Последний конвой. Часть 2
– Ополченцы, поторопитесь. Времени мало, враг уже на окраине.
Петр продолжил прерванное занятие, время от времени отвлекаясь, чтобы смахнуть с лица стекающую воду. Когда он закончил непростую работенку, оказалось что пожадничал и прихватил немного лишку. Четыре патрона в последний магазин не поместились. Он покрутил их в ладони, потом незаметно сунул обратно в карман. Авось пригодятся!
– Заплатить Харону.
Патронов в коробке оказалось куда меньше, чем было нужно. По толпе прошел недовольный ропот. Последним удалось зарядить только по два магазина, а кому-то так и вообще хватило всего на один. Обделённые недовольно ворчали и жаловались на судьбу. Чекист на жалобы не реагировал.
– Ополчение, строиться!
Кое как выстроились в один неровный ряд. Автоматы закинули на плечо, стволом вниз. Снаряженные магазины засунули в карманы, потому как деть их было больше некуда. Ни подсумков, ни разгрузок ополченцам по уставу не положено. Со стороны это сборище гражданских с оттопыренными карманами, наверное, выглядело уморительно. Но самим мобилизованным было не до смеха.
Чекист хмуро оглядел строй, скорчил кислую гримасу.
– Стадо баранов…
– Друзья, – негромко начал он, – внутреннее кольцо обороны города прорвано. Бойцы из вас конечно никудышние, но наступающим ордам кочевников нам противопоставить больше некого. Резервов нет. Вас, конечно, быстро сомнут и уничтожат, но постарайтесь продержаться хотя бы полчаса. Помните, что вы защищаете свои семьи, жен и детей. Чем больше у них будет времени на эвакуацию, тем больше людей мы сумеем спасти.
– Патронов мало, – крикнул кто-то из конца строя.
– Патроны подвезем еще. Я обещаю! Кому посчастливится остаться в живых, отступайте вдоль проспекта по переулкам в сторону набережной. Там стоит баржа. Будет ждать столько, сколько сможет.
Он смахнул воду с лица и добавил почти неслышно:
– Даст бог, свидимся еще.
– На том свете!
Петр не выдержал:
– Заткнись, – сказал он одними губами, – ну сколько можно?
Испугано огляделся по сторонам. Вроде бы никто не услышал. Подумают совсем сдвинулся от испуга, еще возьмут и «шлепнут» из перестраховки.
– Симаков, – гаркнул чекист на возившегося с задним бортом водителя, – заводи! Едем на блокпост.
Дождь пошёл еще сильнее, хотя совсем недавно казалось, что сильнее просто невозможно. Длинный ветвистый разряд на долю секунды осветил улицу, бледные и растерянные лица ополченцев, языки сизого дыма, поднимающегося над почти погасшими кострами. А уже через минуту двигатель грузовика взревел, выпустил клуб удушливо-тошнотворного выхлопа и, разбрызгивая грязь, покатил дальше.
– Все, – прохрипел толстяк, – заваливаем проезд. Больше с этой стороны ждать некого.
– А патроны же обещали привезти? – истерично крикнул кто-то из темноты.
– Вроде большой, а в сказки веришь – ухмыльнулся толстяк, – в кузове под брезентом с десяток ящиков было. Я разглядел. Если бы хотели дать, то выдали бы сразу. Все, нас уже списали в расход.
– Ну, чего стоим? Подмогайте, братцы! Бочки тяжеленные, зар-раза! Одному никак.
Петр шагнул вперед, ухватился за шершавый ребристый край, потянул на себя…
***
Шум со стороны площади усилился. Разобрать отдельные выкрики невозможно, сплошной неразборчивый гомон и терзающий душу вой. А потом прожекторы выхватили из темноты сразу множество изможденных и невероятно грязных тел, полуголых или облаченных в лохмотья. Окровавленные повязки, костыли, отсутствующие конечности, невероятная худоба, землистый цвет кожи. Некоторые босиком или в каких-то непонятных обмотках, сделанных на скорою руку из собственной одежды.
Петр растеряно поводил стволом из стороны в сторону и смачно выругался. В руках у нападавших не было совсем ничего.
Они что, вот так, с голыми руками, собрались идти на штурм?
– И что теперь делать? Стрелять в безоружных?
Петр непроизвольно оглянулся посмотреть – кто возмутился? Оказалось, тот самый очкарик, что разливал самогонку.
