит. Сидит здесь у меня молодой специалист… Нет, не химик. Экономист… Знаю… Да уж больно парень хорош. Два метра ростом, красавец, в этаком ковбойском стиле. Может, взглянете?.. Да-да, вот и я говорю: женщины нам не простят, если такого кадра упустим… Сейчас подошлю.
Волынский бережно опустил трубку на рычаг и приторно улыбнулся.
– Теперь всё в ваших руках. Елена Павловна – начальник ООТиЗ, проще говоря, отдела организации труда и заработной платы, то есть наш царь и бог. Вернее, царица. Богиня, если хотите. Отправляйтесь на второй этаж и постарайтесь понравиться ей.
Я, молча, встал, забрал документы и вышел из кабинета. С каким удовольствием я бы выбросил в окно полусонного начальничка! А заодно набил морду Нарокову. Кой чёрт дёрнул меня податься на юрфак? Романтики захотелось. Вот теперь отправляйся на второй этаж и жри там романтику полными горстями. А Нина, наверное, думает, что я с пистолетом в руке и с Мухтаром на поводке мчусь по кровавому следу под зловещий свист бандитских пуль. Если бы она знала, в чём заключается моя работа.
Но вот и нужная дверь.
НАЧАЛЬНИК ООТиЗ
ЗАРУБИНА ЕЛЕНА ПАВЛОВНА
Мало удовольствия испытываешь от встречи с человеком, которому тебя пытаются всучить, как залежалый товар.
Но взявшись за гуж…
Я вошёл в кабинет. Второй за сегодняшний день. Он был значительно меньше, чем у начальника отдела кадров, и мебель была попроще. Но не в мебели было главное отличие. В первую минуту я подумал, что ошибся дверью и попал в оранжерею. Так много было зелени. Горшки и горшочки с цветами стояли и висели везде, где только можно было их приткнуть.
Я не сразу заметил хозяйку столь необычного кабинета, тем более что её кресло у стола пустовало. Она стояла у окна, спиной ко мне и что-то делала в длинном, во всё окно ящике, густо засаженном какими-то диковинными цветами. На ней было пёстрое и несколько коротковатое для занимаемой должности ситцевое платьице. И фигурка под цветастым платьицем вырисовывалась более чем выразительная. Особенно хороши были ноги. Особенно в той их части, которой они крепятся к туловищу.
Интересно, соответствует ли фасад корме, подумал я, и, как бы отвечая моим нескромным мыслям, женщина обернулась. Я едва не крякнул от огорчения, настолько невзрачной оказалась спереди царица и богиня. Широкое, скуластое лицо, маленькие бесцветные гляделки под белесыми бровями. Правда, грудь у неё неплохая и сама не старая, лет 30 -35, не больше. Но, всё равно, лучше бы она не оборачивалась.
Елена Павловна положила на край стола тонкую, заострённую с одного конца палочку, которой, как я догадался, рыхлила землю в ящике, уселась в кресло и вопросительно посмотрела на меня.
– Здравствуйте, – сказал я.
– Здравствуйте, – сухо ответила Елена Павловна. – Присаживайтесь.
Я послушно опустился на потёртый стул напротив Елены Павловны.
– Меня направил к вам начальник отдела кадров.
И попытался изобразить улыбку.
– Догадалась. Значит, вы – экономист?
– Экономист, – в третий раз за последние десять минут солгал я.
– Что окончили?
– КГУ. Экономический факультет.
– Иван Петрович предупредил, что свободных мест у нас нет?
– Предупредил.
Елена Павловна откинулась на спинку кресла и, взяв в руки палочку, принялась легонько постукивать ею по краю стола.
– Не знаю, что с вами делать? Были бы вы химик. А так никто не позволит взять сверхштатную единицу. И без того штаты раздуты до предела. Комиссии следуют одна за другой. Не успеваю отбиваться. Работать некогда. Только вчера проверяющий из министерства уехал, а в десятом цехе уже письмо накатали: мол, трудоёмкость не уменьшается, а расценки режут. Значит, не сегодня-завтра жди новую комиссию. А что прикажете делать, когда ежегодно планируется снижение трудоёмкости? И как её, спрашивается, снизить, если оборудование допотопное, вконец изношенное, а новое взять негде, да и не на что. Вот и крутишься, как белка в колесе. Иногда думаешь: плюнуть на всё и податься куда-нибудь, хоть на пайку – деньги те же, а нервы никто не будет трепать. Отработала смену – и кума королю…
Она говорила и говорила, а я сидел, смотрел на неё и, молча, слушал. И долго не мог сообразить, что за странное ощущение испытываю?
