2084*

Ликование и эйфория после полной победы формально мирной цветной революции не обещали сторонникам традиционных сексуальных и семейных отношений ничего хорошего.

Одной из первых ласточек в законотворчестве стал запрет на изучение в школах и университетах классической и современной литературы, в которой сплошь и рядом описывалась неправильная любовь, которая не отвечала принятым теперь нормам во взаимоотношениях полов, не соответствовала новым основам морали и подрывала тем самым устои общества. Выявлять крамольную литературу, просматривая миллионы книг, никто не собирался, и запретили все скопом. Начало было положено. Искоренять, так искоренять. За книгами последовали картины, фильмы, оперы, балеты, песни. Музыку без слов оставили, чтобы сохранилась в культуре связь времен.

Весьма кстати нашелся прецедент – принятый еще в 1873 году и почти забытый закон, разработанный скромным служащим почтового ведомства Энтони Комстоком и названный в его честь. Непримиримый борец за нравственную чистоту создал «Общество борьбы с пороком». Ему не было и тридцати – энергии не занимать. И борьба началась нешуточная.

Формально Закон Комстока запрещал не сами книги, а всего лишь их пересылку по почте. Относилось это не только к беллетристике, но и к журналам, ко всему, что напечатано. Например, к учебникам для будущих врачей, которые своим содержанием тоже могли «развращать и разлагать» неокрепшие студенческие умы, не способные противостоять «безнравственному влиянию». Намерения самые благородные, разве что с перебором. Непристойной по Закону Комстока можно было объявить любую неугодную борцам за чистоту нравов книгу, вырвав из контекста любое предложение и приписав ему желаемое значение. Почта была тогда основным, едва ли не единственным способом доставки литературы, и на такой книжке можно было ставить крест. И ставили. Иногда и на авторе. Отправителю грозило тюремное заключение, предмет пересылки уничтожался. Фактически это была попытка ввести цензуру в обход первой поправки к Конституции США. Замахнулись на святое, и ведь получилось.

На почте за соблюдением закона следили специальные агенты. За первый год они конфисковали более ста тысяч книг и двухсот тысяч фотографий и рисунков. Но и этого оказалось мало.

В дополнение к Закону Комстока в ход пошел позаимствованный из английского права так называемый «Тест Хиклина», согласно которому непристойным, развращающим и разлагающим «умы тех, кто открыт для подобных безнравственных влияний и в чьи руки такой материал может попасть», можно было признать почти любое произведение, запретить его, прицепившись к единственной фразе или предложению. И пошло-поехало.

За несколько десятилетий неустанной борьбы за чистоту нравов в черных списках побывало множество книг, в том числе и вошедших потом в золотой фонд мировой литературы. Хотя запреты действовали обычно на местном уровне и не так уж долго, результаты впечатляют.

Одной из жертв стал в 1882 поэтический сборник Уолта Уитмена «Листья травы», отпечатанные копии которого потребовал изъять из продажи окружной прокурор Бостона Оливер Стивенс. За «откровенно сексуальный язык» книга была запрещена бостонским судом. Такая же судьба ожидала изданный в 1884 роман Марка Твена «Приключения Гекльберри Финна». А в 1902 он был запрещён Денверской и Бруклинской публичными библиотеками. Американская система правосудия предоставляет местным судам всеобъемлющие полномочия в решении дел, которые не тянут на федеральный уровень. Неутомимые книгоборцы пользовались этим в полной мере. В разное время в разных штатах им удавалось таким способом «защитить» неокрепшие души сограждан.

Не утихли страсти и через сотню лет. Искоренением непристойностей не ограничивались. Цели были разные, но неизменно самые благородные. Защищали от всего, до чего могли додуматься, исходя из собственных представлений о морали и человеческих ценностях. Знаменитый «Тарзан» Эдгара Берроуза был в 1961 изгнан из библиотеки калифорнийского городка с названием Тарзана, поскольку Тарзан и Джейн жили в своих джунглях, не поженившись, как положено. Плохой пример для молодежи. В 1983 в Алабаме приговорили к изгнанию из школьных библиотек «Дневник Анны Франк», в котором 13-летняя еврейская девочка описала ужасы нацистской оккупации. Основания? Книга де «вгоняет читателей в депрессию».

