Последний конвой

Эпиграф

Ничто не вечно в этом мире.

Мы и сами здесь временно,

всего лишь проездом,

из небытия – в вечность.

Глава 1. Родион

Засада была устроена по всем правилам военного искусства. Сначала взорвалась мина перед головной машиной, чудовищной силой взметнула песок в низкое мрачное небо, перечеркнутое косыми струями дождя. И тут же, практически без паузы, адски громыхнуло в самом хвосте колонны. Клубы черного дыма окутали поверженный автомобиль, языки багрового пламени принялись пожирать кузов. Нестройно затрещали автоматы Калашникова, визгливо застрекотал ручной пулемет, пули часто зацокали по листам бронеобшивки.

Догадаться о том, что их будут ждать в ущелье, оказалось несложно. Пожалуй, это было самое удобное место для нападения на конвой. Именно поэтому Родион поставил во главе колонны «Катерпиллер». Старичок Ката-сан выдержал уже несколько схваток, хвала Будде и японскому гению машиностроения, воплотившему в железо американскую разработку. Машина получилась действительно уникальная и надежная во всех отношениях. Массивный ковш принял на себя почти всю силу взрыва, а чудовищных размеров колеса вмиг смяли преграду завала и грубо расшвыряли по сторонам дороги. На секунду в свете мощных фар мелькнули полуголые человеческие фигуры, тут же скрывшиеся за камнями. Инстинкт самосохранения еще не совсем покинул дикарей.

Родион поднес к глазам бинокль и убедился, что колонна продолжает движение, почти не снизив темп. На крышах тягачей вертелись турели, короткими очередями тараторил спаренный крупнокалиберный пулемет. Выстрелы «падальщиков» теперь звучали значительно реже. Нападавшие смекнули, что добыча им не по зубам, и прекратили напрасную трату боеприпасов.

Вдалеке остался догорать ржавый «Камаз» хозобслуги, ранее замыкавший колонну. Не особенно и жалко: колымага уже разваливалась прямо на ходу. Ремонтники только вчера уговаривали пустить старую рухлядь на запчасти. Не уговорили, но видимо судьба этой машины была решена на самом верху небесной канцелярии. Плохо дело, теряем технику одну за другой, и ведь это в самом начале пути. До финишной ленточки еще так далеко, что даже страшно подумать.

Мина паршивая – новодел, больше дыма и грохота, чем поражающего действия. Повезло, в этот раз. Судя по звуку, боеприпасы у нападавших – китайские. Барахло! Может все-таки зря поддался уговорам Чекиста и построил короткий маршрут, нужно было и дальше держаться дельты Нила? Однако в излучине Новой Долины поместился целый десяток городков и мелких поселений, где наверняка есть выжившие, так что вероятность нападения увеличивается многократно. Лучше не рисковать по пустякам и объехать пустыней.

Эх, сейчас бы остановиться на полчасика, выпустить «фашистов» и зачистить это осиное гнездо к чертовой матери. Но нельзя, время не терпит, и слишком важный груз. Почти наверняка будут потери, а людей и так мало. Каждый боец на счету. Каждый ствол. Каждый патрон. Впереди еще больше трех тысяч километров пути. А сколько по пути банд встретим? Обидно будет, преодолеть полмира, и облажаться, не достигнув цели из-за самодурства начальника экспедиции.

Даже думать не смей! Мы доберемся! Обязательно доберемся. Мы не имеем права просто так сдохнуть в этих гребаных песках. Слишком многое поставлено на карту. А если точнее, на нее поставлено вообще все, что осталось у загибающегося человечества. Следующую экспедицию посылать будет просто не на чем, а пешком до Эфиопии не добраться.

Он осторожно выглянул в смотровую щель, сквозь густые клубы тумана брошенный автомобиль уже не просматривался. Выстрелы стихли.

Оторвались? Да, несомненно! Караван движется со скоростью самого медленного верблюда, но все-таки он движется! А это сейчас самое главное. Еще на шаг ближе к цели.

Он поднес к губам микрофон армейской рации и прокричал:

– «Коршун», первому на связь.

– На связи «Коршун», – прохрипела рация.

– Доложите обстановку.

– Едем, командир.

– Потери среди личного состава есть?

– Уточняем.

– Понял тебя, «Коршун», – Родион выключил рацию.

