Рассказы геолога. Книга-2

Начало

Начало было в поступлении на геологический факультет МГУ. Совершенно не понимая, куда мне поступать, решил пойти по стопам отца. Экзамены сдавал на дневное отделение, где конкурс был 28 человек на место. Сдавал вступительные экзамены на дневное отделение непонятно на что надеясь, так как учился я неважно и готовиться совершенно не умел. А бестолковкой был таким, что даже не знал, что в МГУ есть вход с клубной части. Под изумленные взгляды дежуривших, я входил через главный вход и шел к лифтхоллу, где поднимался на нужный этаж.

Не знаю, на что я рассчитывал, будучи совершенно не в ладах с геометрией, и, естественно, нахватал троек и не прошел по конкурсу. Каким-то чудом, видно был большой отсев, придя в учебную часть, чтобы забрать документы, мне предложили подать документы на вечернее отделение, где конкурс был поменьше, где-то 11 человек на место, а отсев, видимо, тоже произошел приличный.

И, о чудо! Я прошел! Я поступил! Это было «дикое» везение! Я почувствовал неимоверное ощущение удачи.

Прозанимавшись и окончив первый курс, весной, по протекции отца, меня оформили рабочим в партию Федоровского в «Аэрогеологическую экспедицию» ВАГТа, проводившую работы по геологической съемке в Забайкалье. Устроиться сразу на «постоянно», было не просто, так как со стороны никого не брали, а слухи о сокращении все время витали в воздухе. Но было одно НО – если человек проработал полгода, его оформляли приказом как постоянного сотрудника.

Так, поначалу рабочим, я вылетел к месту полевых работ в поселок Чара.

Первый полевой сезон

Перелет был не сложным и налаженным. Вылетев из Москвы на четырехмоторном ИЛ-18 и сделав одну или два часовых посадки для дозаправки, мы высадились в городе Чита, где у экспедиции была прекрасная база с большими помещениями для прибывающих сотрудников.

База была окружена забором, а общежитие для прилетающих ИТРов и рабочих состояли из больших комнат с металлическими кроватями с ватными матрасами и постельным бельем. На базе было механическая мастерская и газики для руководства и грузовыми машинами, на которых встречали прилетающих и отвозили на базу, или, наоборот, отвозили отъезжающих в аэропорт.

Пока мы недолго, день или два, ждали рейса в поселок Чара, я сходил в город и прогулялся по центральной части города, пообедал в столовой и сходил в кино.

Но вот двухмоторный «Дуглас» ЛИ-2 перенес нас в Чару. Мне запомнилось бескрайнее «море» тайги и уже перед самой Чарой обширная песчаная пустыня с дюнами и барханами – настоящие Кара-Кумы…

В Чаре тоже была оборудованная база, где можно было спокойно получить снаряжение и продукты на весь сезон и дождаться перелета на вертолете МИ-4 к месту основных работ. Насколько помню, поселок Чара показался мне запущенной глубинкой, где свет давали по определенным часам от работающего дизеля, то есть проведенного электричества не было. Дороги в поселке были грунтовые, с лужами после дождя. Снабжение тоже было аховое, дефицитом были и овощи и фрукты – так свежих огурцов и помидоров магазине не было и в помине. Это оттого, что железной дороги нет, а машинами только по зимнику зимой.

С вертолетами, как всегда, вечная проблема, рвут на части… Но пока ждем переброски в район основных работ, получаем все необходимое снаряжение и продовольствие, складываем все в отсек на полку и шатаемся по базе…

Но вот мы на Чарском аэродроме и загружаемся в вертолет. Сначала вперед перед входом в кабину самое тяжелое: ящики с консервами, мешки с мукой, сахаром, крупами и прочим, затем палатки, спальники и личные вещи и т. п. Накрываем кучу брезентом, взгромождаемся сверху под потолком и начинаем глазеть в иллюминаторы. Штурман лезет в кабину по брезенту – мы оставляем ему проход, и усаживается на подвесную люльку у двери между 1 и 2 пилотами, но позади них.

В салоне стоит бак литров на 500, чтобы не тратить время, вылетая на дозаправку в аэропорт, а поднимает он до тонны, но, если жарко и воздух разрежен, то и меньше. Так что, чаще всего на заброску и переброски машина эта летучая делает часто по нескольку рейсов.

Но вот мы в салоне и ждем взлета. В салоне приятно припахивает бензином. Включается двигатель и лопасти винта начинают потихоньку раскручиваться. Винтокрылый агрегат начинает подергиваться, двигатель орет все громче, лопасти винта раскручиваются все быстрее и быстрее, двигатель ревет все громче, набирая обороты, корпус начинает подергиваться, раскачиваться, машина чуть отрывается от земли, опять опускается, как бы прикидывая вес груза, и вновь приподнимается. Немного поднявшись вверх, машина опускается носовой частью корпуса книзу, как бы «клюя носом», и начинает стремительно идти вдоль полосы против ветра. Затем так же стремительно взмывает вперед и вверх и набирает высоту.

И вот уже скользят под нами верхушки деревьев, так что чувствуется скорость, вертушка все больше набирает высоту до километра и спокойно летит, все так же подрагивая «всем телом»… Проплывают под нами уже знакомые Чарские пески и за ними показываются горы.

На полевой подбазе. «Руки»

Вертолет приземляется на ровную речную наледь у полевого под базового лагеря, располагающегося на высоком обрывистом берегу речки и мы выгружаемся. Перетаскиваем привезенный груз на верх, ставим палатки. Для меня все внове… Нам на четверых выделяют палатку 4-местку и мы натягиваем ее на выбранное место (поближе к кухне), устраивая из жердей сплошные нары, стелим войлок и раскладываем спальные мешки.

