TRANSHUMANISM INC. (Трансгуманизм Inc.)

Тетка наморщила губы, обросшие седым климактериальным мхом.

– Ой, про «me too» прилетело… Держите меня, девочки… В каком они веке-то остались?

Все это было терпимо и даже, как выражался филологический коуч, былинно – скоморохов любили именно за эти плевочки радиоактивного карбонового фольклора. Но потом они переключили свой бум-балалай в режим гуслей, бухнулись на колени, уперли бряклые глаза в тучи – и запели про Гольденштерна.

Кому же еще гнать про Гольденштерна, как не скоморохам-бескукушникам? У них проблем не будет. У них все проблемы уже есть.

Былина, как у них это называется, или плач.

Сначала слушать было интересно.

Мол, стонала Русь под половцами, стонала под печенегами – но знала врага, видела его лицо и даже со стрелой каленой в груди белыя могла изогнуться с седла да полоснуть его в ответ заветной казацкой шашкой.

Потом, значит, приехали супостаты-тевтоны в шлемах с пиками, налетели вороги на бипланах – и почти погубили Русь, почти пригнули ее к земле. Но глянула Русь в небо голубыми глазами, улыбнулась, засмеялась да и пустила ворогов клочками по закоулочкам. Вот только осталась у нее от той битвы на лбу кровавая рана в форме звезды, да и ослабла она сильно.

Потом навалилась вражья рать гуще прежней, с железными тиграми и стальными слонами – и совсем почти раздавили Русь, вмяли гусеницами в сырую глину. Но и оттуда Русь поднялась, да страшнее прежней в клубах атомного огня, с ярыми очами да мечом-кладенцом неодолимой силы.

И стали тогда дурить Русь разным лукавством, и обдурили полностью – рассыпалась она на части, как телега со сломанной осью. И пропала было Русь, и продалась уже за зеленые фантики, которые неудержимо печатал ворог – но пришли на Русь мудрые вожди. И дали ей новое учение – конкурентоспособность.

Сильна ты, Русь, сказали вожди – сколько вороги ни напечатают зеленых фантиков, все их заработаем честным трудом, так что у нас этих фантиков поболее чем у них станет! И пошла Русь за мудрыми вождями, и набрала много-много фантиков, да вороги догадались, к чему дело идет – и поймали Русь в сеть.

Трепыхнулась она раз, трепыхнулась два – да больно крепко держало вервие. И увидела Русь, что не одна она уловлена той колдовской сетью, а вместе со всем миром. И плыла она скованная в море слез сто долгих лет – русалка белая, китовица чистая, рыба святая – а потом поднялся к сети из темных глубин жидовин Гольденштерн и сказал русским вождям: идите ко мне в банку!

Дам я вам счастье такое, какого вы в жизни не ведали, радость небесную, благодать вечную… И дрогнули русские вожди, и пошли к Гольденштерну в банку, оставили святую Русь. Но не только на Руси так было – вожди всех земель нырнули в банки и оставили свои королевства, и воцарился жидовин Гольденштерн над миром один, и стал сосать кровь клопом окаянным, и когда наказание то кончится, никому не ведомо…

Бум-балалай издал последнюю руладу и затих. Скоморохи стояли на коленях, понурив головы, и ветерок шевелил их длинные чубы. Сколько в тех чубах, должно быть, вшей…

К этому времени Маня с теткой перебрались к окнам горницы второго этажа – сюда вонь не долетала. Надо было реагировать: плач о Гольденштерне слышали не только они, но и кукухи.

Тетка чуть заметно кивнула – мол, давай сперва ты, девочка. Маняша, конечно, знала, что говорить, и даже чувствовала молодое кобылье нетерпение. Сказать можно было много.

– Видите ли, господа скоморохи, – начала она, – самое мерзкое в той процедуре, которой вы нас подвергли – это не контакт с пещерным смрадом вашего конспирологического сознания, а то, что даже конспирологию свою вы знаете на двойку с минусом. Ну почему, спрашивается, «жидовин Гольденштерн»? Учите матчасть! Гольденштерн – если на секунду допустить, что он вообще есть, а это отдельная тема – не еврей и никогда им не был. Отнюдь. Он, если вам так важно, швед. Есть сотни конспирологических сайтов и веток, и там подробно объяснено, откуда взялись фамилии Гильденстерн и Розенкранц и почему Гильденстерн якобы стал Гольденштерном… Если уж взялись врать, так хоть врите умеючи. Но вам лишь бы жидовина где-нибудь обнаружить…

