Лебединые души. Сборник рассказов и маленькая повесть

Мать Славки остолбенела, соседи, появившиеся из соседних квартир, стали свидетелями ее большого, по тем местам, позора. Женщины и старухи принялись стыдить ее, просили одуматься, ведь у самой двое сыновей – какое пятно она накладывает на них и на мужа – известного в республике человека, уважительного к ним и уважаемого ими!

Двенадцатилетний Славка, ставший свидетелем этой сцены, тогда сразу же занял сторону отца и, когда незнакомая ему разъяренная чеченка с детьми ушла, разругался с матерью и сказал в ее адрес такие обидные слова, что и та не выдержала, отвесила Славке горячую оплеуху, которую он помнил долго. Но не столько физическая боль, сколько незаслуженная обида за свою семью и отца, обожгли ему сердце. Он готов был ревмя зареветь, но по-мужски стиснул зубы, так, что побледнели едва наметившиеся желваки, и почти процедил страшные слова: "Если увижу тебя с чужим, убью"! У матери от этих слов подкосились ноги, но она тоже была человеком не из робкого десятка – по крови – терская казачка с железным сердцем. Собрала одежду в спортивную сумку и сказала, что поживет пока у бабушки, пусть отец ее не разыскивает.

Для Славкиного отца, постоянно мотавшегося по командировкам, чтобы заработать для семьи побольше денег, все происшедшее в его отсутствие было, как снег на голову. Впрочем, он уже заметил изменения в поведении своей супруги и однажды даже поскандалил с ней после того, как она соврала ему о том, что он видел и слышал собственными глазами. Как-то поутру в субботу, когда он был выходной и сидел за печатной машинкой "Мрия" в спаленке-кабинете – самой дальней комнате, писал рассказ, кто-то настойчиво постучал в дверь, хотя у них был электрический звонок. Ему хотелось закончить интересную мысль, дописать предложение, поэтому он сразу не оторвался от работы. Открыть дверь в "прихожку" вышла поднявшаяся с дивана в гостиной жена. На пороге, как он понял по голосу, появилась взволнованная сотрудница его супруги – Лена.

– Что случилось? – недовольно спросила ее Августина – мать Славки, отсыпавшаяся после "суток", проведенных в железнодорожной больнице.

– Пропали мы, худо дело! – В панике запричитала Лена.

– Да что ты несешь? Говори толком, что случилось!

– Татевосян (заведующий хирургическим отделением) и какой-то мужик из органов провели проверку нашего поста и обнаружили недостачу пяти ампул …

– Чего – пяти ампул? – Вначале повысила голос, а потом перешла почти на шепот Августина.

– Да морфия и других болеутоляющих наркотиков. – Почти заскулила, как жалкая и доведенная до отчаяния собачонка, Лена.

– А куда же они подевались? – спросила Августина.

– Как куда, ты что, забыла? Одну ампулу мы с тобой вместе на прошлой неделе наркоманам продали, а другие, ой, грех какой, – они меня заставили потом им отдать, сильно напугали, сказали, что зарежут. Что мне было делать? Детей сиротами оставить? Я тебя обманула, когда пост сдавала, сказала, что их использовали, помогая больным, и попросила тебя списать эти ампулы по листам назначения, к которым сделала незаметные приписки. А они это сегодня, похоже, установили. Не нашим почерком, говорят, написаны некоторые назначения, да еще для применения морфия…

– И ты сразу раскисла, крылья опустила, как мокрая курица! Да пошли они все! Пусть только сунутся еще раз, я знаю к кому обратиться, чтобы им духу поубавили.

– Кто – все? К кому обратиться? – Сразу не поняла Лена.

– Да и наркоманы твои, и начальники наши. С первыми понятно – идиоты, выжившие из ума. А эти-то чего от нас хотят? У них, что – доказательства есть насчет того, что мы с тобой виноваты в пропаже наркотиков?

– Доказательства, не доказательства, а недоверие к нам сразу появилось. Потому, что после тебя, когда мы ампулу продали, я на дежурство заступила, у тебя под подпись в журнале приняла медикаменты с недостачей. Так я им и сказала, напугали они меня тюрьмой.