Улыбка. У неё была необыкновенно чувственная улыбка. Не улыбка, а улыбочка. Она практически не сходила с её лица во всё время монолога, перекатываясь из угла в угол большого, с ровными белыми зубами рта.
Ещё несколько минут подобной пытки, и я не ручаюсь за себя.
Я провёл рукой по лицу и встал.
– Всё ясно, придётся поискать другое место.
Не больно-то мне и надо. Я прекрасно проживу без вашего зачуханного завода. С лёгкой душой и чистым сердцем вернусь обратно, в родной Калинин, а Нароков пусть сам соблазняет Наталью Петрову и всех остальных одноклассниц пропавшей Татьяны Никитиной.
– Что вы, – встрепенулась Елена Павловна, – так сразу и другое. Придумаем что-нибудь. На то и даны нам мозги. Грех упустить такого интересного мужчину. Мне наши бабёнки не простят подобного кощунства и после Страшного суда. Садитесь, чего вскочили?
– Спасибо. В дороге насиделся.
Елена Павловна задумалась, улыбка сошла с её лица, но, странно, я больше не замечал его заурядности. Я ждал.
И она улыбнулась.
– Вот что мы сделаем, – сказала Елена Павловна. – У нас одна женщина в декрете. Мы пока оформим вас на её место. Раньше февраля она не выйдет, а там придумаем что-нибудь. Устроит вас такой вариант?
– Вполне.
Не буду же я торчать здесь до февраля?
– Вот и хорошо, – подытожила Елена Павловна. – Да, кстати, вы женаты?
– Нет, – твёрдо солгал я.
– Ничего. Мы подыщем вам невесту, – утешила меня Елена Павловна, поднимая трубку переговорного устройства. – Николай Николаевич, зайдите, пожалуйста. Николай Николаевич – начальник бюро организации зарплаты, – пояснила Елена Павловна. – Будете у него работать. Он вас и оформит.
Через минуту вошёл низенький плотный мужчина лет пятидесяти пяти. У него была какая-то непонятная подпрыгивающая походка. Словно у залётного аиста, который отведал хозяйского полена. От мужчины и попахивало «Белым аистом».
– Николай Николаевич! – Елена Павловна наморщила нос, укоризненно покачала головой. – Опять?! Ну, сколько говорить об одном и том же?
Николай Николаевич, браво выпятив широкую грудь, молча «ел» начальство голубыми глазками-пуговками.
Елена Павловна обречённо вздохнула.
– Николай Николаевич, – устало повторила она, – этот товарищ, да, кстати, вы мне не представились…
Она недоумённо улыбнулась.
– Лебедев Владимир Николаевич, – бойко отрапортовал я.
– Владимир Николаевич будет работать у вас в бюро. На Светином месте, – уточнила она.
– Молодой специалист? – прорезался, наконец, Николай Николаевич. У него оказался весьма приятный тенор. Должно быть, любит попеть, когда «нааистится» до нормы.
Елена Павловна утвердительно кивнула.
– Сто пятнадцать?
– Сколько Света получала?
– Сто тридцать.
Елена Павловна задумалась. Окинула меня оценивающим взглядом.
– Дадим сто двадцать пять. Пятёрка останется в резерве.
Николай Николаевич с сомнением покачал головой.
– Не положено.
– Ничего, – решительно ответила Елена Павловна, – этот грех останется на моей совести… Вы свободны, Николай Николаевич.
Николай Николаевич развернулся и запрыгал к двери.
Елена Павловна проводила его задумчивым взглядом.
– Давно пора на пенсию, – заметила она, едва за Николаем Николаевичем захлопнулась дверь, – да никак не найду подходящей замены. Пьёт, но дело знает. А в бюро, как назло, никто не годится… Может из вас получится что-нибудь толковое?
Ого, мне здесь ещё и карьера светит. Не выйдет из меня Шерлока Холмса, стану экономистом. Выбьюсь в начальники бюро. Подсижу Елену Павловну, займу её место. Чем не перспектива? Главное, что всё ясно и понятно: лижи высшего, долбай ближнего, гадь на нижнего. И вся философия. Не то, что у нас. Пропала девчонка, рой землю носом, ищи, где хочешь.
– Николаю Николаевичу не дашь шестидесяти, – ответил я.
– У него вредность. Впрочем, об этом рано говорить. Оформляйтесь, а завтра в восемь ждём вас на рабочем месте. До свидания.
– До свидания.