– Оружие к бою!– заверещал толстяк, пытаясь перекричать шум, – открыть огонь по моей команде.
Петр извлек из кармана магазин и пристегнул к автомату, снял с предохранителя, передернул затвор, вдавил приклад в плечо.
– Я не смогу в безоружных, – простонал очкарик рядом, – да что мы, звери что ли?
– Заткнись, – прошипел Петр, старательно прицеливаясь. Он постарался мысленно отгородиться от очкарика, но у него ничего не получалось. Тот продолжал скулить и бормотать над самым ухом, все время отвлекал, не давал сосредоточится.
– Огонь! – рявкнул толстяк.
Дружно грохнули полтора десятка автоматов, первый ряд наступающих повалился на асфальт. Бежавшие сзади перепрыгивали через трупы своих товарищей, спотыкались, но продолжали бег, почти не снизив темп. На место выбывших встали новые, расстояние до баррикад стремительно сокращалось.
Петр вдавил спусковую скобу, и автомат бодро заплясал в его руках. Проклятый дождь заливал глаза, мешал прицелиться. Впрочем, он и не особо старался, строй кочевников был настолько плотным, что попасть проблемы не составляло. Скорее наоборот, чтобы промазать, пришлось бы очень сильно постараться.
С каким-то отстраненным равнодушием поменял магазин, и вновь посмотрел на беснующуюся толпу сквозь прорезь прицела. Вдавил спусковую скобу и с внутренним удовлетворением убедился, что несколько фигурок споткнулось. На освободившееся место моментально втиснулись новые лица, толпа продолжала бежать, но теперь что-то неуловимо изменилось. Вместо изможденных доходяг первый ряд атакующих занимали скуластые здоровяки. А потом защелкали пули, рикошетя о бочки баррикады, кочевники открыли ответный огонь.
Тактика оказалась примитивной, но весьма действенной. Чтобы разжалобить и обескуражить обороняющихся, ввести в заблуждение и посеять панику, вперед пустили женщин, стариков и больных, одним словом – обузу, нахлебников, так и так подлежащих ликвидации. Чтобы те приняли на себя основной удар и собственными телами прикрыли сильных бойцов от разящего свинца. Первый, самый дружный залп был потрачен впустую, на живых мертвецов.
Пока ополченцы меняли опустошенные магазины, толпа кочевников стремительно приближалась. Стреляли прямо на ходу, отчего сильно страдала точность. Но большинству ополченцев, ни разу не нюхавших пороху, хватило и этого. Страх победил, многие побросали автоматы, залегли за бочками, а некоторые вообще, поджав хвост и скуля, рванули в переулок.
Петр заскрипел зубами так громко, что звук перекрыл шум дождя, вдавил приклад в плечо и вновь открыл огонь. Проклятый дождь хлестал, словно плетью, молния полыхнула через все небо несколько раз подряд ослепив его, а потом от грохота разряда заложило уши, и зазвенело в голове.
Кочевники приближались неумолимо, как сама смерть.
Когда до баррикад осталось всего двадцать или тридцать шагов, послышалась непонятная гортанная команда, и нападающие разом остановились. Из задних рядов – передним быстро передавали что-то небольшое и продолговатое. В свете луча прожектора блеснуло стекло, ярко запылал факел, судорожное движение в толпе нападающих и небольшие огоньки стали распространяться по передней шеренге.
– Берегись! – истерично завопил толстяк.
Еще одна гортанная команда, и огоньки дружно полетели в их сторону. Петр никак не мог сообразить, что же происходит? Кто-то из ополченцев завопил во всю глотку от ужаса, беспорядочно затрещали автоматы обороняющихся, в ответ со стороны кочевников загрохотало тоже, но теперь гораздо громче и стройнее. Раздался звон битого стекла, и вдруг нестерпимо ярко вспыхнуло пламя.
Теперь вопили сразу в несколько глоток. Крики боли, досады, проклятья и молитвы смешались в одно неразборчивое целое. Какофония, от которой сразу разболелась голова и привычно запульсировал висок. Следовавшие одна за другой яркие вспышки совсем ослепили Петра, и ему пришлось не только сжать веки, но и прикрыться ладонью.
Коктейль Молотова, – наконец-то сообразил он, – нападающие применили очередную хитрость, внеся сумятицу в стройные ряды ополченцев.