Через полчаса дождь прекратился, и в мрачном сером небе сквозь разрывы в тучах засияли сразу оба светила. Как всегда, переход от тропического ливня к невыносимой жаре произошел практически мгновенно, словно кто-то щелкнул невидимым выключателем, и сразу стало жарко. Еще минуту назад полоскало тропическим ливнем, а теперь жжет как у черта на сковородке.

Юпитер в это время года стоял очень низко над горизонтом, малюсенькая, но нестерпимо яркая точка сверлила левый борт командирского «Тигра». Корпус боевой машины ощутимо нагрелся всего за несколько минут. Короткий ливень не принес облегчения, только повысил влажность, отчего дышать стало еще труднее. Родион вытер пот рукавом форменной рубашки.

Проклятая Африка! Здесь слишком жарко для белого человека.

Водитель «Катерпиллера» выжимал из движка максимум, но трактор с самого рождения не умел двигаться быстрее сорока километров в час. А уж теперь стоило радоваться и двадцати. Впрочем, даже эта скорость являлась крейсерской для большинства технических средств из состава конвоя, многократно ремонтированных и модифицированных механиками самоучками. Иной экземпляр уже и опознать невозможно, собран из частей трех или четырех автомобилей самых разных производителей. Земная техника доживает последние дни, технологии воспроизводства запчастей утеряны, все запасы давно исчерпаны. С радостью пересели бы на лошадей, но бедняги вымерли одними из первых. Последняя стадия упадка технической цивилизации, – деградация. Впереди полный распад, возврат к первобытно-общинному строю, собирательству и людоедству. Впрочем, последнее уже давно практикуется, и не только в Африке, но и в Азии.

Ровный гул двигателей успокаивал, вгонял в сонливость. Родион резко открыл слипающиеся глаза, растерянно помотал головой, осмотрелся. Песчано-каменистая местность практически не изменилась, если не считать того, что тени сильно укоротились. Время суток близится к полудню, еще немного, и старенькие движки, изнасилованные немилосердными нагрузками, начнут капризничать. Нужно останавливаться на дневку, иначе рискуем перегревом и выходом из строя части техники. Да и люди не железные, через пару часов начнут терять сознание от усталости и невыносимой жары. Дневка посреди пустыни близка к самоубийству, но другого выхода у нас нет. Судя по карте, до воды еще четыре часа пути. Но карты слишком часто врут, так что расстояние можно смело удвоить. А может быть и утроить. Нет, это слишком далеко! Придется останавливаться.

Родион потянулся к рации, щелкнул тумблером:

– Внимание всем! Стоп конвой.

Дружно заревели сигналы множества автомобилей. «Катерпиллер» на ходу перегазовал, пустив к небу черные клубы дизельного выхлопа, и резко свернул вправо, на ходу опуская огромный, слегка закопченный утренним взрывом ковш. Практически не снижая скорость, он врезался в небольшой холм и словно гигантским ножом принялся сдирать слой почвы, формируя овальную защитную насыпь в направлении ослепительной точки Юпитера.

Колонна остановилась, захлопали дверцы, быстро и ловко на грунт выпрыгивали люди, загремели открываемые борта спецтехники. По песку поволокли брезент для палаток, металлические колья, различную утварь. Группа «фашистов» привычно заняла круговую оборону. Демонтировали и установили на насыпи один из крупнокалиберных пулеметов.

Все смертельно устали, немедленно требовался отдых. А часики тикают, и до полудня, когда все живое в пустыне забьется глубоко в песок и недвижимо замрет до самого вечера, оставалось меньше часа. Нужно торопиться оборудовать лагерь, не до сантиментов и беспрекословного выполнения воинских уставов.

Вскоре лагерь оказался готов. Натянули большой защитный тент, подогнали полевую кухню, растопили котел, потянуло уютным запахом костра. Повар итальянец, активно жестикулируя и мешая в кучу русские, английские, итальянские и французские слова, командовал двумя помощниками, вскрывавшими ящики с провизией.

Солнце почти точно в зените. Родион отдал команду загнать все цистерны под тент. Воду приходилось экономить: расход и так бешеный, а под прямыми солнечными лучами испарение к вечеру ополовинит наши запасы. К тому же горючее может взорваться от перегрева. Остальную технику выстроили полукругом для защиты лагеря на случай нападения мутантов или бандитов. По внешней стороне насыпи быстро разбросали несколько сигнальных мин. Наблюдатель махнул флажком – «противник не обнаружен». «Фашисты» укрыли пулемет маскировочной сетью и тоже перебрались в тень, заняв наблюдательные посты.

