Риза Господня

Считаю своим долгом немедленно сообщить о случившемся царю нашему и Владыке, а посему не могу прибыть лично с извинениями и разъяснениями к Вам. Но посылаю со своим письмом самого верного своего посланника и помощника, драгоценную мою сестру княжну Наталью Васильевну. Ее приезд в Ваши палаты – знак моего уважения и Голицыных к Вам, бесконечной преданности царю и Патриарху и непричастности к досадному происшествию.

Знаю Вас, князь, как благородного и мудрого боярина и верю, что суд Ваш не будет скорым.

Кланяюсь Вам и желаю здравствовать. Князь Голицын».

Василий Васильевич закончил перечитывать письмо и про себя отметил, что составлено оно добротно и ни одного слова он не пожелал бы ни убавить, ни прибавить.

Он аккуратно скрутил пергамент и в тот момент, когда стал его скреплять тесьмой, дверь в палаты открылась и на пороге появилась княжна Наталья Васильевна. Еще до ее прихода Голицын решил не посвящать сестру в существо дела. Она уже знала, что тройка и карета найдены, возвращены и печалиться больше по этому поводу не следует. О том, что произошло на Китайгородском мосту, ей до поры до времени он сообщать не решился. Посчитал, что, будучи в неведении о происшествии, она станет более искренне и непринужденно рассказывать о пропаже экипажа князю Чернышеву, если тот начнет ее расспрашивать. Не стал князь рассказывать сестре и о том, что отправляется к царю Михаилу Федоровичу и Патриарху Филарету.

Василий сделал несколько шагов навстречу сестре и нежно обнял ее.

– Здравствуй, дорогая моя сестрица, – обратился к Наталье князь. – Видел, видел, как ты с братьями и сестрами резвилась с утра во дворе. Даже досада меня взяла, что нежданные заботы мне самому не позволили с вами покувыркаться в снегу.

– Вот так всегда, – с наигранной обидой произнесла княжна. – А вчера обещали, что будете меня на санках катать. И опять слова не сдержали. Ну и ладно. Братья наши силы быстро набирают. Так они меня на санки усадили и давай по двору катать.

Наталья звонко засмеялась. И, чтобы еще немного подзадорить брата, с озорством добавила:

– У них, поди, лучше, чем у Вас получается. – Наталья знала, что сказанное ею не обидит, а только обрадует брата. Тот который год ждет не дождется, когда молодые дубки-братцы поднимутся, ему и роду Голицыных подмогой станут.

– Ну что ж, хорошо, что вы повеселились. А теперь о деле, которое я хочу тебе поручить.

Князь подошел к столу, взял свиток и вновь вернулся к сестре.

– Вот письмо. Вручи его князю Ивану Васильевичу Чернышеву.

Василий посмотрел на сестру. Она была спокойна и совершенно не изменилась в лице.

– В письме очень важное для него сообщение. Заменить, сестрица, в этом важном деле тебя некому. Сопровождать и оберегать тебя будут четверо детей боярских из моего полка. На отдельных санях поедут за экипажем, тем самым, что вчера был похищен разбойниками. Семена, – Голицын сердито поглядел на стоящего у дверей и не посмевшего переступить порог конюшего, – отряжаю управлять тройкой.

Кольцов по выражению лица князя отчетливо понял, что если он не выполнит на этот раз ответственного задания, то не сносить ему буйной головушки.

Князь Василий крепко обнял сестру и добавил:

– Если не застанешь князя, расспроси, где он, когда воротиться должен, и, если слуги объявят, что ждут его родные и дворовые до сумерек, дождись. С сестрами князя повстречайся да разведай, на кого они свой девичий глаз положили. В общем, посудачьте о том о сем, дело вам знакомое.

Голицын поцеловал сестру и, делая вид, что не желает более ни о чем говорить, добавил:

– Ну, в добрый путь!

Наталья направилась к выходу, затем резко повернулась и, улыбаясь, попросила брата:

– Обещайте, что если поручение выполню, то в воскресенье на Масленицу вы мне ожерелье из драгоценных камней купите и подарите!

– Обещаю, обещаю, дорогая сестрица, – уже думая о предстоящей встрече с Патриархом Филаретом, ответил князь.

Пропустив княжну вперед, Семен пошел за ней следом.

Голицын проводил их беспокойным взглядом и сразу же начал собираться в дорогу. До патриарших покоев было рукой подать. Он ни на минуту не сомневался, к кому следует отправляться в первую очередь.

Глава пятая

Прочитав эту главу, читатель узнает о судьбе картлийского князя Давида Багратиони, о трагической странице в истории его рода, о нелегкой жизни в мужском монастыре Джвари, а также о том, чем занимался Урусамбек поздней ночью, оказавшись в одиночестве, и что побудило его на следующий день отправиться в гости к князю Ивану Васильевичу Чернышеву.

