Жребий изгоев. Всеслав Чародей – 1

– А ты, княже… хозяин перевёл дух. – Далеко ли путь-то держишь?

– В Тьмуторокань, – усмехнулся в ответ князь.

Керкун молчал несколько мгновений.

– А ведь там Глеб Святославич, – сузив глаза, медленно проговорил он. – Война, что ли, княже?

– Ну отчего уж так сразу война? – Ростислав поднял глаза на бывалого воя. – Меня там ждут. И бояре… и иные мужи градские.

Князь и вправду проделал большую работу – пересылался с тьмутороканскими вятшими почти два месяца. И сейчас его там и впрямь ждали. Не быть Глебу, брату двоюродному, тьмутороканским князем.

Неустроя и Шепеля так и тянуло наружу – поглядеть на волынских воев. Незаметно для отца, не глядя один на другого, они выбрались сперва на крыльцо, а потом и со двора.

Ростиславичи раскинули стан за Керкуновым двором – жгли костры, треножили коней. От стана дружины вкусно тянуло кашей и жареным мясом.

– Парни! – окликнул близняков какой-то воин, по виду знатный – длинноусый и чубатый, в синем плаще.

– Ну? – остановился Неустрой.

– Вы, верно, всё здесь знаете…

– Ну… – повторил Неустрой. – Чего надо-то?

– Да мне дозоры расставить надо. Подсказали бы, где лучше…

– У Дикой балки надо, да у Сухого ручья, – тут же вмешался Шепель, видя, что брат молчит. – Оттуда вся степь как на ладони, вёрст на сотню.

– А ну-ка, пошли, покажешь, – тут же позвал Шепеля вой.

Неустрой остался один и побрёл по стану, втайне досадуя на себя – ишь, раззявился, как тетеря, даже ответить годно не смог. А вот Шепель и в первый раз не оплошал, князя признал в Ростиславе вмиг, и тут…

Парень сделал несколько шагов, остановясь близ костра, у которого сидели четверо. Они немедленно его окликнули:

– Присядь с нами, хозяин!

Неустрой не стал отнекиваться, сел. Но от чашки густого мясного отвара отказался.

– Не хозяин я, – буркнул он насупленно. – Отец мой хозяин.

– Ну, стало быть, наследник, – заключил вой, улыбаясь в густые усы. – Не так?

– Так, – вздохнул Неустрой.

– А звать тебя как, наследник? – всё так же весело спросил вой.

– Неустроем отец с матерью прозвали.

– Ну а меня Зарубой кличут.

– А чего же ваш князь так мало воев-то ведёт, Зарубе? – вырвалось у Неустроя. Он тут же прикусил язык, но было поздно.

– Отчего – мало? – степенно возразил Заруба. – Три сотни. Нам же не Козарию воевать, как князь-Святославу Игоревичу. Всего-то – Глеба Святославича из Тьмуторокани выгнать.

Неустрой промолчал.

– А глаза-то у тебя горят, Неустрое, – весело сказал вдруг Заруба. – Хочется войской жизни-то хлебнуть, а?

Неустрой в ответ только вздохнул.

– Мечи манят, да кони? – Заруба усмехнулся. – Тяжела войская жизнь-то, Неустрое… Хочешь, так просись у отца. Но уговаривать не буду, а то ещё отец твой обидится – скажет, сманиваю.

– А зачем ваш князь на Тьмуторокань идёт? – вдруг спросил Неустрой, сам неожиданно для себя.

Вой помолчал несколько мгновений.

– А его дядья обидели, – сказал он, наконец. – Стол ему дали малозначимый. Вот он и хочет себе ещё и Тьмуторокань прирезать.

– Разве же Волынь стол малозначимый? – удивился парень.

Но Заруба больше ничего прояснять ему не стал.

– Княжье то дело, Неустрое, не наше. Наше, войское, дело – в бой идти да голову сложить, если князь прикажет.

Шепель воротился из степи сам не свой. Молча ушёл куда-то на сеновал и там затих. Неустрой проводил его удивлённым взглядом, но смолчал. И сам за ним не пошёл – мало ли чего. Надо будет, так сам скажет.

Шепель выбрался с сеновала только часа через два. Всё так же молча. И работу домашнюю всю делал молча. Так ничего и не сказал.

Князь уезжал на другое утро. Дружина его так и ночевала в поле, по старинному русскому войскому навычаю – спали на попонах, седло в изголовье, стойно древлему Святославу Игоревичу. Благо ночь летняя тепла. И только князь да ещё Вышата-новогородец спали в доме Керкуна. Сами хозяева ночевали на сеновале, там, где днём отсиживался Шепель.

Трубили рога, ржали кони – дружина грудилась за воротами Звонкого Ручья, ожидая господина. Князь у крыльца прощался с радушными хозяевами. Тут и показался Шепель – в высоких сапогах и плаще. Подошёл нетвёрдыми шагами, кинул посторонь дикий взгляд и вдруг поклонился в пояс беглому волынскому князю:

– Княже! Ростислав Владимирич!

– Ну! – бросил князь, уже начиная понимать. Да и Керкун побледнел, глядя на одетого в дорожное сына.

– Прими в дружину, княже Ростислав, – выпалил Шепель одним духом. – Возьми с собой!

Пала тишина. И в этой тишине было только слышно, как глухо всхлипнула Керкунова хозяйка.

– Ну… – не враз нашёлся что ответить князь.

– Возьми, княже! – чуть ли не с мольбой выкрикнул Шепель. – Хоть отроком!

Князь покосился через плечо на Вышату, тот чуть повёл головой, словно соглашаясь, подмигнул Шепелю и негромко обронил:

– Гридень Славята говорил, что его и не отроком взять можно бы…

– Ну если так, – князь вздохнул. – У отца спроси дозволения.