С платформы аккуратно спустили мини-экскаватор, дружно затолкали руками под тент. К сожалению, передвигаться самостоятельно он уже не мог, но все еще был способен рыть траншеи под землянки. Следом с платформы выгрузили несколько стальных профилей для обустройства перекрытий блиндажей. Люди валились с ног от усталости после двенадцатичасового перехода, но понимали, нужно поторапливаться, через час жара станет невыносимой, а через два – смертельной.

Экспрессивные выкрики итальянца теперь доносились гораздо реже, а с импровизированной кухни по лагерю потянуло заманчиво приятными запахами. В животе забурчало, жрать хотелось просто невыносимо. Родион вытащил из кармана серо-зеленую таблетку прессованной травы, сунул в рот, тщательно разжевал и проглотил. Трава была горькой и противной на вкус, но хорошо помогала против цинги. А зубов и так почти половины нет, хотя ему чуть больше сорока.

Прибежал запыхавшийся дежурный и быстро протараторил стандартную форму отчета.

– Потери? – хмуро спросил Родион, не глядя на сержанта, сейчас его гораздо больше интересовало сооружение перекрытий первого строящегося блиндажа. Работа спорилась, многократно отрепетированные действия способствовали четкому выполнению поставленной задачи.

– Двое. Водитель крайней машины и напарник погибли. Так же есть двое легкораненых в перестрелке, им оказана необходимая медицинская помощь. Лидия Андреевна свое дело знает.

– Все? – уточнил Родион.

– Так точно.

– Как техника?

Дежурный пожал плечами.

– Как обычно. Движки на последнем издыхании, крайняя степень износа ходовой части. Радиаторы текут, каждая вторая покрышка вздута. Механики латают, по мере возможности. Только все равно запчастей нет. Боюсь, и половины дороги не протянем. Машины разваливаются от старости.

– Сержант, – Родион строго посмотрел на подчиненного, – оставьте выводы при себе. Докладывайте только по существу.

– Техника в норме, командир, – быстро отчеканил пристыженный дежурный.

– Вот это другое дело, – кивнул головой Эмиссар, – мы забрали из Метрополии самое лучшее. Я даже скажу больше, мы забрали все, что еще хоть как-то могло перемещаться само, без посторонней помощи. Мы обязаны добраться до Колонии, потому что следующей экспедиции придется идти пешком.

Сержант опустил голову и ничего не ответил.

– Занимайтесь своими обязанностями. Смена часовых каждый час, что-то слишком жарко сегодня.

– Есть, – отчеканил дежурный. Отдал честь, и быстрым шагом отправился проверять посты охраны периметра.

– Проклятая Африка! – пробормотал Родион вслух, вытер пот рукавом и посмотрел на небо. Юпитер, догоняя Солнце, уже слегка поднялся над горизонтом, небо очистилось от туч и выглядело пронзительно голубым. Скоро полдень!

Через полчаса ударили в подвешенный кусок рельсы. Обед. По земляным ступенькам Родион спустился в блиндаж, выполняющий роль столовой. Итальянец суетился на раздаче, ловко наполняя тарелки отлаженными до автоматизма движениями.

Родион встал в очередь, получил тарелку супа из планктона, консервированную рыбу и лепешки. Стакан с комбучи оказался обжигающе горяч. Он прошел в центр и расположился за свободным раскладным столиком. Поставил поднос с едой, надломил лепешку и понюхал. Пахло одуряюще вкусно. А по виду и не догадаешься, что сделано из водорослей. Итальяшка видимо владел каким-то древним семейным рецептом, который никому не открывал.

Хороший у нас повар!

Родион ухмыльнулся собственным мыслям и принялся за еду.

– Родион Сергеевич, разрешите? – высокий парень с подносом в руках.

Эмиссар поднял взгляд. Скромно потупившись, один из молодых водителей претендовал на свободное место за столиком.

– Присаживайся, Франсуа, не занято.

Парень еще секунду потоптался в нерешительности, но поскольку все остальные столики были заняты, аккуратно примостился рядом с высоким начальством на раскладном стульчике. Взял в левую руку ложку, попробовал. Причмокнул, на секунду зажмурившись. Родион невольно усмехнулся, – суп действительно великолепен, хотя некоторые злые языки утверждают, что планктон вреден для здоровья и не совсем съедобен.