В 1996 в городке Мерримак в Нью-Гэмпшире вредной для школьников признали комедию Шекспира «Двенадцатая ночь, или Что угодно». Почему? Вы не поверите! Героиня пьесы, переодетая в костюм юноши, влюбилась в своего покровителя. Такой роман между «как бы однополыми» героями был признан нарушением местного законодательства, которое «запрещает обсуждать альтернативный образ жизни». О времена, о нравы! Сейчас бы попробовали.

В 2010 детскую книжку Билла Мартина о буром мишке Техасское управление образования включило в список запрещенных. Ее автор оказался полным тезкой мало кому известному марксисту-теоретику.

Список этот длинный. В Американскую библиотечную ассоциацию в начале XXI века ежегодно поступало несколько сотен заявлений с требованием запретить ту или иную книгу. Но на федеральном уровне к этому относились без особого интереса. До поры, когда все в стране кардинально изменилось. Героям «Двенадцатой ночи» теперь нечего опасаться – альтернативным объявлен другой образ жизни.

С Законом Комстока Алекс познакомился слишком поздно, когда уже был под следствием, полистав по совету адвоката Википедию. Ничто подобное раньше не могло интересовать филолога, который собирался после окончания престижного английского университета сеять в Штатах разумное, доброе, вечное. Но оказался не в то время и не в том месте.

Победившие под знаменами толерантности новые законодатели о знаменах этих скоро забыли и объявили войну всему, что напоминало о ставших теперь криминальными «смешанных» браках и «разнополой» любви. Представления о том, что такое есть порок, изменились. Произведения литературы и искусства, созданные за несколько тысячелетий, были признаны угрожающими безопасности Соединенных Штатов. Любые упоминания о возможности интимных отношений между мужчиной и женщиной должны беспощадно уничтожаться как представляющие опасность для общества и государства.

В 2060-е годы был принят целый пакет законов, нарушители которых подлежат судебному преследованию и изоляции от общества. Это стало апофеозом борьбы с особо опасным инакомыслием. Бороться с крамолой нужно огнем и мечом. Комсток позавидовал бы решительности и бескомпромиссности новых борцов за чистоту нравов. Алекс вспомнил фразу из пьесы русского писателя Грибоедова: «Уж коли зло пресечь: забрать все книги бы да сжечь». Грибоедов и его герой жили в начале XIX столетия. Американские законники во второй половине XXI века мыслили шире и были практичнее: уничтожая зло, можно одновременно творить добро. Бумажные книги и ноты не сжигали, а направляли на переработку, превращали в дешевое сырье для полезной продукции – салфеток, туалетной бумаги, упаковки и при их дальнейшей утилизации не причиняли вреда природе. Три в одном: и борьба со злом, и солидная экономия, и охрана окружающей среды.

Из учебных программ исчезли литературоведение, история искусств и любые предметы, связанные с запрещенной тематикой. К этому времени полноценных университетов уже не было, но библиотеки еще кое-где сохранялись. Дяде Сэму достало ума не уничтожать основанную в 1800 году одну из крупнейших в мире Библиотеку Конгресса, где собраны десятки миллионов изданий и рукописей, в том числе раритетов. Хранилища книг и периодики были закрыты для сторонних посетителей, допуск туда имел только служебный персонал и иностранные специалисты по особым разрешениям. Предложение распродать эту уникальную коллекцию, к счастью, не прошло. Остальные публичные библиотеки закрыли, книги утилизировали. Домашние книжные собрания обязали ликвидировать в установленные сроки самих хозяев.

Из периодики разрешены были развлекательные и рекламные журналы, не содержащие крамольных материалов, да научные и технические издания, которых уже оставалось крайне мало. Следили за всем специально созданные в каждом штате комиссии.