– А при чем здесь я? Там что, моей рукой приписки сделаны? – Возмутилась Августина. – Ну и дура, ну и гадина! Думаешь, подставила, все на меня свалить хочешь? Ведь это же ты меня просила выручить с одной, заметь, ампулой. Выручила себе на голову! И еще не постыдилась ко мне домой вот с этими бессовестными глазами заявиться.

– У меня бессовестные глаза! А про свои грехи не помнишь? Хочешь, я твоему мужу про твои шашни с Ахметом расскажу!..

– Заткнись! – Зашипела и стала выталкивать непрошенную гостью за порог Августина.

Славка сразу понял, о ком идет речь. Он летом отдыхал в пионерском лагере, где мать временно работала медсестрой, и знал завхоза совхоза, который снабжал пионерский лагерь продуктами, видел его рядом с матерью, которая представила его сыну на пикнике, как своего хорошего знакомого и друга. Правда, при этом почему-то взяла с сына слово, что отцу он об Ахмете ничего не расскажет. Мол, ты же его знаешь – еще приревнует, станет допытываться – что да как, кто такой Ахмет, начнутся неприятности. Так что лучше сохранить все в тайне.

– А почему, если он твой друг, не понял тогда Слава, то это нужно скрывать от папы? Кто тебе ближе – он или этот Ахмет? – Как-то не по-детски серьезно спросил тогда мальчик. И после долго и много думал над тем, почему взрослые порой так странно и не честно ведут себя друг с другом. Живут под одной крышей, в одной семье и так легко идут на обман. Но свое слово он сдержал – по приезду домой мать не выдал. И вот теперь после всего увиденного и услышанного чувствовал себя перед отцом виноватым. Мать явно обманывала и предавала его.

Отец Славки от услышанного (дверь в соседнюю комнату была открыта) буквально остолбенел. А потом почувствовал, что его переполняют негодование и боль, достающие до самого сердца.

Он встал из-за письменного стола и прошел в соседнюю комнату. Вытолкав за двери свою подружку и вернувшись в гостиную Августина, хотя и явно расстроенная, сделала недоуменный вид и спросила: "Что это с тобой? Ты, отчего весь так побледнел"?

Славка сидел на кухне и слышал весь этот разговор.

– Со мной? – Переспросил сухим голосом отец.– Это я хочу знать, кто приходил, и что случилось с тобой? Что все это значит?

– О чем ты? – Сделала вид, что не понимает Августина.

– О наркотиках! – повысил голос отец. – Я все слышал.

– Да тебе померещилось. Перетрудился, наверное, все пишешь и пишешь без отдыха, ну разве так можно!

– Ты что, меня за глупого принимаешь, неужели я уже должен не верить собственным ушам? – Возмутился отец.

– Да что ты ко мне пристал? Какие наркотики? О чем это ты?

– О пропаже в больнице. Может, мне сходить туда сейчас и самому удостовериться в том, что это правда, и ты к этому имеешь какое-то отношение?

– Ты, Декабрев, вообще с ума спятил? Ни о чем таком мы даже не разговаривали. Ленка за рецептом пирога ко мне зашла на минутку, вот и все. – Слава, ты посмотри, обратилась она к сидевшему на кухне сыну, у нашего отца от вчерашней выпивки, похоже, глюки пошли.

Славка понимал, что это не так, и никак не откликнулся на слова матери, молча и насупившись, сидел за кухонным столом, и, глядя с третьего этажа в окно, за которым зеленели раскидистые тополя, и клены воинской части, голубое, с прядями перистых облаков, небо, рисовал пейзаж. Он был одаренным мальчиком. Отец, сам в детстве занимавшийся в изостудии городского Дворца пионеров у ставшего потом широко известным в стране художником Виталия Рыбакова, рано приобщил его к живописи и помогал ему своими советами. Будучи поэтом и писателем, подсказывал, как в капле воды или в обычном кленовом листке, просвеченном ярким солнцем, можно увидеть целый мир, живущий по своим, чаще всего не известным людям, законам. Славка с удовольствием погружался в него и иногда, словно растворялся в нем, любуясь прекрасными видами небольшого парка, поднимавшимися за ним и хорошо видными в ясную погоду белоснежными вершинами и пиками Большого Кавказского хребта, близкими предгорьями, поросшими фиолетовым кустарником и деревьями. В такие минуты он вспоминал про кавказские рисунки Михаила Лермонтова и гималайские полотна Николая Рериха с их неповторимым космосом и философией, впитанной от самой природы. Ему тоже хотелось стать таким же известным и хорошим художником. Но теперь над всем этим, похоже, словно черная туча, нависла настоящая угроза. Спокойная и размеренная жизнь могла круто измениться.