Девку от многоумия повело не в ту степь. Тетка ущипнула ее за попу и вмешалась:

– А если короче, мы в такие детали даже и входить не будем. У нас на дворе порядок простой – кто тут скажет ГШ-слово, получает от ворот поворот. Сразу. Так что валите отсюда подобру-поздорову, мудрецы-конспирологи, а еще раз ГШ-слово услышим, вызовем дроны. Тут база претория недалеко… Мерзавцы какие, а? Ушлепки. Говноеды вонючие…

Одновременно тетка скинула скоморохам в снег батон колбасы, круг сыра, бумажную иконку и несколько ярких подарочных карточек с сетевым кредитом – на такие можно было выменять у кочевых еды. Скоморохи молча подняли подарки из снега, жилистый усач взвалил на спину бум-балалай – и они поплелись со двора к телеге.

Все, конечно, хорошо понимали друг друга. Симбиоз. Скоморохи пели про Гольденштерна главным образом для того, чтобы хозяева могли обругать их последними словами, показав благонамеренность своим кукухам.

Лайфхак номер один – быстро поднять социальный индекс проще всего, вознегодовав, когда рядом скажут ГШ-слово. С этого скоморохи, в общем, и живут. В социальном плане им терять нечего. Споют, выдадут ГШ-слово в разных расфасовках, послушают молча, как их кроют, подберут жратву из грязи – и в лес.

Но Маньку понесло не в ту степь: три раза сказала ГШ-слово, да еще и призналась, что шарит по ГШ-веткам. И хоть лазукают по ним в ее возрасте все, и говорила она из самых лучших намерений, все равно напортачила.

Кукуха не вникает, кукуха считает. А ГШ-слово – это ГШ-слово и есть.

Ведь был в букваре стишок: как резать правду-матку? А не играй с правдой в прятки. Не режь фигурно, не режь фактурно, а излагай прямо, как папа и мама. Или, если сказать взрослой прозой, система восторженного визга не понимает…

Ой, молодо-зелено. Восемнадцать лет.

– Хорошо, что уезжаешь скоро, – сказала тетка за чаем. – Пока тебя в Благородном собрании какой-нибудь местный ухарь не заклеил. Они, поди, уже воют от холопок…

– Фу, – ответила Маня. – Как можно так говорить.

– Вот те и фу. В восемнадцать любая девка думает, что мир – это театр, а она в нем Джульетту играет, по себе помню. А мир вовсе не театр, милая. Мир – это тир. И люди в нем не актеры, а мишени…

* * *

По закону в восемнадцать лет Маня могла наконец выставить в сеть свою голограмму. Она даже немного с этим запоздала. Сибирская ферма была для съемок гораздо более интересным фоном, чем средней руки московская усадьба, где она жила вместе с мамой – и Маня убила весь последний сибирский день на съемки.

Голограмма… Смешное и волнующее слово, с которого начинается личная жизнь. На уроках объясняли в качестве курьеза, что лет двести или триста назад у термина было другое значение. Так называли ветхую 3D-технологию. Еще Маня запомнила, что слово «гомик» означало когда-то не «homo sapiens» – то есть человека без баночных перспектив – а гея, и происходило от другого латинизма. Все уже было когда-то в прошлом, но немного по-другому.

Маня лепила голограмму долго и вдохновенно – благо образцов в Контактоне было предостаточно.

Начиналось все с зеркала. Маня отражалась в нем по плечи – в грубой черной повязке на глазах (крашеная мешковина, специально разрезанная рвущими ткань тупыми ножницами), с голой шеей. Голая шея – это суперсексуально: такими девушек не видит почти никто. Разве что зеркало при смене кукухи. Ну или патологоанатом.

Потом из-под повязки на щеку стекала маленькая капелька крови. Уместный намек – одновременно на женское недомогание и притеснения властей: дважды верная нота уже лет так триста. Если голограмму вдруг посмотрят в зонах «Азия» или «Америка», поймут, что девушка передовая, притесненная и следит за трендами (это насчет мешковины).

Затем в зеркале появлялись пальцы Мани, аккуратно держащие новую кукуху – и сомнительная амбивалентность предыдущего кадра снималась: голая шея именно потому, что девушка меняет ошейник, а повязка – поскольку действует строго по медицинской инструкции, хотя и страдает под ее игом.