От Елены Павловны я вернулся в отдел кадров, оттуда меня направили в поликлинику. В поликлинике я прошёл такой плотный медосмотр, словно отбирался в первый отряд космонавтов, затем опять ООТиЗ. На этот раз меня принял Николай Николаевич, после чего я побывал ещё в нескольких кабинетах и лишь в пятом часу, измотанный до предела, переступил порог проходной.
На работу я устроился. Пора подумать о жилье. Что говаривал Нароков? Луначарского, 9, если не изменяет память.
Найти улицу Луначарского не составило особого труда: городок, действительно, был маленький, и язык у меня пока ещё не отсох. Не прошло и двадцати минут, как я оказался в нужном месте.
Дом №9 был крайним, стоял он на берегу реки, так что большая часть огорода находилась на круто уходящем вниз склоне. Мало удовольствия копаться в таком огороде. Зато с поливом нет проблем. Вода рядом.
Но сам дом к «последним» никак нельзя было отнести. Огромный крытый железом и обшитый тёсом домина с множеством разукрашенных резными наличниками окон и просторной верандой. Правда, железо пестрело кое-как наляпанными заплатами, краска на доме облупилась, половина наличников отсутствовала, доски основательно прогнили и кое-где оторвались, забор перекосился так, что было непонятно, как он вообще стоит – короче говоря, лучшие времена для дома явно «канули в Лету». Как заметил бы по этому поводу незабвенный Шерлок Холмс, в доме нет хозяина. И со своей, английской точки зрения он, безусловно, был бы прав. Но лично я ничуть не удивился бы, обнаружив пресловутого хозяина, находящегося в горизонтальном положении где-нибудь в луже у такого же гнилого сарая. Отнюдь не в трезвом виде, разумеется.
Ибо: у нас не Англия.
И потому: у нас всё возможно.
Даже невозможное.
Невозможен лишь Шерлок Холмс со своей дедукцией.
Потому и приходится работать нам грешным.
Копаться в такой грязи, в какой и десять Холмсов растворились бы без остатка.
Я осторожно приоткрыл едва держащуюся на одной ржавой петле калитку и, радуясь отсутствию «злой собаки», вошёл во двор. Поднялся на крыльцо и постучал в дверь.
Тишина.
Постучал громче.
Никакого эффекта.
Постучал значительно громче.
Тот же самый результат.
Я почесал затылок, раздумывая, что мне лучше сделать: грохнуть кулаком «от всей души» или уйти восвояси, когда неожиданно заметил кнопку электрического звонка. Извинить меня может то, что прикреплена кнопка была необычно низко и, вдобавок, совершенно не там, где бы ей полагалось находиться.
Я с усердием надавил на чёрную пуговицу, подержав её, для верности, в нажатом состоянии несколько секунд.
В сенях что-то загрохотало.
– Сейчас, открою, – раздался немолодой женский голос.
Заскрипел отодвигаемый засов, и передо мной предстала маленькая – очень маленькая, – но крепенькая и шустрая старушонка в типичной старушечьей одежде: непонятного цвета кофте и чёрной юбке до пят.
Ей пришлось весьма высоко задрать покрытую чёрным платком голову, чтобы рассмотреть нежданного гостя. Впрочем, больше таких подвигов старушка не совершала и во время нашего последующего разговора довольствовалась лицезрением нижней пуговицы на моей рубашке.
– Здравствуйте, – бодро сказал я.
– Здравствуй, коли не шутишь, – ответила старуха.
Я не уловил восторга в её голосе, но отступать было некуда.
– Вы, случаем, не Марья Ефремовна Шорникова?
– Вроде так кличут.
– Мне порекомендовали вас в отделе кадров завода электроаппаратуры. Они сказали, что вы принимаете квартирантов.
– Держала.
– Меня не возьмёте на квартиру?
– А ты кто будешь?
– В каком смысле?
– Где работаешь?
– Я – молодой специалист. Приехал сюда по распределению. Устроился на завод электроаппаратуры экономистом.
– Экономистом, – повторила старушка. – Это хорошо.
– Так вы возьмёте меня на квартиру?
– Взять-то можно. Комната как раз освободилась. Только больно уж ты мужик здоровый. Много, небось, надо.
– Чего надо? – не понял я старухи.
– Её, родимой. Беленькой. Чего ещё? Не портвейн же ты потребляешь.
– Я, бабушка, не пью.
– Как не пьёшь?
В старушечьем голосе прозвучал явный испуг.
– Грамм пятьдесят могу выпить. Не больше.
– Это почему? Больной что ли?
– Спортсмен я, бабушка.
– А, – облегчённо вздохнула старушка, – это хорошо. Да ты чего стоишь? – засуетилась она. – Пойдём, покажу тебе комнату. Может она тебе и не глянется.