– А чем она тебе грозила, про какие – такие грехи намекала? – Стал допытываться отец у матери. И почти каждое слово их ссоры задевало мальчишку за живое.

– Да что ты от меня хочешь? Я говорю, что тебе все послышалось! – Перешла на уже повышенный тон и мать Славки. А потом пустила слезы и стала театрально изображать большую обиду: "Да как так можно не доверять любимому человеку, с которым прожил больше десятка лет! За что ты меня обижаешь? Почему обо мне так плохо думаешь"?

– Да потому, что ты дала повод. Маленькая ложь рождает большие подозрения. А ты мне лжешь прямо в лицо!.. Ну, шекспировский сюжет и только. Вся жизнь театр, и люди в нем – актеры!

– Да не лгу я тебе, не лгу, чем хочешь, поклянусь! – Закричала, уже выходя из себя, мать.

Славка буквально вбежал в комнату, подумав, что отец сейчас сможет прийти в ярость и не сдержаться. Он подскочил к выясняющим отношения родителям и встал между ними. Потом повернулся к матери и в свою очередь, прямо глядя ей в глаза, сказал: "Ты обманщица и лгунья, папа правильно говорит. Я больше не хочу с тобой жить под одной крышей, ты нас предала"!

– Да как вы смеете! – Не сдавалась и не признавалась в неправде мать. – Вы еще пожалеете об этом!.. Не хотите со мной жить, и не надо. Вот уйду, тогда вспомните.

Отец тогда с какой-то глубокой печалью и болью взглянул на сына, махнул рукой, поняв бессмысленность такого разговора и, резко повернувшись, прошел к себе в комнату, снова сел за письменный стол. Но ему в тот день больше не писалось… Славка понял, что мать расстроила отца в конец, и между ними образовалась пропасть, которая со временем могла привести к полному разрыву. В его собственной душе тоже стало как-то не по себе, словно появилась какая-то трещинка.

Впрочем, как он уже понимал, все это было, как бы предопределено тем, что мать и отец, симпатичные, даже красивые люди, очень видная пара, как о них говорили старшие – знакомые и родственники их семьи, – были совершенно разными людьми. Он – известный в республике журналист и писатель, вечно занятый какими-то большими проблемами, погруженный в творчество. И она – простая медсестра – крепко сбитая красавица, которой хотелось постоянного внимания мужа или других мужчин, денег и развлечений, жившая совсем другими интересами и в другом, лишенном иллюзий и какой бы то ни было духовности мире. А в этом мире она видела четырнадцатилетних девочек-школьниц с бриллиантовыми кольцами и перстеньками на пальцах и серьгами в ушах, родители которых, хотя и занимались незаконными сделками и спекулировали на рынках или по-крупному воровали у государства, но были состоятельны, имели крутые особняки и шикарные авто. О чем ей, несмотря на вечные больничные хлопоты и на упорную работу мужа, пока приходилось только мечтать. В то же время от соблазна с легкостью необыкновенной получить такие же украшения и дорогие вещи (только угоди какому-нибудь заглядевшемуся на тебя богатому мужчине) у нее кружилась голова. Казалось, сделай шаг, протяни руку – и у тебя будут такие же массивные золотые серьги с бриллиантами, колье, перстни, платья из парчи и так далее. Не случайно же, когда она сблизилась с Ахметом, делавшим ей дорогие подарки, то как-то в раздражении проговорилась Славке насчет своего знакомого: «Это весьма состоятельный и уважаемый человек, не чета твоему отцу».

– Мой папа талантливый и честный человек, а этот – какой-то завсклад вонючий, пропахший селедкой! – с обидой заступился тогда сын за отца.

– Да, вонючий завскладом, но он, заметь, кроме селедки, пахнет еще и большими деньгами. А твой отец, сколько ни пашет, больше трех сотен в месяц не зарабатывает. У Ахмета такие навары за день получаются.