Все это Алексу поведал их семейный адвокат Джо Голдман. Но к юристам мы обращаемся, только когда уже нужна помощь. Нередко, слишком поздно.

От грустных воспоминаний Алекса отвлек сигнал на обед. Протертый суп-пюре из каких-то овощей, а скорее, из их синтезированных заменителей, сосиски с картошкой-фри, стакан колы. В общем, как всегда – не слишком аппетитно, но есть можно.

После обеда посмотрел выпуск местных новостей и очередную серию веселых приключений двух влюбленных прохиндеев, прерываемую блоками рекламы, которые Алекс просмотрел теперь с интересом. Скоро предстояла полная смена гардероба, адаптация к новой среде. Что там может быть нового? Он давно заметил, что пропала реклама журналов. Вспомнил, как развеселила в свое время их компанию метаморфоза некогда популярного мужского журнала «Плэйбой». Выжить ему не было суждено – содержание перешло в разряд криминальных, некогда многочисленная аудитория исчезла и журнал вместе с ней. Но примерно через полгода появился его клон с новым названием «Плэйгей» и соответствующим содержанием. При этом фирменный дизайн, шрифт названия и даже ушастый зайчик остались прежними. Бренд все-таки был известный. А вскоре вышел первый номер нового красочного журнала «Лесбиянг», что стало еще одним убедительным подтверждением подлинного равноправия полов. Оба журнала пользовались успехом у своих читателей и читательниц, а значит и у рекламодателей. Это предрекало им долгую и сытую жизнь. Но через некоторое время реклама обоих журналов с экранов исчезла. Столько лет прошло – может, и самих журналов не стало. Но жалеть не о чем.

Все эти годы Алекса не оставляли мысли о судьбе фамильной библиотеки, собирать которую начал его прадед еще в конце прошлого века. Библиотека не слишком большая, но в ней сплошь шедевры русской литературы XIX и XX веков, в том числе и редкие экземпляры, некоторые с автографами авторов. Папа ею гордится. Во время следствия обнаружить библиотеку не смогли, хотя в материалах обвинения она фигурировала.

Но главное, конечно, не книги, а судьба близких. К счастью, Джо удалось снять все обвинения с Марии, что оказалось почти единственной, но очень важной победой в его схватке с прокурором. Столь жестокого приговора они не ожидали. Но Алекс был мужчиной, молодым и сильным, а осуждения Марии допустить было нельзя. Свидетелей против нее у обвинения не оказалось. Она воспользовалась пятой поправкой к Конституции – правом не свидетельствовать против себя – и отказалась отвечать на провокационные вопросы прокурора. Держалась девушка, которой едва исполнилось двадцать два, с достоинством и лишь после оглашения приговора не смогла сдержать слез.

Их роман не был долгим – они встречались всего несколько месяцев до самого его ареста. Еще осенью в колледже, где Алекс продолжал преподавать английский, ему объявили о предстоящем сокращении в связи с изменением учебной программы. Без работы Алекс не оставался. Имея много свободного от занятий времени, он стал внештатным копирайтером – писал тексты, сценарии, сочинял слоганы для рекламных фирм и финансовых проблем не испытывал. Не желая расставаться с любимым делом, он собрал небольшую группу из тех, кто проявлял интерес к литературе. Подбирал их он, естественно, только по рекомендациям друзей и надежных знакомых. Кое-кто из его слушателей планировал отправиться на учебу за границу, кто-то вообще подумывал об эмиграции. Многих удерживала от этого забота о старшем поколении – почти в каждой семье были пожилые родители, дедушки, бабушки.