– Устал? – спросил Родион парня, просто чтобы не молчать.

– Есть немного, – признался Франсуа, – дорога паршивая, а у меня только одна фара светит, ни черта не видно ночью.

– У завхоза спрашивал?

– Говорит, для КамАЗов вообще запчастей нет.

– Врет, наверное? – усмехнулся Родион.

– Вот и я говорю, что врет, – завелся парень, – чертов скупердяй. И где такого жадного только нашли?

– Ладно, – кивнул Родион, – я поговорю. Если есть в резерве хоть что-то, будет тебе новая фара.

Франсуа заулыбался, и шустро заработал ложкой.

Аппетит сразу улетучился. Родион пристально посмотрел на парня, сделал пару глотков уже остывшего чая, поднялся и отнес поднос с тарелками на импровизированную мойку. Сдал поднос в руки помощнику повара и вышел на улицу.

Словно пощечина в лицо ударил поток обжигающего воздуха. До полудня оставалось всего десять минут, самое время прогуляться по лагерю и проверить посты. Родион расстегнул еще пару пуговок рубашки и стал подниматься по насыпи наверх. Песок осыпался под ногами, форменные ботинки пропитались пылью, норовя полностью слиться с раскаленной почвой.

Часовой осматривал окружение в полевой бинокль, спрятавшись от раскаленных солнечных лучей под маскировочную сеть, хотя тени она практически не давала. Родион осторожно прикоснулся к пулемету и тут же отдернул руку, – металл успел накалиться.

– Вот что парень, – сказал Эмиссар, – ступай-ка ты под тент. Каждые полчаса поднимайся на холм, осматривай периметр, и этого будет вполне достаточно. Торчать здесь весь день не нужно, – живьем поджаришься.

Часового уговаривать не пришлось, быстро отдал честь и опрометью бросился вниз по насыпи. Родион задержался на пару минут, оглядывая окрестности. По спине потекла струйка горячего пота, глаза слезились от невыносимо яркого света, обжигающий воздух шевелил волосы.

Больше сорока градусов, ожесточенно думал он, а ведь жара еще даже не началась. И это – февраль. А что же здесь будет в середине июля? Настоящее пекло!

Горизонт был пуст. Воздух дрожал и извивался, преломляя солнечные лучи, искажая местность до полной неузнаваемости. Родион перевел взгляд на лагерь. Сверху большую часть обзора перекрывал давно выгоревший на солнце тент. Два с небольшим десятка технических средств разного ранга выстроились защитным полукругом по внешнему периметру лагеря. С обратной стороны лагерь защищала рукотворная насыпь.

Эмиссар осторожно спустился с холма, сдерживаясь, чтобы не перейти на бег. Каждая секунда под прямыми солнечными лучами превращалась в невыносимую пытку. В горле пересохло, губы высушило, кожа на руках и лице горела, в ботинках что-то подозрительно хлюпало. Его организм выдавливал последние капли жидкости, чтобы хоть немного охладить тело. Неимоверно хотелось пить, но теплая и противная на вкус вода почти не приносила облегчения, зато сразу же выходила обратно капельками пота.

– Проклятая Африка, – вполголоса привычно выругался Родион, и вошел под спасительный тент. Не спеша прогулялся вдоль автоцистерн, взмахом приветствовал второго часового, занявшего наблюдательный пост на крыше водовозки.

Вот же хитрый жук!

Затем вышел к тракторам и тягачам, внимательно осмотрел технику. Одобрительно хмыкнул. Дошел до самого края лагеря, где между полуприцепами притаились пикапы, джип-вездеход мобильной группы, броневик штурмовиков и его собственный «Тигр». Еще один часовой «фашист» отсалютовал из укрытия. Родион тоже взмахнул рукой и повернул обратно. Теперь можно немного расслабиться и поспать хотя бы пару часов.

Спальных блиндажей было вырыто два. Один для водил, второй – для охраны и обслуги. Если в первом все спали мертвым сном, то во втором шла обычная текучка: смена часовых, подготовка к новому походу, суета и болтовня свободной смены. Родион выбрал первый – очень хотелось спать, спустился по грунтовым ступеням, раздвинул занавеси и вошел внутрь. Осмотрел мокрые брезентовые стены, школьные маты, разложенные прямо на полу, три десятка спящих тел водителей.