Петр поднял воспаленные веки и, прикрываясь ладонью, попытался рассмотреть, что творится вокруг? Нестерпимо яркий свет пламени резал глаза, полыхали почти все бочки баррикады. Несколько бойцов ополчения, охваченные пламенем, катались по земле, пытаясь сбить огонь. Получалось плохо, видимо, бензин был смешан не только с машинным маслом, но и еще с какой-то неведомой дрянью, похожей на алюминиевую пудру. Пирогель. Самодельный напалм.
Какие полчаса? Сопротивление оказалось сломлено за какие-то жалкие минуты.
Очередная бутылка врезалась в бочку прямо перед ним, во все стороны брызнули осколки стекла и огненный цветок протянул свои длинные лепестки к мрачному черному небу. Петр рефлекторно шарахнулся назад, споткнулся и упал. Пламя обожгло лицо, вспыхнули волосы, брови, задымила и зачадила одежда, невыносимо запекло руки.
И все-таки ему повезло, спасла реакция. Кое-как потушив пламя и окунув саднящие кисти на секунду прямо в лужу, Петр подобрал автомат, сменил магазин, подполз к баррикаде и затаился. На бочки принялись забираться первые наступающие. Загрохотали автоматы кочевников, добивая остатки вяло сопротивляющегося ополчения.
– Ну вот и все!
Во всю мощь хохотнул голос. В виске опять пульсировала боль.
– Недолго продержались смертнички.
– Отвали, – буркнул Петр вслух, не прячась. Теперь уже все равно, даже если услышат посторонние. Поднял ствол автомата и дал очередь практически в упор. Несколько нападающих повалилось оземь, но ситуацию это не спасло. Людской вал перекатился через баррикаду и, не задержавшись ни на секунду, двинулся дальше, сминая все на своем пути.
– Прут, как саранча!
Петр прижался спиной к чадящей и еще теплой бочке и выстрелил назад, прямо в спины убегающих кочевников.
– Суки!
Громко щелкнул и заткнулся автомат, патроны опять закончились. Судорожным движением он отстегнул магазин и принялся шарить по пустым карманам. Нашел заначку, но от волнения один патрон уронил в грязь. Разве найдешь в темноте?
Черт с ним!
Переключил собачку на стрельбу одиночными. Выпустил один за другим все три пули в стремительно удаляющиеся спины, развернулся и выглянул из-за бочки.
Схлынула вторая волна наступающих, самых сильных и здоровых бойцов, теперь плавно подтягивался основной состав кочевников. Одеты как попало, вооружены непонятно чем. Беженцы, изгнанники, дезертиры, депортированные, воры и разбойники, больные и сумасшедшие, старики и калеки. Одним словом, – кочевье.
Те, кому больше не было места в обществе, сбились в стадо и пошли на штурм города в поисках жратвы. Правильно сказал голос – саранча и есть.
Среди мертвых тел ополченцев увидел одно, подающее слабые признаки жизни. Подполз ближе, перевернул лицом вверх, с немалым трудом опознал очкарика.
– Жив?
– Да, – прохрипел тот, затравлено озираясь. Нащупал в темноте свои очки, изрядно заляпанные грязью, натянул на лицо. Вновь снял и принялся протирать грязными пальцами, от чего те стали совсем непрозрачными.
– Поищи патроны, – приказал Петр, – у меня закончились.
– Мародерить, что-ли? – взвился очкарик, – не буду я! Да и какой смысл? Нас уже победили. Уходить нужно!
В ответ Петр несильно ударил его кулаком в скулу. Спорить не хотелось.
– Шевелись, слизняк!
Как ни странно, зуботычина подействовала, очкарик, стеная и плача вслух, пополз вдоль все еще коптящей баррикады, обыскивать трупы. Вскоре вернулся, держа в руках наполовину опустошенный рожок.
– Это – все? – набросился на него Петр.
– Да, – прохрипел очкарик, и после паузы добавил, – Крота убили, сволочи. Хороший мужик был, смелый.
– Заткнись, – буркнул Петр, выдернул из рук очкарика магазин. Прищелкнул к автомату, взвел затвор.
– Петруха, не дури, убьют нас. Лучше давай уходить.
– К черту! Патроны ищи…
Петр приподнялся, уперся локтями в бочку и дал очередь по наступающим. Затея и впрямь оказалась глупой, кочевники немедленно открыли ответный огонь сразу из десятка стволов. Вокруг засвистели пули, и Петр благоразумно скользнул обратно за баррикаду. Остаток патронов он выпустил не глядя, поверх бочек. Лишь бы в ту сторону.