– Славка тогда не стал дальше слушать рассуждения матери и, схватив футбольный мяч, стремглав вылетел из квартиры, побежал играть на поляну с ребятами, дожидавшимися его. Но эти слова матери он запомнил надолго. Последней каплей его терпения и терпения отца стало то, что ушедшая от них мать уже через пару месяцев даже не скрывала своих отношений с другим мужчиной. Как-то прямо у них на глазах села к нему в машину, словно не обратив внимания на сына и брошенного мужа. От такого безразличия у Славки сильно сжалось и затем гулко забилось сердце. Отец, как он видел, побледнел от негодования и подошел к "Жигуленку", за стеклом которого виднелось отвернувшееся от них и улыбающееся Ахмету лицо еще не разведенной по суду супруги. Хотел открыть дверцу. Но, видимо, испуганный от такой неожиданности Ахмет нажал на "газ" и машина, взревев мотором, резко тронулась с места, помчалась по подъезду к шоссе Баку – Ростов-на-Дону. Отец и сын сделали последнюю попытку образумить жену и мать, сходили к бабушке, где та жила после размолвки. Но все оказалось напрасным. За год мать ни разу не зашла к Славке. И он на нее затаил в своей душе большую обиду. Отец поначалу стал частенько прикладываться к бутылке. А потом взялся за ум и решил, чтобы не изводить себя и сына даже случайными встречами с супругой, развестись с ней и переехать в другой город. Куда-нибудь подальше, чтобы больше никогда не видеть Августину, принесшую ему столько боли и страданий. Даже больше того – фактически обворовавшую и оболгавшую его. Забрала все накопленные отцом сбережения. Отец в последнее время перед разводом зарабатывал и подрабатывал неплохо, хотел купить себе "Жигули". Вообще у него были возможности сразу и много "заработать". Взятки за "компромат" на своих конкурентов или после его журналистских расследований отцу иногда приносили целыми кейсами. Но он взяток не брал, подрабатывал с другом – фотокором республиканской газеты на оформлении наглядной агитации для промышленных и сельскохозяйственных предприятий. Иногда у него в месяц выходило больше двух тысяч рублей. Что по тем временам было немало. Директора заводов, если не воровали, зарабатывали меньше. Такие деньги тогда можно было заработать только где-нибудь на севере или за границей. Славка это знал. Как знал и то, что однажды отцу при содействии матери, как выяснилось позже, пытались подбросить в квартиру кейс с крупной денежной суммой, чтобы скомпрометировать его. К тому же мать заставили написать в обком партии незаслуженную кляузу на отца, от которой он долго не мог отмыться. А когда и это не помогло, стали преследовать и шантажировать, пытались запугать. Вот они и решили уехать в Сибирь, куда отца приглашали на работу в одну из газет. Квартиру и мебель, практически все оставили в родном городе Августине и младшему пятилетнему брату Славки, который по суду остался с матерью. Заниматься дележом квартиры и имущества отец не стал, хотя приближались совсем другие времена, и получить новое жилье по очереди в горисполкоме или райисполкоме становилось все проблематичнее. А для покупки квартиры или дома денег у них уже не было. Августина, у которой оставался ключ от их городской квартиры, как-то незаметно нагрянула туда и подчистила все по "сусекам", после чего все отцовские сбережения припрятала в доме у своей матери. И после сделала вид, что ничего об этом не знает, на квартиру к мужу не наведывалась. Короче говоря, самая, что ни на есть, пакость и подлость с ее стороны вышли. И все же, уезжая, отец с сыном навели в доме, куда больше никогда не возвратились, идеальный порядок, по привычке забили холодильник продуктами. Славка, чтобы усовестить мать, даже выжарил и выдраил добела все сковороды. Они стали, как новенькие. При матери скарб такой чистотой никогда не блистал. С собой они взяли только одежду, книги да памятный для отца ковер, выделенный ему по очереди в его редакции, когда он работал на Мангышлаке.