Вахтанг Багратиони хорошо знал каждый уголок Мцхеты и прилегающих к городу окрестностей. С той поры, как он начал себе отдавать отчет в том, в какое трудное время ему предстоит сохранить одну из ветвей царской династии Багратиони и приумножить ее славу, не было ни одного дня, чтобы он не молился о спасении и благополучии Картлийского царства, родной Иберии.

С шести лет, после гибели родителей и многих близких родственников, принадлежавших к царскому дому Багратиони, во время одной из многочисленных войн с турками и персами, Вахтанг воспитывался в монастыре Джвари под присмотром старого и всеми забытого князя Давида Багратиони.

Когда-то этот смелый и непобедимый воин стойко сражался за Картли, прославился своей непокорностью, неподкупностью и храбростью. Борясь против двух внешних противников – турок и персов, он никогда не забывал, в какой купели был крещен, им гордились друзья, перед ним трепетали враги. Истинный христианин, оказавшись в числе тех Багратиони и знати Мцхеты, которые отказались принять ислам под давлением персидских поработителей, он был в результате подлого предательства пленен, подвергнут мучительным истязаниям, брошен в темницу, где после тяжелой болезни потерял зрение. Двенадцать лет этот бесстрашный и несгибаемый рыцарь провел в одиночестве, закованный в цепи, постоянно испытывая мучения, голод и жажду. За эти годы он потерял физические силы, высох, ослаб и внешне являл собой жалкое зрелище. Но дух его не был сломлен. Вера в Бога и свободное будущее Иберии в минуты безысходности заставляли его отчаянно бороться за жизнь. Он научился терпеть и ждать. И его час настал. Когда уже казалось, что все забыли об опасном узнике и никого не осталось в живых из тех храбрецов, которые с ним рядом сражались и могли его освободить, а те, кто его предал, были раздавлены беспощадным колесом междоусобных войн, по неизвестно кем отданному приказу князь Давид Багратиони был выпущен из темницы с одним странным условием, что он никогда и ни при каких условиях не покинет территорию монастыря Джвари, монахи которого дали согласие приютить больного и угасающего слепого старика, предоставить ему угол и скромную пищу.

Смерть отняла у князя любимых людей, родителей, братьев и сестер. Лишенный огромных богатств и значительных земельных владений, обманутый людьми, с которыми долгие годы сражался против врагов Картли, Давид Багратиони, снедаемый язвами и неизвестными болезнями, за несколько месяцев, проведенных в монастыре, набрался сил, залечил многочисленные раны на теле, окреп. Ежедневно монахи по очереди, преодолевая подстерегающие повсюду опасности, приводили его в Мцхету, в собор Двенадцати Апостолов, где он долгие часы молился в центре храма у каменной сени. Взяв чудотворного мира, истекавшего из Животворящего Столпа, заботливые чернецы смазывали им обезображенное язвами лицо Давида и кровоточащие раны на его теле, и он чувствовал, что с каждым днем силы к нему возвращаются, душа излечивается.

В долгие часы молитв и тягостных раздумий он принял решение во что бы то ни стало не оставаться обузой монастырю, добиться и здесь, далеко в небезопасном месте, уважения и любви людей, ставших ему дорогими и близкими.

16 апреля 1579 года, на седьмом месяце пребывания в монастыре, к нему вернулось зрение. Случилось чудо. После стольких лет жизни во тьме он снова мог видеть окружающий мир и монахов, дорогие сердцу воды Куры и Арагви, столицу Картлийского царства Мцхету, строения монастыря Самтавро и собор Двенадцати Апостолов – Светицховели, храм Джвари в мужском монастыре, различать день и ночь, передвигаться без помощи посторонних. Но этой радостью он до поры до времени решил ни с кем не делиться. Монахи его возросшую самостоятельность во всем, в том числе и в передвижении по монастырю, оценили как вполне естественную для возвращающегося к жизни слепца. На протяжении долгих лет монастырской жизни чернецам приходилось встречать немало слепых странников, которые преодолевали огромные расстояния без чьей–либо помощи, справлялись с лишениями и трудностями полной опасностей жизни бродяг.

Спустя год, после того как к Давиду вернулось зрение, 16 апреля 1580 г. в возрасте шестидесяти пяти лет он был пострижен в монахи с именем Илия в честь святого пророка Илии. За день до этого события князь признался игумену, что к нему вернулось зрение, что он, хотя и очень плохо, но видит. Владыка посчитал, что до поры, до времени не следует рассказывать о случившемся чуде братьям, среди которых могли оказаться предатели. И чтобы бывший узник реже встречался с монахами, владыка определил Илию жить и трудиться на своем хозяйственном подворье, которое находилось в версте от монастыря.

