Слишком большое сходство (сборник)

– Слушаю.

– Я по поводу Замотиной…

– Знаю. Все знаю. Я с ней уже говорил. У тебя все?

– Мужику-то, соседу моему, пятнадцать суток дали… Нехорошо.

– Да уж хорошего мало, – согласился начальник. – А ты что хотел? Он же топор на человека поднял. Все правильно. Да, Замотина у нас работник старательный, но ошибки возможны. Ты вот никогда не ошибаешься? Ты кем работаешь?

– Водителем. Ну и что? Старика-то посадили. Эта Замотина ваша повыдергала все деревья! Какой же это порядок?!

Женька продолжал отрывисто выстреливать фразы, постепенно распаляясь, начальник задумчиво смотрел на него, и Женька под этим взглядом стихал, запал его ослабевал, и наконец он замолк на полуслове.

– Кем, ты сказал, работаешь?

– Водителем, – озадаченно проговорил Женька. – А что?

– Переходи к нам слесарем, а? У нас слесарей нет… Квартиру дадим… Переходи.

– Да вроде есть квартира-то, дали мне… В этом же доме.

– Тем более! Тебя как зовут-то?

– Женька… Евгений то есть.

– У вас в доме воду подключили?

– Нет. Обещали на неделе… А что?

– Не будет воды на неделе. И на следующей не будет. – Начальник с силой потер лицо ладонями. – Слесарей нет. Некому подключать.

– Долго ли подключить?

– Долго. Надо все краны проверить, исправить поломанные, заменить некоторые нужно… А то дадим воду и тут же полдома зальем. Вот как, брат Женька… Так что, пойдешь?

– Подумать надо.

– Зарплата невелика, меньше, наверно, твоей, но ты можешь еще по совместительству – перечить не будем, даже поможем… Как у тебя по этой части? – Начальник выразительно щелкнул себя по горлу, издав булькающий звук.

– Нормально, – ответил Женька. – В порядке, – поправился он, но ему показалось этого маловато, и он добавил: – Не пью я, можно сказать. Брюхо болит.

– О! – обрадовался начальник. – Тогда ты для нас просто находка! Ну, так что, по рукам?

– Подумать надо.

– Подумай, – поскучнев, ответил начальник. – Отчего ж не подумать… А с Замотиной я потолковал. Не будет больше деревья рубить. Что получилось – ей пятьдесят стукнуло, вот она и развила деятельность, чтоб благодарность заслужить. Нет у нее других радостей.

– И что же, вынесли ей благодарность?

– Вынесли, – кивнул начальник. – А как же! Надо же поощрять людей за добросовестный труд. Она ведь хотела как лучше, общественную активность проявила, не о себе думала…

– О себе! – успел вставить Женька.

– Если сам о себе не подумаешь, то кто же? – улыбнулся начальник. – Видишь, как гуманно мы к людям относимся, переходи к нам, а? А твой старик сам виноват… Будто вчера родился. Пора привыкнуть. А то ишь, нервный какой!

* * *

Деев под присмотром милиционера работал во дворе своего дома – начальник райотдела милиции усмотрел в этом дополнительный воспитательный фактор. Иногда кое-кто из новых жильцов выходил из дому, помогал Дееву. Тот от помощи не отказывался. С особой тщательностью он уничтожил следы зловредной деятельности Замотиной – выкорчевал остатки срубленных деревьев, свалил в траншею ветви, подровнял землю.

– Бог в помощь! – не упускала случая поприветствовать его Замотина.

Деев сдержанно и беззлобно благодарил ее кивком. Иногда вместе с милиционером и еще двумя осужденными заходил домой попить чайку, но не злоупотреблял этим и всегда из-за стола поднимался первым.

Проходил день за днем, и Деев начал замечать, что Замотина теряет злую уверенность в какой-то своей правоте, что жажда отомстить, наказать рассасывается в ее душе. Особенно это стало заметно, когда Женька поставил новую дверь Замотиной.

– Может, и замок поставишь? – смущаясь, спросила Замотина. – Я уж в долгу не останусь, а?

– Замок? – не сразу понял Женька. – Это надо к Дееву обращаться. Он мастер по этому делу. Правда, пока в заключении находится, не имеет права… Но потолковать можно.

Отпустили его в субботу. Поблагодарили за службу, старшина на прощание руку пожал. Первым делом Деев отправился к месту, где стоял его старый дом. Еще издали, завидев остатки забора, знакомый поворот, он почувствовал, как колотится сердце. Уже у калитки понял причину волнения – Кандибобер. Как он здесь, жив ли? Женька обещал подкармливать пса, ну а там кто его знает…

Собаки на месте не оказалось. В будке белел неметеный, нетронутый снег. Деев обошел заснеженный пустырь, где недавно стоял дом, походил по саду – следов Кандибобера не нашел. Он несколько раз позвал собаку, и его голос звонко и одиноко прозвучал в морозном воздухе. Кандибобер не появился.

– Ну и правильно, – сказал Деев. – Чего тебе здесь делать… Это не жизнь. Ушел – и правильно.

Пустырями, напрямик Деев зашагал к новому дому. Он увидел его издали и даже не узнал поначалу: весь дом светился окнами. За две недели его уже заселили, и счастливые новоселы с наслаждением обдирали забрызганные жирными пятнами обои, перекрашивали полы, перевинчивали косо приколоченные шпингалеты, ручки, двери встроенных шкафов. Не жалели ни сил, ни денег, чтобы очистить квартиры от оставленного строителями духа пренебрежения к своей работе, к будущим жильцам, да и к самим себе. В каждом шурупе, заколоченном кувалдой, в каждом протекающем кране, в сорванной резьбе проступала какая-то ненависть к неведомым обидчикам, такой вот работой строители словно хотели выразить непонятный им самим протест.

Не глядя по сторонам, он проскользнул в свой подъезд и торопливо нажал кнопку звонка. Дверь открыла дочка.

– Батя! – воскликнула она. – Наконец-то! Мам! Глянь, батю отпустили на волю!

– Да ладно тебе, – буркнул Деев. Он бросил телогрейку на пол, прошел в комнату и уселся за стол, глядя прямо перед собой.

– Есть будешь? – спросила жена.

– Чего? – вздрогнул Деев.

– Есть, говорю, будешь?

– Да уж покормили.

Что-то говорила дочка, осуждающе бубнила жена, но Деев не слушал их, и радости освобождения не было. Он напряженно прислушивался к самому себе, стараясь понять, как приняли его здесь. Не дочь, не жена, нет, за них он не беспокоился. Телевизор явно издевался над ним, посмеивался. Старая кушетка стояла в углу мирно, не было в ее облике осуждения. «Это хорошо», – подумал Деев. Он посмотрел в темноту второй комнаты. Свет там был выключен, и в комнате стоял густой, но прозрачный полумрак – виден был стол, картинка на стене, тяжелый гардероб из крашеной фанеры. Ощутив исходящее из этой темноты тепло и спокойствие, Деев облегченно перевел дух. Значит, он здесь… И хорошо.

– Как Женька? – спросил Деев.

– А что ему сделается? Живет. Вон под окнами шастает – деревья сажает.

– Дерева?! – Деев долго смотрел в окно, прижав ладошки к стеклу, но так ничего и не разглядел. В прихожей он подобрал с пола телогрейку, нескладно, торопясь, натянул ее, надел шапку и вышел.