Дневальный непрерывно брызгал водой на брезент, капли мгновенно высыхали. Неизвестно, поможет от жары или нет, но хоть немного повысит влажность. Добравшись до самого края землянки, дневальный вновь возвращался обратно, зачерпывал новую порцию и брызгал снова и снова, опуская ладонь в ведро с дождевой водой, собранной сегодня утром.

Родион отыскал свободное место между водителями и лег, на секунду смежил веки, пытаясь расслабиться.

Ненавижу жару, с ожесточением подумал он, ненавижу Африку!

И почти мгновенно уснул.

Глава 2. Михаил

Михаилу приснилось, что он провалился по самую шею в зыбучий песок. Грудь сдавила тяжесть, губы растрескались от неимоверного жара, исходящего от поверхности пустыни. Раскаленный воздух полуденного зноя колышется перед глазами, словно острыми когтями дерет легкие, выжигая альвеолы.

Он сопротивляется изо всех сил, рвется наверх, но все равно тонет в рыхлой субстанции. Не за что ухватиться – нет точки опоры, медленно и неотвратимо тело погружается в песок все глубже и глубже. Спину и ноги нестерпимо печет, острые песчинки царапают кожу, глаза заливает потом. Задыхаясь, он хватает ртом воздух, словно глубоководная рыба, вытащенная на поверхность. В детстве Михаил часто видел этих уродливых созданий в сетях промысловиков. Отец работал на тральщике ВМФ, переоборудованном в рыболовецкое судно. Агония обитателей больших глубин обычно была недолгой, а потом их подавали на стол в запеченном виде. Он уже мысленно представляет самого себя, лежащего на огромном блюде, украшенном гарниром из свежих водорослей.

Михаил взмахивает руками в тщетной попытке остановить погружение, с надеждой оглядывается. Вокруг только пустыня, раскаленный воздух и бескрайнее небо с двумя убийственно слепящими солнцами. Еще секунда, и его голова навсегда скроется в песке. Он удваивает усилия, отчаянно барахтается, бьется в пароксизме отчаяния, ужаснувшись неизбежному, кричит, что есть мочи. В открытый рот тут же сыплется струя раскаленного песка, мгновенно забивает глотку и легкие, крик обрывается едва начавшись. Михаил кашляет, перхает, выплевывает песок, снова судорожно вдыхает, открывает глаза и просыпается…

***

Голова кружится, перед глазами плывет. Он несколько секунд растерянно моргает, пытаясь сфокусировать зрение.

Черт возьми, да где это я?

Память возвращается урывками: экспедиция, важный груз, конвой, Африка.

Африка, мать ее!

Михаил сумел различить в темноте Иваныча, который низко склонившись, прижал указательный палец к губам, затем отодвинулся и поманил за собой. Резко сел и почувствовал сильное головокружение. Спертый воздух, жара, искусственно созданная влажность. Все понятно – перегрев. Тепловой удар.

Он аккуратно встал, пошатываясь, пошел вслед за дедом. Там на поверхности, конечно, гораздо жарче, но хотя бы есть свежий воздух. Иваныч наклонился и отодвинул в сторону стеганое ватное одеяло, закрывающее вход. Михаил присел на корточки, поднырнул в образовавшееся треугольное отверстие и оказался снаружи.

То, что он почувствовал в следующую секунду, можно сравнить с ударом кувалды в лоб. Невыносимая жара обрушилась сверху, словно обдало кипятком. Михаил начал судорожно хватать ртом воздух, как совсем недавно это было во сне. В глазах опять поплыло, ноги сами собой подогнулись, чтобы не рухнуть на песок он ухватился за плечо старика и повис на нем.

– Тише ты. Стой, не дергайся. Сейчас акклиматизируешься.

Безумным взглядом Михаил обвел окрестности лагеря. Глазам больно от невыносимо белого песка пустыни. Солнце жжет даже сквозь брезент тента. Горячий воздух, поднимающийся от раскаленного грунта, создает невероятные иллюзии. Все предметы колышутся, плывут, произвольно меняют форму и размеры.

Враз пересохшими, шершавыми и совершенно не подчиняющимися губами Михаил просипел:

– Сколько градусов, Иваныч?

– Сорок восемь, – ответил старик, – и это мы только на триста километров отъехали от побережья. Дальше будет хуже.

Михаил закрыл глаза и тихо застонал, бормоча что-то невнятное.