Прежней кукухой Маня хвастаться не стала бы. Черные черепа и звезды, обычный фрумерский понт, но для дочери банкира дешевка. Да и поколение фрумеров в целом было чуть постарше, просто для ее возраста отдельного тэга не выкатили. Так что сливаться с поколением особого резона не было. А вот новой кукухой похвастаться стоило. Это была дорогая кастомная вещь – и в следующем кадре она наплывала на зрителя.

Бусы из прочно сцепленных золотых и серебряных яблочек, чередующихся через раз. Яблочки надкушены – одно входит в выемку другого. Настоящее золото, белое и желтое, сверхпрочная углеволоконная нить, несколько бесполезных мелких бриллиантов среди сенсорных зрачков – в общем, реально ценная вещь (ювелирные и технические параметры кукухи в это время высвечивались мелким шрифтом в правом верхнем углу кадра). Не каждый папа такую подарит.

Замочек кукухи солидно щелкал, и Маня – все еще в повязке на глазах – снова появлялась в зеркале. Теперь она надевала на шею зарядку. Тоже вполне стильную – из синих и зеленых камней, перемежающихся маленькими медными колечками. В этих медных колечках и было все дело – вместе с ними выходило три металла. Это было модно уже не первый год, и Маня снова была в тренде. У нее было еще одно аккумуляторное ожерелье как бы из деревянных палочек – оно висело сбоку от зеркала и тоже появлялось в кадре. Но бирюзовое было круче и смотрелось с новой кукухой гораздо шикарнее.

Только потом Маня снимала с глаз повязку и непокорно взмахивала головой, посылая по свежевымытым волосам замедленную как в рекламе шампуня волну. Это движение, занимавшее всего несколько секунд, она снимала и переснимала целых два часа, пока не получилось то, чего хотело сердце.

И уже вслед за этим она гляделась наконец в зеркало, видела свою очаровательную мордашку, но оставалась как бы чем-то недовольна – брезгливо выпячивала губы (чтобы втянулись чуть полноватые, если честно, щеки) – и шлепала по зеркалу ладонью, как бы отвешивая ему шутливую пощечину.

Зеркало послушно качалось, наклонялось, и в нем появлялась наконец остальная голограмма, которую можно было как угодно останавливать, вертеть и зумить.

Безупречная фигура. С красиво оформленной грудью, розовыми сосочками, рыжеватым квадратиком интим-прически «адольфыч» (снова в тренде) и пирсинг-пищалкой зоны пупка, работающей от кукухи («стань наконец собой! огромная библиотека интимных стонов и шепотов бесплатно!»).

Бесплатно-то бесплатно, но за эту бесплатность пищалка начинала иногда передавать рекламу, причем норовила сделать это именно тогда, когда следовало изо всех сил интим-пищать (говорили, что она засекает рядом второе тело и снимает с рекламодателя оплату как за два включения). Позорченко, конечно. Но выглядела пищалка в точности как дорогая платная – для съемки сойдет.

В первом варианте голограмма была длиннее. Маня накидывала на голое тело полушубок, совала ноги в обрезки валенок и шла на заснеженный двор задавать скотине корм. В кадр попадали холопы в зеленых от соплей масках, многочисленные теткины иконы и даже официозный портрет бро кукуратора (за которым тетка прятала образ убиенного сердоболами государя – последнего из Михалковых-Ашкеназов, что было двусмысленно и опасно, поскольку государя и всех его клонов расстрелял в свое время лично бро кукуратор).

По стоимости кукухи, конечно, ясно было, что у семьи для работы есть холопы, и Мане не нужно ухаживать за скотиной. Но лично задавать корм скоту было стильно уже пару лет – в зоне «Евразия» так делали все богатые косметические влиятельницы. Иконы тоже не помешают: среди тех же косметичек опять стало модно выносить и вносить их назад под камеру, если хотелось намекнуть на богатство личной жизни. Даже простое присутствие иконы в кадре – это секси. Как бы намекает, да.

С другой стороны, многие могли не догадаться, что скотина и корм сняты для народности – не так уж далеко Маня от народа и ушла. Тетка жила не шибко богато, и холопов у нее на ферме было только девять. Зато иконы висели гроздьями на каждой стенке, и выносить их перед грехопадением пришлось бы очень долго.

Поразмыслив, Маня обрезала голограмму на «адольфыче». В прикладной видеопсихологии говорили, что запоминается последний кадр, а остальной материал воспринимается как предисловие. Она же не прелюдия к домашней скотине, правда? А вот милая мордашка в зеркале – вполне себе прелюдия к «адольфычу».

Краткость – сестра продаж.

В таком виде Маня и повесилась в Контактоне.