Прошел еще год. Монах Илия проводил дни в трудах и молитвах. Никто из старых врагов Давида Багратиони никогда бы не признал в шестидесятишестилетнем мужчине когда-то одного из самых грозных картлийских воинов.

В один из августовских вечеров 1581 года в скромную каморку монаха, пристроенную к резиденции игумена, вошла женщина. На ней была просторная черная накидка с капюшоном, полностью скрывающим ее лицо. Было заметно, что она сильно устала и едва держалась на ногах. Правой рукой незнакомка крепко прижимала к себе рыжеволосого и кареглазого мальчика лет шести, одетого в черную ризу. У маленького путника в руках красовалась необычная деревянная шкатулка.

– Я рада видеть живым и здоровым храброго Давида Багратиони, – закрывая за собой дверь, обратилась таинственная незнакомка к сидящему за столом монаху.

Она приветствовала его так, как человек, хорошо знавший князя в прошлом и имеющий право к нему так обращаться. Не дожидаясь какой бы то ни было реакции со стороны хозяина каморки на приход нежданных гостей и такое откровенное обращение, женщина без приглашения села на край покосившейся лавки и закашлялась. Последовавшие за приступом кашля легкие судороги дали повод князю предположить, что таинственная гостья тяжело больна.

Он, не проронив ни слова, поклонился незнакомке и сделал вид, что не расслышал, каким именем она его назвала. Несколько секунд князь перебирал в памяти имена тех женщин, которых хорошо знал в прошлом. Женщина в черном никого ему не напоминала.

– Ныне много людей потянулось к монастырю Джвари, – спокойным голосом ответил монах. – Где же еще, как не в этом святом месте можно излечить душу? – Илия умолк, затаив дыхание в ожидании дальнейших объяснений незваной гостьи.

Приступ кашля отступал медленно. Незнакомка безуспешно пыталась начать разговор. Хозяин каморки перевел взгляд на мальчика. Тот с искренним интересом и детским любопытством рассматривал внутреннее убранство скромной каморки Илии.

Наконец женщине стало легче, она поборола кашель и, чувствуя, что новый приступ вскоре совсем лишит ее сил и возможности вести беседу, заговорила скороговоркой:

– Князь, вы мне обязаны жизнью и своей свободой. И вот настал час, когда вы должны отплатить добром за добро. Кроме меня и игумена, который, поверьте, умеет хранить тайны, никто не знает, кто вы такой. Но владыка очень стар и вряд ли проживет больше года. Мои же дни сочтены. Тяжелая болезнь лишает меня последних сил. Вскоре ни один человек не сможет указать на того, кого еще недавно почтительно называли князь Багратиони, – незнакомка достала из левого рукава кружевной голубой платок и вытерла им чувственные и необыкновенно красивые губы, безжалостно искусанные в моменты возникающих один за другим приступов. – Вот, князь, перед вами мальчик, это мой сын, главное мое богатство. Его я доверяю вам. Отныне вы его учитель и наставник. Вы еще здоровы и крепки и сможете воспитать и поставить на ноги моего драгоценного Вахтанга, а он скрасит ваше одиночество, придаст смысл вашей одинокой жизни. Поверьте, он не будет для вас обузой, да и нуждаться вы ни в чем не будете. Здесь, – женщина взяла шкатулку из рук сына и открыла ее, – только драгоценные камни. Видите, она ими наполнена до краев. Вы теперь снова, как и прежде, сказочно богатый человек. Конечно, будет неплохо, если хоть небольшую часть ее содержимого мой сын возьмет с собой в тот день, когда настанет час расставания с вами. Но поверьте, если в какой-то момент ради спасения его жизни придется отдать все содержимое шкатулки, действуйте не мешкая! – Незнакомка осторожно поправила капюшон. – Пусть мой сын до совершеннолетия считается для всех вашим внуком и носит вашу фамилию Багратиони. А там, Господь Бог сам распорядится его и вашей жизнью, – женщина перевела дыхание. Она говорила все тише и тише. – Я хорошо знаю историю вашей жизни, князь, и сыну много рассказывала о ваших подвигах. Но он слишком мал, чтобы что-то из всего рассказанного мною понять. Пройдут годы, и в его памяти почти ничего не останется о тех днях, которые он провел со мной. Вы же станете главным его проводником по трудным дорогам полной страданий и несправедливостей жизни. Надеюсь, князь, – незнакомка встала со скамьи и сделала шаг вперед, – вы не посмеете отказать в просьбе той, которая дала возможность обрести вам свободу и покой в старости! Мой сын знает, что очень скоро я умру. Но посмотрите на него, князь! Видите, – незнакомка запустила пальцы в огненно-рыжие кудри Вахтанга и еще крепче прижала его к себе, – этот маленький воин не плачет, он знает, что пройдут годы, и мы с ним обязательно вновь встретимся на небесах, наши души вновь будут рядом. Возьмите, храбрый рыцарь, его и берегите как самое дорогое, что у вас в этой жизни осталось.