Вернулся очкарик, размазывая грязь по лицу, зашептал в самое ухо.
– Петруха, там это… один живой. Помочь надо бы…
– Где? – взвился Петр, – показывай дорогу.
Очкарик проворно пополз вперед, Петр пристроился следом. Выжившим оказался толстяк, ранее назвавшийся «старшим». Как там его? Кузьма? Леха, вроде. Да, точно. Леха.
Петр аккуратно потряс раненого:
– Алексей Дмитриевич. Живой?
Петр посветил зажигалкой на раненного вздрогнул, отшатнулся сдерживая рвотные позывы.
– Петя, ты? – угадал по голосу толстяк, уставился невидяще куда-то в пространство, – контузило меня. Не вижу ничего.
Петр быстро погасил пламя, стараясь не смотреть на изуродованное и обожжённое лицо Кузьмы.
– Как там наши? Держатся?
– Нет, – не стал врать Петр, – оборону прорвали. Почти все погибли. Может быть, кому-то удалось уцелеть и отступить, я не знаю.
– Хреново, – помрачнел толстяк, попробовал приподняться, но упал обессиленный. Зашелся в приступе неудержимого кашля. Нашарил в кармане и протянул что-то невидимое в темноте.
– Вот. Все что осталось.
Петр взял из ослабевших рук снаряжённый магазин, пристегнул к своему автомату.
– Дай мне, – прохрипел толстяк, – а вы уходите… в переулок… вдоль проспекта… Баржа не будет ждать вечно.
Петр молча протянул ему свой Калаш. Кузьма сжал цевье мертвой хваткой, улыбка похожа на оскал.
– Уходите!
Петр оглянулся на очкарика:
– Все, уходим. За мной!
Затарахтел автомат толстяка, привлекая внимание нападающих.
Петр резко оглянулся, быстрое движение слева – из переулка в пылающие бочки на всем ходу врезался военный джип с разбитыми стеклами и многочисленными пробоинами от пуль. В салоне блеснули металлом ящики. Совсем молодой парнишка за рулем, черная форма в крови, лицо бледное, глазищи в половину лица.
– Мужики, я вам патроны привез, – едва слышно прохрипел он из последних сил, голова бессильно упала на рулевое колесо.
Молодой чекист все-таки выполнил обещание, послал кого-то из новобранцев.
– На убой.
Поздновато ты, дружище, – вяло подумал Петр, – воевать то больше некому.
А потом его мозг словно молния пронзила еще одна мысль, – патроны нужно уничтожить. Немедленно! Иначе они достанутся кочевникам.
Ой, как нехорошо получилось! Лучше бы толстяк оказался прав, и нас просто бросили. Собственными руками вооружили кочевников, побросав автоматы, а теперь еще и патроны подвезли вплотную к самой баррикаде. А ведь позади нас блокпост, и там такие же необстрелянные добровольцы, с тем же самым самоубийственным заданием – задержать наступающих хотя бы на полчаса.
А дальше?
«Площадь восстания» перегорожена, на «малой Синявской» тоже движуха была, ну и набережная наверняка «прикрыта». Последний рубеж…
Петр растеряно огляделся по сторонам в поисках очкарика, но тот исчез. В самый неподходящий момент дал деру, трусливый засранец.
Что делать?
Ботинок наткнулся в какой-то предмет. Наклонился, поднял, осмотрел оружие кочевников. Бутылка из толстого стекла треснула от удара, но не разбилась, фитиль выпал и потух.
Вот таким примитивным оружием они нас победили за пару минут…
Идея пришла мгновенно, скинул куртку, оторвал длинный лоскут от рубашки, скрутил, засунул поглубже в горлышко, нашарил в кармане зажигалку.
– Красавица моя, прошу, не подведи!
Щелкнул колесиком высекая искры, заплясал голубой огонек, быстро охватил все разрастающимся пламенем пропитанный бензином кусок ткани. Размахнулся и швырнул бутылку через разбитое окно в салон джипа. Раздался звон стекла, пламя полыхнуло во всю мощь, пожирая кожаную обивку сидений, синтетику обшивки салона, пластмассу, дерево и все, что может гореть.
Да где же очкарик?
Петр пригнулся, как можно ниже; в свете полыхающего джипа он, наверное, сейчас был виден, словно на ладони. Побежал гусиным шагом в проулок. Вокруг сразу же засвистели пули. Пришлось остановиться и залечь. Где-то вдалеке снова застрекотал автомат толстяка Кузьмы, переключая на себя внимание кочевников.