Занятия проходили в его загородном доме, что избавляло от необходимости перевозить запрещенные законом книги. Правда, иногда его ученики уносили их с собой, но спрятать одну книжку от постороннего глаза было просто. Все понимали, что ответственность за нарушение драконовского закона распространяется не только на Алекса, но и на каждого из них. Среди учеников оказалась одна девушка – Мария. Она потом призналась, что после первого занятия с трудом смогла дождаться второго, и думала на этих встречах не только о литературе, хотя со всех сил пытаясь сосредоточиться на предмете. Глаза предательски ее выдавали. Не заметить этого Алекс не мог. Он и теперь ощущает прилив тепла, вспоминая эти первые, как бы случайные соприкосновения взглядов. Все знают, как это бывает. По крайней мере, раньше знали.

В конце 2071 перед католическим Рождеством Мария задержалась после занятий, сказав, что у нее есть вопросы по рассказу Ивана Бунина «Солнечный удар»… То, что произошло с ними самими, Алекс сравнивал со вспышкой молнии, вырвавшей на мгновение из грозовой тьмы обращенные друг к другу лица. И тьма эта, как они оба тогда подумали, исчезла навсегда.

Новогодние каникулы они провели уже вместе, а через месяц Алекс представил Марию родителям. Папа, как и всегда с новыми знакомыми, был сдержанно приветлив и только изредка вопросительно поглядывал на Алекса. Мама и не пыталась скрывать, что девушка ей понравилась, помогала Марии освоиться, избавиться от скованности. К концу обеда обе уже были друг другом очарованы, и можно было подумать, что они знакомы давно. Заглянувший в родительский дом на огонек старший брат Питер сразу нашел с Марией общий язык и, понимающе поглядывая на Алекса, одобрительно ему кивал.

Это были прекрасные дни, и только интервалы между встречами казались невероятно долгими. Прошла незаметно зима. Приход весны вполне отвечал их солнечному настроению и ожиданию чего-то еще более радостного. Как и что будет, не важно. Они должны быть вместе – значит, будут, остальное не имеет значения. Что происходило вокруг, не замечали, будто окружающее их не касалось. Лишь обстоятельства, которые могли помешать очередной встрече, возвращали их к действительности.

И родители, и брат считали, что они прекрасная пара и должны пожениться. Но уже был принят закон, запрещающий создание разнополых семей. Браки, заключенные в других странах, в Штатах признавались, и потому влюбленные собирались отправиться летом в Англию, где у Алекса много друзей. Собирались, но не успели.

В его литературном кружке все были единомышленниками. Хотя встречи эти не были безопасными, осечки не должно было случиться. Но случилась. Кто-то все же оказался «крысой». Кто, Алекс не знал до сих пор. Суд ссылался на свидетельства, источник которых не раскрывали. По их содержанию определить доносчика было трудно, а обвинять кого бы то ни было без достаточных оснований и доказательств он не мог. Для судебного обвинения хватило нескольких книг, обнаруженных полицией в багажнике его машины по наводке оставшегося неизвестным бдительного гражданина. Этого оказалось достаточно, чтобы изолировать от общества опаснейшего врага, подрывающего его устои. Формулировка приговора было словно списана со статьи, относящейся к борьбе с наркобизнесом: «За хранение, использование и распространение материалов, представляющих угрозу для существующего государственного строя, подрывающих устои американского общества».

Винил Алекс только себя. Можно ведь было вовремя улететь, но видимых оснований для беспокойства не было. Мария всегда с ним соглашалась. Согласилась и тогда, что с Англией можно немного подождать – до окончания учебного года в Оксфорде, где работали несколько его приятелей, оставалось несколько недель.

О том, что их отношения уже сами по себе не вписываются в рамки теперь здесь принятых, вступают в конфликт с действующими законами, думать не хотелось. Да и законы эти они представляли лишь в общих чертах. Понимая, что ничего хорошего от сограждан ждать не приходится, они старались не дразнить гусей, на людях вместе не появлялись, встречались там, где не было посторонних глаз. В единственную короткую совместную поездку в Канаду в конце мая отправлялись каждый на своей машине, возвращались тоже. Но и этого оказалось недостаточно…

Взгляд опять остановился на календаре: 2084. Двенадцать лет… Что теперь? Деньги на счете до ареста были. Около десяти тысяч. Достаточно на первое время. Банковская карточка просрочена, но новую получить, наверное, не составит особых проблем.