Но комната мне «глянулась». Просторная, светлая, чистая. Есть всё, что нужно: металлическая кровать, двустворчатый шкаф из морёной фанеры, небольшой сосновый стол, два венских стула. Над кроватью – непременный коврик с лебедями, на полу – домотканый половичок.
– Верка здесь жила. Весной ремонт сделала. Обоями обклеила. Хорошие обои?
– Хорошие, бабушка.
– И девка она хорошая. Ласковая. Всё, бывало, помочь норовит: огород прополет, полы помоет, бельё на речке прополоскает. И деньги всегда вперёд отдавала… Прогнала я её.
– За что? – удивился я.
– Больно она непутёвая. Не дом, а проходной двор. Как вечер, так мужики шмыгают. Взад-вперёд. И всё разные. Есть ничего, тихие, а другие – оторви да брось. Смолят папиросы прямо в доме. Того и гляди, хату спалят. Останешься без угла на старости лет. Говорила ей, говорила. Всё без толку. Оно и понятно. Дело молодое. Вот и выгнала. Второй месяц пошёл.
– Я не курю, бабушка.
– И молодец. Мой старик из-за курева помер. Рак лёгких получил. А так, глядишь, и пожил бы ещё. Пожевал бы хлебушка… Понравилась комната?
– Хорошая комната.
– И я говорю. Удобств, конечно, нет. Нужник в огороде. За водой будешь к Тимофеевне ходить, она за два дома отсюда живёт. Зато газ, слава тебе господи, провели. Хоть перед смертью довелось пожить по-человечески. Ни угля, ни дров не надо. Включила горелку, и душа не болит.
– Верно, – согласился я. – Сколько всё это будет стоить?
– Верка тридцать рублей платила. И с тебя больше не возьму. —
(Куда больше, и так дерёшь как в московской гостинице.) – Бельё моё, конечно, – поспешно добавила хозяйка. – Раз в две недели буду менять.
– Хорошо, бабушка. Возьмите деньги.
Я достал бумажник и отсчитал тридцать рублей. Интересно, придётся мне платить ещё? Как бы не хотелось, хоть деньги и казённые…
– Тебя как звать-то?
– Владимир.
– Володя, значит. А лет сколько?
– Двадцать пять, бабушка.
– Молодой, – вздохнула старушка. – А мне в мае семьдесят пять исполнилось.
– Ровесница века. А выглядите вы хорошо. Семьдесят пять никак не дашь.
– Маленькая собачка до старости щенок. Да, – спохватилась она, – паспорт отдай. Я его в милицию снесу. А то у нас строго насчёт этого.
Я беспрекословно отдал хозяйке паспорт. Интересно, обнаружат в паспортном столе, что он фальшивый? Впрочем, как им обнаружить?
– Бабуль, мне бы на вокзал сходить. У меня там вещи остались.
– Сходи, миленький, сходи. Располагайся.
Она, наконец, вышла из комнаты, а я пошлёпал на вокзал. Добрался до него за десять минут. Вынул из камеры хранения чемодан и заглянул в станционный буфет. Я с утра ничего не ел, и в желудке давно творилось, чёрт знает что.
Выбор в буфете был небогат. Но за неимением лучшего… Я взял пару варёных яиц, пяток холодных котлет, стакан чуть тёплого чая и каменной твёрдости коржик.
Нужно как-то решать проблему с питанием. Мне вовсе не улыбалась перспектива заработать язву желудка. На заводе наверняка есть столовая, и с обедом сложности не будет. Но вот завтрак и ужин. У меня даже ложки нет, не говоря о чайнике и кастрюле.
Я залпом выпил так называемый чай и, оставив буфетчице для дальнейшего использования нетронутый коржик, поспешил в свой новый дом. Там наскоро разобрал вещи и подошёл к хозяйке, которая в позе «зю» копалась в огороде.
– Марья Ефремовна, где у вас магазин?
– На соседней улице. Дойдёшь до каменного дома, повернёшь направо, там опять направо, в магазин и упрёшься.
– Марья Ефремовна, у вас холодильника нет случайно?
– Есть. На кухне стоит. Верка свои продукты на верхней полочке держала. И ты там храни.
– Спасибо, Марья Ефремовна.
– И посуду бери, какая свободная. Не стесняйся. А и разобьёшь – не страшно. Полно её, посуды-то. Не в могилу ж её тащить?
– Спасибо, Марья Ефремовна.
– И на огороде рви, чего надо. Лучок там, огурчик или морковочку. Только картошку не трогай. Её с умом надо копать. Лучше мне скажи, я сама нарою.
– Спасибо, Марья Ефремовна. Значит, направо?