Надо же, до сих пор жив!
Джип разгорался все ярче. Еще пару минут, и нагревшиеся патроны начнут активно детонировать. Петр решился, вскочил и зигзагами побежал в проулок. Вовремя! Позади раздалась бешенная канонада и свист шальных пуль. Можно больше не переживать, патроны уничтожены.
Перед глазами заплясали зеленые пятна, в боку закололо просто невыносимо.
Нечем дышать! Нужно остановится и передохнуть хотя бы пару секунд. Вот только у него нет в запасе этих секунд.
Петр почти добежал до здания, споткнулся обо что-то мягкое и полетел на мостовую, обдирая локти и колени. Над головой опять просвистели пули и ушли в темноту, взвыла от невыносимой боли ушибленная голова. Глаза еще не привыкли к темноте, он вслепую пошарил вокруг себя и нащупал мертвое лицо. Рука коснулась пластмассы разбитых пулями очков…
Глава 5. Джон
Шквальный ветер на взлетной полосе аэродрома налетел внезапно, ударил в лицо, сорвал фуражку, осыпал песком, а затем безвозвратно улетучился.
– Как дела, Джон? – прокричал Макферсон сквозь шум турбин.
– Заканчиваем погрузку, господин генерал, – сложив руки рупором, завопил Шеридан в ответ, стараясь перекричать рев двигателей.
Старик окончательно сошел с ума! В этом нет никаких сомнений.
Джон конечно знал, что генерал – бывший пилот стратегического бомбардировщика, но сесть за штурвал в восемьдесят лет – это за гранью здравого смысла, никакой деменцией не оправдать.
Однако, теперь все окончательно встало на свои места. Когда Макферсон заявил, что у него есть не только самолет, но и отличный пилот, способный доставить транспортник в Эфиопию, Джон почувствовал какой-то подвох. Только идиот согласится на самоубийственную миссию.
Оказалось, что генерал имел в виду самого себя.
На все остальные вопросы Макферсон разразился длиннющим монологом:
– Да, он действительно не планирует сажать самолет. Учитывая естественное старение конструкций, усталость металла, а также отсутствие должной технической профилактики в течение многих лет, есть вероятность, что машина развалится при посадке даже на оборудованной площадке, а уж в пустыне катастрофа просто неминуема. Это последний полет лайнера! Взлететь он еще сможет, а вот сесть уже нет.
– Да, он стар, но еще вполне способен удержать в руках штурвал. Он сохранил ясный рассудок и твердую память, а гидроусилители в системе управления самого комфортабельного лайнера в мире сделают всю трудную работу сами. Ему останется только легкими движениями старческих рук, сведенных подагрой и атеросклерозом, заложить требуемый курс и включить автопилот.
– Да, он готов пожертвовать самим собой ради величия и процветания Америки. Может быть, вся его жизнь была всего лишь прелюдией именно к этому мгновению. Если судьба ниспослала США второй шанс, то он, генерал Макферсон, командующий воздушно-космическими силами NATO, не будет колебаться ни единой секунды. Для него будет честью погибнуть при выполнении боевого задания.
Вот, собственно, и все…
Умом Джон понимал, что авантюрная затея непременно выльется в один большой фейл. В лучшем случае, эта древняя рухлядь не сможет оторваться от земли и, теряя куски обшивки, кое-как доберется до конца зоны безопасности взлетно-посадочной полосы, и уткнется носом в холм.
В худшем, она все-таки взлетит, может быть, даже протянет пару километров, а потом с шумом и грохотом развалится в воздухе и рухнет обратно на грешную землю, угробив весь состав боевой группы.
Но даже если случится чудо, и эта чертова срань под названием «самолет судного дня» каким-то непонятным образом все-таки доберется до африканского континента, что с ними будет потом? Убийственная жара и тысячи миль безлюдной пустыни, крайне ограниченные припасы и невозможность их пополнить, вода сомнительного качества из местных речушек и сотни чернокожих головорезов, готовых на все, ради жратвы. Незавидная участь. А бонусом – неминуемое сражение со службой охраны конвоя Метрополии.
Джон разочарованно помотал головой.
Как он позволил этому старому маразматику себя уговорить? Неужели генерал настолько сильно владеет даром убеждения, что сумел погасить его инстинкт самосохранения?