По приезду в марте 1985 года в сибирский шахтерский город в Кемеровской области Славка с отцом жили вначале с месяц в гостинице, а потом, поиздержавшись, перешли в общежитие, где им по ходатайству редактора газеты выделили отдельную комнату. Обещанной в вызове-приглашении по прибытию отдельной квартиры, как нередко в ту пору водилось в таких случаях, не оказалось. Пришлось довольствоваться тем, что было. К счастью, соседи по общежитию Декабревым попались хорошие. Молодой горный мастер Миша, незадолго до них приехавший сюда по распределению после окончания института в Свердловске, и опытный, но одинокий и интеллигентный маркшейдер шахты "Таежная", с которыми они жили дружно и в полном согласии. Маркшейдер Владимир Федорович быстро сошелся с отцом Славки, и они даже вместе готовили обеды, а когда отец и в выходные был занят срочной работой, то занимался с мальчиком своего нового знакомого, рассказывал ему о шахтерской жизни, тайге и Сибири, откуда он был родом. Вообще он родился неподалеку в Томской области, на берегу Оби, в небольшом городке Асино, был большим любителем природы, а вот охотой и рыбалкой не увлекался. Предпочитал им "тихую охоту" – хождение по грибы, которых в тайге было много. Позже, когда отец Славы уже проработал в новой редакции несколько месяцев и подошел дождливый, с небольшими солнечными проглядами, август, они вместе ходили в тайгу, близко подступившую к городу. Во время одного из таких походов под сенью старых елей, сквозь густые и разлапистые ветви которых едва пробивались солнечные лучи, и было не по дневному сумеречно, Славка нашел белый гриб – шампиньон, весом килограмма в полтора. У него была шляпка, сравнимая с каким-то диковинным женским беретом. Рядом росло еще несколько крупных, но в то же время молодых, не червивых еще, грибов. От такого улова Славка пришел в неописуемый восторг и радостно закричал на всю тайгу, благодаря ее за посланную удачу. Отец и Владимир Федорович, сбросив рюкзаки с плеч для короткого привала, улыбались, как дети. Славкино восторженное настроение перешло и к ним. На душе было свободно и легко. Хвойный лес и тайга вообще благотворно действовали на человеческую психику, успокаивали их, наполняли легкие и кровь живым кислородом и здоровьем. Два взрослых приятеля и мальчик с удовольствием совершали такие прогулки, отдыхая от напряженных и нервных трудовых недель. Условия труда на шахтах к тому времени требовали принятия срочных мер. Прежде всего – по улучшению крепления забоев и штреков. Да и вентиляция на этом и ряде других объектов нуждалась в техническом совершенствовании. Ведь пробы воздуха в шахте нередко показывали повышенную загазованность, появление метана на отдельных участках, сильную запыленность забоев. А угольная пыль вкупе с природным газом – ничто иное, как гремучая смесь, по взрывной силе сравнимая с мощной бомбой. Не дай Бог, кто из рабочих нарушит технику безопасности, не выдержит, прикурит припрятанную под комбинезоном сигарету, и пиши пропало – взрыв обеспечен. Об этом Владимир Федорович рассказывал отцу Славки, об этом, после посещения одной из шахт и изучения ситуации на месте, написал Декабрев. В итоге и на того, и на другого, как говорили тогда "покатили бочки", стали доставать под разным предлогом. Мол, ни фига не смыслят в вопросах экономики и безопасности на производстве, а лезут не в свое дело – начальству спокойно жить мешают. Но когда на "Физкультурной" произошел взрыв, от которого пострадало 38 человек, многие погибли, такие реплики и выпады в адрес отца и дяди Володи исчезли как бы сами по себе. Ведь на "Таежной" и других шахтах, расположенных вокруг города, были схожие проблемы. К тому же на шахте, где работал дядя Володя, началось следствие по делу о крупных хищениях каменного угля, один из сортов которого – антрацит – был особенно ценен, так как использовался в металлургии для выплавки чугуна из руды. Славка, перешедший из шестого в седьмой класс, по учебникам этого еще не знал. А вот из рассказов дяди Володи уже хорошо представлял себе как ценен добываемый тем с глубины в несколько сотен метров под землей уголек, с помощью которого не только выплавляли металл в домнах, но и отапливали жилые дома во многих городах страны. Вообще он рано тогда узнал немало такого, что значительно расширило его представления о жизни и взрослых людях. Дядя Володя утвердил его в мысли, что отец у Славы – хороший человек. И это для мальчика было, как бальзам на душу. Вообще все у него в сибирском городе складывалось неплохо. Отец сразу по приезду определил его в школу, отвел в зимний бассейн и устроил в секцию по спортивному плаванию, летом приобрел путевку в пионерский лагерь, находившийся в сосновом бору на берегу красавицы реки Яи. Неподалеку от Красного Яра – малой родины русского поэта Василия Федорова. Там была такая красотища, что аж дух захватывало. Что-то наподобие малой сибирской Швейцарии. Яя, меняя направления течения, то бурлила на перекатах под невысокими холмами, поросшими корабельными соснами, подпиравшими небо, то вырывалась на простор широкой долины с неповторимой зеленой фантазией привольного луга и задумчивых лиственных деревьев – верб и ив, осин, ольхи и лозняка. Эти деревья гармонично дополняли друг друга и отражались, тонули в гладких водах красавицы-реки тонкими акварелями. Здесь было столько поэзии и чистоты, что даже грубая душа не выдерживала и, впитывая ее, невольно начинала петь. А в унисон этому пению где-то неподалеку выводил свои колеса виртуоз соловей, чуть поодаль куковала кукушка. Славе нравилось в этих местах. Он продолжал рисовать пейзажи, играл с мальчишками в футбол, бегал наперегонки по широкой туристической тропе, проложенной над неповторимым берегом Яи, любовался ставшими редкостью глухарями и тетеревами, рябчиками в спокойных лесных кущах и на одиноких полянах, разбросанных, словно большие солнечные прогалины в вечнозеленом массиве тайги, то там, то здесь. В прозрачной Яе он видел больших, то застывших, словно мертвые в момент приближения добычи, то стремительных, как молнии, щук и налимов, охотившихся на мелкую и переливающуюся на солнце чешуей плотву. Отношения с местными ребятами у Славки быстро наладились. Как и отец, был он открытым и общительным, к тому же многое уже умел и знал, активно участвовал в жизни пионерского отряда, боролся за его спортивную честь, получил одну из первых в своей жизни Почетных грамот, и это придавало ему авторитета в мальчишеской среде. Он был этим доволен. Все, что осталось в родном городе, постепенно забывалось. Одно настораживало. Вскоре отец встретил в шахтерском городе молодую и красивую женщину с двумя детьми. И, как догадывался, Слава, похоже, влюбился в нее. Стал позже приходить домой, меньше времени проводил с ним. "Вот и путевку ему в лагерь, наверное, потому взял, чтобы больше времени со своей новой знакомой проводить". – Поначалу подумал он. Но когда отец в первые же выходные приехал к нему и почти весь день провел с ним рядом с пионерским лагерем на берегу Яи, где они купались и вместе плавали за желтыми кувшинками, долго, как самые близкие друзья, говорили, изменил свое мнение об отце. Но все же спросил: "А тетя Надя тебе нравится? Вы что, хотите пожениться"?

