– Один?
– Мы не договаривались, что он будет с бригадой.
– Мне переодеться?
– Ни в коем случае! Бить – так по морде!
– Думаешь, я сейчас могу?
– В самый раз. Наотмашь. Пусть знает, с кем живет простой российский следователь.
– Что-то приготовить?
– Не тот случай. Захочет – сам принесет.
Звонок в дверь раздался минут через десять. Когда Пафнутьев распахнул дверь, то невольно отшатнулся – на пороге стоял совершенно незнакомый ему человек.
Но это был Сысцов.
– Боже, что делает с людьми жизнь! – смятенно воскликнул Пафнутьев, невольно делая шаг назад, чтобы получше рассмотреть неожиданного гостя.
– Что... Постарел? – помертвевшим голосом спросил Сысцов.
– Какой там постарел! Иван Иванович! Да вы сбросили не меньше десяти лет!
– Ну слава богу... А то я уж совсем духом упал. – И он осторожно перешагнул порог, держа в руке средних размеров дорожную сумку.
Сысцов и в самом деле выглядел гораздо моложе, нежели в те годы, когда занимал пост первого, когда, следуя партийной этике, ходил в черном костюме, темном галстуке, в белой рубашке, когда манеры у него были величественны, голова вскинута в полном соответствии с занимаемой должностью, шея напряжена, а позвоночник неестественно распрямлен. Теперь на Сысцове был пиджак в черно-белую клетку, темные брюки, голубая рубашка без галстука, а клетчатая сумка дополняла его облик – легкий, может быть, даже легкомысленный.
– Вика! – заорал Пафнутьев в глубину квартиры. – Иди сюда! Смотри на этого человека! Видишь? Нет, ты скажи, видишь?
– Вижу. – Вика кивнула, и соглашаясь с Пафнутьевым, и здороваясь с Сысцовым.
– Вот как ты должна меня одеть! Вот как ты должна меня обуть! Вот во что я должен превратиться!
– Превращу, – согласилась Вика и направилась на кухню.
– Это, Павел Николаевич... – Сысцов никак не мог пристроить свою сумку. – Значит, так... Сейчас, я знаю, порядки другие, молодое поколение выбирает пепси и еще черт знает что... А нам, я думаю, поздно менять свои привычки... Я уж, с вашего позволения, рубану сплеча...
– Мне к этому не привыкать, Иван Иванович.
– Простите, забыл... С вами, как и прежде, ухо надо держать востро... Учитывая, что я свалился как снег на голову... Кое-что с собой захватил...
– Это прекрасно! – воскликнул Пафнутьев, снимая неловкость. – Вы помните нашего знаменитого кулинара Николая Ивановича Губу?
– Вот! – радостно подхватил Сысцов. – Вот! И я хотел на него сослаться... Он в свое время для меня накрыл немало столов и... И преподал всем нам достаточно уроков человеческого общения. Поэтому не буду ничего объяснять. – Сысцов поставил сумку перед Пафнутьевым. – Пусть ваша жена разберется в ней сама, а мы тем временем немного поговорим.
– Заметано! – нарочито суровым голосом проговорил Пафнутьев и тут же отволок сумку на кухню. – Значит, так, Вика, – начал он, но та его перебила:
– Я все слышала, Паша.
– С вашего позволения, я возьму в сумке один небольшой пакетик, он понадобится нам для разговора, – Сысцов сдвинул «молнию» в сторону, взял что-то небольшое, вроде газетного свертка, и вернулся в комнату.
Пафнутьев придвинул второе кресло, такое же продавленное, как и то, в котором он только что смотрел телевизор, нажал кнопку, погасил экран, задернул штору, чтобы солнце не било гостю в глаза, убрал с журнального столика какую-то дребедень – расчистил пространство для разговора.
– Прошу! – он указал Сысцову на кресло.
– Спасибо, – тот осторожно опустился, поддернув на коленях брюки с четкой, наглаженной стрелкой. Пижоном стал Сысцов, фраером, подумал Пафнутьев и тоже сел. – Давно мы с вами не виделись...
– Но друг друга из виду не выпускали, – подхватил Пафнутьев.
– Да... Да, так можно сказать.
– Но одно время вы пропали, Иван Иванович... Говорят, в Кремле обитали, в президентской свите блистали... Верно?
– Было дело.
– Что ж случилось? Если, конечно, этот вопрос вам кажется уместным...
– Президент иногда тасует свою колоду. – Сысцов невесело усмехнулся. – А мне, старому дураку, надо бы об этом помнить... Немного пролетел.
– Бывает, – Пафнутьев небрежно махнул рукой, будто речь шла о сущем пустяке. – И я пролетаю, – утешил он Сысцова. – А кто не пролетает?
Сысцов сцепил ладони в один сдвоенный кулак и положил его на стол. Посидел так некоторое время, глядя на этот кулак, потом исподлобья взглянул на Пафнутьева, словно еще раз прикидывая – там ли он оказался, куда так стремился. Видимо, пафнутьевские штаны на резинке и куртка из женского махрового халата несколько сбивали Сысцова с толку, и он убеждал себя в том, что Пафнутьев именно тот человек, который ему нужен.
– Павел Николаевич, – медленно проговорил Сысцов. – Скажите мне, будьте добры... То, что между нами было, – ушло?
– Как с белых яблонь дым! – твердо ответил Пафнутьев, громче, чем требовалось для небольшой комнаты.
– И можем начать наши отношения с чистого листа?
– Мы обязаны это сделать! – заверил Пафнутьев гостя.
– Хм... Никак не могу привыкнуть к вашей манере разговора, – усмехнулся Сысцов. – Не знай я вас раньше с самой лучшей стороны, мог бы усомниться...
– Не надо, – поспешно сказал Пафнутьев. – Во мне сомневаться не надо. Я хороший. Надежный. Верный.
– Все это я знаю... Я имел в виду усомниться не столько в вас, сколько в себе... Правильно ли я поступил, придя к вам...
– Вы поступили совершенно правильно! – с жаром заверил Пафнутьев. – Не корите себя! Я именно тот человек, который вам нужен. И сегодня, и всегда.
– Мне тоже так кажется... Ну что ж... Ну что ж... Павел Николаевич, вот еще что... Мне бы хотелось, чтобы о нашем разговоре, о нашей встрече знали только мы. И больше никто.
– Заметано, – согласился Пафнутьев.
– Я даже не смог прийти к вам в прокуратуру. Не хочу, чтобы там меня видели... Это не каприз, это страх. Даже сюда я пробрался тайком на чужой машине.
– Неприятности? – прямо спросил Пафнутьев.