– Мишка, подсобить треба. Старый я стал, не могу один колесо снять. Тяжелое, зараза. Бандюки нам скат прострелили, если не заклеить, пожуем покрышку. На ободах по песку далеко не уедем. Жалко машину.

– Сейчас, Иваныч, – заторопился Михаил, – я помогу.

– Не торопись, сынку. Постой еще минутку, приди в себя, успеем, до подъема еще есть время.

Михаил отмахнулся, сделал один неверный шаг по песку, затем другой. Ноги слегка дрожат, но слушаются. Адски раскалывается голова, и во рту, словно кошки насрали.

Плевать, всего несколько дней. Перетерплю как-нибудь, да и поздно уже поворачивать оглобли, полмира пересекли. А в Эфиопии полегче будет – климат почти как у нас в Метрополии.

Он добрался до МАЗа, секунду помедлил в нерешительности – тент над головой закончился. Почему-то стало страшно выходить под открытое небо. Появилось ощущение, что он сейчас вспыхнет, как вампир под прямыми солнечными лучами, и осыплется небольшой горсткой пепла на песок.

Михаил вдохнул глубже, как перед прыжком в воду, и сделал неуверенный шаг. Солнце хлестнуло невидимой плеткой, он снова пошатнулся, но устоял. Жгло и пекло невыносимо, словно к телу приложили огромный раскаленный утюг. Голова опять закружилась, но он не отступил, быстро добежал до металлических ступенек и ухватился за металл.

– Тряпку возьми, железо нагрелось, – запоздало крикнул Иваныч, но было уже слишком поздно.

Михаил вскрикнул от боли, отдернул руку и посмотрел на ладонь. В середине покрасневшей кисти белел небольшой пузырь ожога.

– Ни хрена себе, – поразился он, трогая волдырь указательным пальцем левой руки. От МАЗа шло тепло, как от раскаленной печки.

А в кабине сейчас что творится? Настоящий ад!

Он решился на вторую попытку, но на этот раз очень медленно, стараясь не прикасаться оголенными участками тела к металлическим поверхностям, осторожно поднялся по ступенькам. Поднырнул под защитный брезентовый тент и прошел в заднюю часть прицепа, где ухватил ящик с инструментом. Он оказался очень тяжелый, одному не поднять, пришлось тащить волоком, громыхая по рифленому железу. Церемониться Михаил не стал, просто выпихнул коробок за борт и проследил взглядом, как тот упал на песок. Спустился, подхватил ящик за большую железную ручку, потащил к многострадальному колесу.

Возились долго, во всяком случае, Михаилу так показалось. Гайки не желали поддаваться, сопротивлялись, и только приложив невероятные усилия, удалось сорвать их с места и открутить. Пот заливал глаза, мучила жажда. Михаил терпел, стараясь не показывать слабость. Питьевую воду приходилось экономить. «Технической» полно, а питьевой мало, поэтому пить нужно правильно – с солью. Выпьешь пару кружек противной и вонючей воды,– несколько минут, и все обратно потом выгнало. А жажда как была, так и осталась. Невозможно напиться теплой водой.

Вдвоем, непрерывно страхуя друг друга, сняли проклятое колесо, покатили под навес, ахнули на бок. Пришлось вернуться под палящие лучи за инструментом, сложить их в ящик и тяжеленную железную дуру тащить волоком по ребристому следу на песке под навес.

Иваныч уже возился с колесом, старый «водила» хорошо знал свое дело. Ловко орудуя поочередно двумя монтировками и молотком, принялся снимать огромную покрышку – разбортировать.

– Вот здесь подержи, сынку, я кувалдочкой шарахну…

***

Закончили, когда солнце уже заметно сдвинулось в направлении горизонта. Поставили колесо на место, вытащили огромный и тяжелый домкрат, взявшись за ручки, вдвоем закинули в кузов. Михаил машинально собрал инструменты, сложил в ящик и отволок обратно к прицепу. Привязал к ручке веревку, перекинул через поручень, используя его как импровизированный блок, затащил по ступеням, упираясь коленом в борт. Технология подъема ящика была давно отлажена до мелочей.

Иваныч не спеша возился со старым, V-образным дизелем. Что-то подкручивал, настраивал, долил воды в радиатор. Пожаловался между делом, – «течет зараза, думал сносу ему не будет. А оно во как, раз и потек». Это не удивительно, учитывая сколько лет тягачу.