– Понимаешь, сынок, нельзя же мне всю оставшуюся жизнь без хозяйки куковать. Женщина она видная и душевная, чужую боль понимает, будет тебе как мать. Но если ты против, то будем жить отдельно, как и раньше".

– Да знаешь, пап, чего тебе одному, без женщины, жить. – Как-то по взрослому рассудил тринадцатилетний сын. – Женись, если хочешь"!

– Ну, с этим мы спешить не будем. Один раз уже поспешил… – Ответил отец. Присмотримся получше друг к другу, попробуем пожить под одной крышей, а там видно будет". В следующие выходные отец приехал в пионерский лагерь не один, а с тетей Надей, которая наготовила для Славки разных пирожков и сладостей и все хлопотала, чтобы он попробовал то одного, то другого.

Славку в свою семью тетя Надя приняла радушно. Никакого подвоха от ее расспросов и первого разговора с ней Славка не почувствовал. Да и в последующие дни и месяцы никакой разницы со своим сыном, младше которого Славка был на год, и шестилетней дочкой не делала. Ребята быстро подружились. И, видя это, отец и его новая подруга были счастливы. Ведь отец тоже со всей теплотой души относился к ее детям. Но однажды он пришел с работы и застал Славку с красными от недавнего плача глазами и серым, как вылинявшие и потемневшие от времени стайки – деревянные сараи местных жителей,– в которых они держали домашнюю живность и картофель, консервы и другие продовольственные припасы.

– Сынок, тебя что, кто-то обидел? – Сразу поинтересовался отец.

– Да никто, все нормально! – отмахнулся мальчишка. – Это я так, мать и бабушек вспомнил, соскучился по ним. – Попытался успокоить мальчик отца.