Ведь он же понимает, что шансов вернуться обратно у группы нет? Прекрасно понимает! В сказку о немедленной отправке всего военно-морского флота к берегам Африки не поверил ни на секунду. Даже если генерал и отдаст подобный приказ, его преемник наверняка повернет корабли обратно. Рисковать остатками флота ради трех десятков морпехов не станет никто.
Тогда почему же он согласился?
Шеридан тряхнул головой, отгоняя неприятные мысли. Как бы то ни было, а отступать уже, действительно, поздно. Самолет загружен, штурмовики по местам, техника надежно закреплена тросами, пилот в кабине, двигатели ревут, пропеллеры вращаются.
По взлетной полосе бежал человек, нелепо размахивая руками.
Не иначе, что-то важное, придется ждать.
Джон машинально взглянул на наручные часы, констатировал, что взлет произойдет с небольшим опозданием от графика. Хотя это и не имело большого значения, сам факт задержки вызывал глухое раздражение.
– Ну что там еще?
Наконец-то посыльный добежал, остановился в двух шагах, отдал честь и, задыхаясь, отрапортовал о получении свежих спутниковых снимков.
– Давай сюда, – Шеридан впился взглядом в изображение, привычно вычленяя из хаоса знакомые элементы. Вот это серое пятно – почти наверняка сгоревший бензовоз, а вот эти пятнышки поменьше – останки от автомобилей поменьше. Автоцистерну бандиты не стали бы жечь ни за какие коврижки, каждая капля горючего в Африке ценится на вес золота. Значит, операция провалилась. А вот эти маленькие серые точки, скорее всего, сгоревшие джипы «группы захвата». Каким образом шестеро водителей и пара сопляков с автоматами сумели уничтожить два десятка профессиональных наемников?
Вопрос повис в воздухе.
Вновь налетел порыв ветра, рванул форму, обдал песком и заставил зажмуриться.
***
– Господи, Макферсон, – нервно выговорил Джон, – ради всего святого, объясните же наконец, что такого ценного в этом гребаном камне, и почему он так важен для вас?
Макферсон не торопясь прошел к холодильнику, извлек бутылку виски и пару высоких стаканов, вытащил из морозилки несколько кубиков льда, разделил между емкостями, разлил остатки виски. Светло-коричневой жидкости хватило лишь только на то, чтобы не полностью покрыть лед. Протянул один из стаканов майору, второй взял сам.
– Присаживайтесь, Джон.
Шеридан почувствовал немое раздражение. Сам напросился, теперь хочешь – не хочешь, а терпеть неспешную болтовню старика придется очень долго. Он мотнул головой.
Десять часов утра, какой может быть виски?
– Не отказывайтесь, Джон. Возможно вы видите лед последний раз в жизни.
Неприятный холодок пробежал по спине от слов старика. Кажется, генерал всерьез решил его угробить, отправляя на мёртвый континент? И даже стало немного любопытно, что же такого важного может предложить старикан? Ради чего он должен незамедлительно сунуть голову в петлю?
Макферсон вновь устроился в кресле, слегка качнул бокал, заставив жидкость вращаться по часовой стрелке и начал:
– Итак, Джон, ты спрашиваешь что такого важного для Америки может быть в этом гребанном камне? Я отвечу, но чуть позже. А пока хочу рассказать одну небольшую историю.
После Второй мировой войны, на островах Папуа – Новой Гвинеи образовалась новая религия, которую ученые окрестили Карго культом. Слово «карго» значит – груз. В целях обеспечения армии, а также самих островитян на острова в огромных количествах сбрасывались с самолетов ящики с грузом, в которых находились одежда, палатки, продукты питания, оружие и боеприпасы, горючее и многое другое.
Островитяне довольно быстро успели привыкнуть к падающим с неба «дарам богов». Когда война закончилась, и поток грузов иссяк, местные жители принялись имитировать действия американских солдат, летчиков и моряков, в надежде обмануть «богов» и уговорить возобновить поставки необходимых им вещей.
Они принялись строить «взлетно-посадочные полосы», для чего вырубали джунгли, ровняли площадки и изготавливали из дерева макеты самолетов в натуральную величину. Сооружали «контрольно-диспетчерские вышки», радары и другие внешне похожие сооружения из бамбука. Совершали бессмысленные, с их точки зрения, действия, подсмотренные у американских военных – ходили строем, изображали разговоры по рации, перетаскивали пустые железные бочки по аэродрому.