Князь выглядел растерянным и подавленным. Давид Багратиони видел перед собой свою спасительницу, но ясно отдавал себе отчет в том, что навсегда лишается возможности узнать, кто она, почему подарила ему свободу и как ей это удалось. Незнакомка от него ускользала, а он ощущал тяжесть во всем теле, переставшем подчиняться его воле. Он жаждал отблагодарить гостью, но утратил дар речи, хотел протянуть к ней руки и сделать несколько шагов навстречу, но не мог. Ни руки, ни ноги не слушались его приказов. Ему, Давиду Багратиони, эта больная женщина, этот ангел, сошедший с небес, сознавая, что приближается ее смерть, доверяет свое драгоценное дитя и огромные богатства, а он не может даже узнать ее имени, имени отца этого мальчика. Впервые за многие годы этого несгибаемого мужчину сковал страх неизвестности.

Женщина в черном, не обращая внимания, на мучения князя, превозмогая боль, нагнулась и поцеловала в лоб мальчика, затем медленно направилась к выходу. У двери она остановилась и, не оборачиваясь, сделав над собой последнее усилие, обратилась к Илии:

– Князь, я безнадежно и опасно больна. До утра я не доживу. В полдень мое тело по указанию игумена предадут огню. Так что не ищите вместе с малышом мою могилу. Буду вам благодарна, если в молитвах вы вместе с ним будете меня вспоминать. А теперь прощайте, – женщина в черном вышла из комнаты и закрыла за собой дверь.

Прошло двенадцать лет. Войны не прекращались. Картлийские князья уничтожали друг друга. Сначала турецкие, а потом персидские завоеватели безжалостно истребляли христиан. Набеги следовали один за другим. Разрушению подверглись и строения монастыря. Умер игумен, не осталось ни одного монаха, который бы помнил тот день, когда в Джвари доставили обессиленного слепого узника из темницы Мцхеты. Разграбленным и сожженным оказалось подворье. Старец Илия со своим воспитанником всякий раз, узнав о новом нападении врагов, покидали окрестности Джвари и вместе с другими монахами скрывались иногда в подземных пещерах, а чаще в недоступных горных селениях.

Вахтанг вырос, возмужал, многому научился у своего мудрого наставника, к которому относился как к отцу. Теперь он выполнял всю тяжелую работу, а монах Илия лишь изредка покидал свою каморку, которая чудом уцелела. В свободные минуты Вахтанг постигал искусство владения оружием и вскоре настолько преуспел, что поражал старого воина неукротимостью, выносливостью и терпением. С Илией юноша также изучал точные науки и многие языки, которыми хорошо владел князь еще с тех времен, когда в Картли сохранялись мир и благоденствие. Особенно молодому человеку нравилась география. По картам, обнаруженным в различных книгах, которых немало было спрятано в книгохранилище монастыря, он прошел дорогами друзей и врагов Иберии. Юноша видел, как вокруг грузинских княжеств растут и набирают могущество османские и персидские завоеватели, как с помощью продажных местных князьков турки и персы рвут на части его родину, как они провоцируют междоусобные войны, как выкорчевывают древние царские роды, как разрушают христианские храмы и монастыри, как уничтожают десятки тысяч грузин, многих в расцвете лет мужчин и женщин насильно продают в рабство. Детей же, омусульманивая, превращают в наместников, убийц и грабителей. Все, о чем он догадывался сам, перечитывая множество книг, подтверждали рассказы Илии, других монахов, которые делились с юношей печальными воспоминаниями.

Старец не мог нарадоваться на своего приемного сына. Молодой человек был более совершенной копией того Давида Багратиони, который шестьдесят лет назад таким же жизнерадостным восемнадцатилетним юношей блистал на рыцарских турнирах и кружил головы дочерям знатных картлийских вельмож. Монах Илия видел, что это превосходство проявляется не в грубой силе мышц и неотразимых ударах меча, а в более тонких и мягких чертах лица, в более гибком и развитом теле, в более изящных манерах общения и только Вахтангу присущих жестах, но главное – в более проницательном и пытливом уме.

Наступил 1593 год. Два последних года военные действия обходили стороной монастырь. Жизнь постепенно стала налаживаться. С разных мест в Мцхету к собору Двенадцати Апостолов медленно стекались пришлые люди. Они от зари до зари трудились на восстановлении величественного храма Светицховели и монастырских строений. Ежедневно и Вахтанг отправлялся в Мцхету, где от восхода до заката, не покладая рук, выполнял самую тяжелую работу.