Куда ехать? В Колорадо-Спрингс или Денвер? А может, еще куда. В любом случае надо связаться с Питером, если, конечно, он в Штатах. Брат всегда подскажет и поможет. А если Пита здесь нет? Об этом не хотелось и думать. А родители? А Мария? Все те же вопросы, на которые ответов нет, но скоро будут. Худшее даже предполагать не хотелось. Неизвестность его угнетала все время. О близких не знал ничего. Как и о том, сообщили ли семье, где он, и вообще что-нибудь. От этой системы всего можно ждать. Власть всегда умела обходить и законы, и конституцию, если они ей мешали. Законы всегда можно подкорректировать. Им можно все.

Надо было спросить, знают ли родные о его освобождении. В любом случае у ворот его никто не встретит. Не успеют сюда добраться. Надо рассчитывать на себя. Заказать машину, уехать куда-нибудь, связаться с Питером, а там будет видно.

Двенадцать лет… Эдмон Дантес – граф Монте-Кристо – был узником замка Иф четырнадцать. Но сидел он в каменном мешке и условия «Флоренс» – сносное питание, ежедневные прогулки, тренажеры, экран – посчитал бы курортными. Правда, у него был сосед-собеседник, что дорогого стоит, и вырвался он на волю сам, не обремененный особыми условиями. И богатство на него свалилось огромное. Глупые сравнения, чему тут завидовать? Своего Дантеса Дюма двести лет назад придумал, а у Алекса все реально, и хорошего давно не было. Но в субботу он будет свободен. Все остальное не важно. Как бы оно не обернулось, хуже не будет. С этой утешительной мыслью он и заснул.

2

В пятницу утром Алекса опять отвели к начальнику. Кабинет тот же, но офицер другой. На вопрос Алекса ответил, что прежнего перевели на новое место службы. Неужели и здесь не обошлось без Большого брата? Тот парень явно вышел в беседе с Алексом за рамки, определенные служебным регламентом, позволил себе неформальный разговор и слишком вольные, пожалуй, высказывания. Впрочем, это может быть и совпадением.

– Мистер Кронин, вы ознакомились с решением суда и условиями освобождения?

– Да, сэр. Ознакомился и готов подписать. Вот, пожалуйста, – Алекс передал бумагу офицеру. Тот положил ее на стол рядом со вторым экземпляром.

– Подпишите оба экземпляра. Ваш вы всегда должны иметь при себе. Передадите его полиции по прибытии к месту проживания. Вопросы есть?

– Да, сэр. Я хотел бы знать, сообщили ли родным о моем освобождении?

– Я не уполномочен информировать кого бы то ни было о чем бы то ни было и такими данными не располагаю.

– Понятно, сэр.

– Еще вопросы?

– Да, сэр. Каким образом можно отсюда уехать?

– Вы можете воспользоваться рейсовым автобусом до города Флоренс, который проходит здесь каждые полчаса, или заказать машину с водителем или без. О вашем решении вы должны сообщить мне сегодня до четырех часов. Изъятые при аресте личные вещи и документы будут переданы вам завтра утром в восемь. Выход с территории исправительного учреждения в 10.00. Если вопросов больше нет, можете идти.

– Вопросов нет, сэр. Благодарю вас, сэр.

В дверях уже стоял охранник. В серой форме.

В эту ночь Алекс почти не спал, еле дождался подъема. Позавтракал, не видя того, что ест. Когда принесли одежду, переоделся и не без удивления отметил, что немного поправился. В бумажнике оказалось около трех сотен наличными, банковская карточка, водительские права. Джентльменский набор начинающего вольную жизнь бывшего заключенного.

Ровно в десять появился охранник. Они прошли по лабиринту коридоров с дюжиной стальных дверей, и Алекс вышел из ненавистного серого блока и дальше за ограду на улицу.