Теперь можно и оглянуться, обозреть окрестности… Лагерь стоит на высоком бугре, под ним во всю ширину речки лежит наледь и только посредине ее прорезает узкая щель со стремительным бурлящим потоком. А больше любоваться и нечем…

Но начинают беспокоить комары. Начальник ждет прихода оленей и каюров, с которыми придется работать по переброске отрядов, но их все нет, а мы наслаждаемся вынужденным бездельем и отлеживаемся по палаткам. Наслаждаться, однако, особенно не получается, так как ребята-рабочие постоянно выходят и входят и заносят, как не отряхивайся, на спинах комаров. Попытки перебить их ни к чему не приводят, они лезут и лезут и, чтобы подремать хоть часок, я мажусь диметилом, налитым в плоский флакончик из-под «Красной Москвы», который постоянно ношу в нагрудном кармане энцефалитки.

Днем жарко, валяемся поверх спальников, но ночью еще хуже, так как немного попрохладнее, но комары постоянно зудят у лица. Накроешься с головой – душно, высунешься из мешка – комары как будто этого и ждут… Отпугивающего действия диметила хватает на час, а спать-то хочется всю ночь. К тому же палатку нам выдали новую, еще не успевшую выгореть. а в ней ночью совсем темно… Ну и намучался же я от этого гнуса, ничто так не досаждало как эта тварь… «Твар такая» – как произносил один мой коллега – без знака «ь».

Начитавшийся всяких приключенческих книжек, я, ожидая романтики приключений, все ждал чего-то такого, необычного, что должно было бы скрасить эту спокойную, налаженную, размеренную жизнь. Как говорит голос диктора в одном польском фильме: «приключения ожидали его за каждым углом, но вот он заворачивает за один угол, за второй, за третий – а их все нет…».

Ребята в палатке часто балагурили, рассказывали всякие байки и случаи из жизни и я с интересом слушал их.

Из развлечений немного помогали какие-то книжки, да обеды в десятиместке-столовой, где готовила повариха из местных, не молодая уже, лет 50 – 60, с помощницей. Женщину эту брали каждый сезон, так как она отличалась особым вниманием и заботой о всех, независимо от того кто ты, ИТР или рабочий. Говорят, она «отсидела» за то, что сказала военкому: «ты – редиска, снаружи красный, а внутри белый».

Как-то раз, дня два – три после прилета, лежа в палатке, я услышал какой-то негромкий монотонный протяжный продолжительный непонятный звук со стороны реки. Из любопытства я вылез из палатки и посмотрел в сторону реки, но наледь была пустынна, а за ней стеной стоял лес. Постояв минуту – другую я вернулся в палатку. Но минут через 10 – 15 за палаткой послышался шум, голоса людей и я снова вышел. На берегу на краю обрыва стоял Федоровский, рассматривающий противоположный берег в бинокль, и рядом с ним еще несколько человек.

– Каюры что-ли идут? – негромко и как бы про себя произнес он, сам себе задавая вопрос.

– РУКИ! – вдруг громко вскрикнул он и кинулся с бугра вниз на наледь

За ним следом ссыпались все остальные, ну и я в том числе. Все побежали вслед за начальником и, добежав до промоины в наледи, увидели в ней нашу повариху, ухватившуюся за кустик в борту промоины. Ноги ее бултыхались в бурном потоке. Ее быстро вытащили и, постелив телогрейку, усадили на нее стучащую зубами женщину. Кто-то накинул ей на лечи свою телогрейку, а я отдал ей шерстяные носки.

– Ребята! – произнесла она все еще стуча зубами, – Я же всех вас звала… И тебя, Музисенок, тоже…

Ей помогли подняться и повели отогреваться. Оказывается, она выпила бражки, ставить которую особо не возбранялось, но только ИТРами для особых случаев, и за каким-то чертом ее понесло прогуляться…

Все ушли

Каюров с оленями все не было и Федоровский, чтобы не терять время, решил отправить всех геологов в выкидные маршруты. Это такое «происшествие», когда нужно набить рюкзак продуктами на несколько дней и вещами, но так, чтобы он не треснул, но и такой по весу, чтобы с ним можно было дотащиться до намеченного участка.

Все разошлись в эти выкидные, а меня назначили начальником опустевшего лагеря, присмотреть за оставленным имуществом и на случай, если придут каюры. И даже разрешили пожить в палатке начальника, которую он делил с радистом, а, заодно, и хозяйственником Юрой Михеевым. Пожалели, видимо, – я ведь самый юный был в коллективе, много ли на меня нагрузишь…

Честно говоря идти под рюкзаком, согнувшись в «три погибели», мне совсем не хотелось, хотя я постарался «виду не подать» и даже обрадовался этому предложению. И вот все разошлись, а я остался за сторожа. Перебрался в начальскую палатку четырехместку и расположился в ней. Это была простенькая старенькая палатка, но выгоревшая настолько, что в ней днем было совершенно светло. Внутри при входе справа стояла металлическая печка, а за ней двое нар и самодельный стол. И еще в дальнем углу была «этажерка» с геологической литературой, были и книжки с рассказами, которым я особенно порадовался – скучать не придется. На входе была нашита марля, так что залетевших комаров было прекрасно видно и можно было перебить их, рассевшихся на потолке, брезентовой рукавицей.

Основной проблемой для меня была готовка. И не столько само приготовление пищи, сколько туча комаров за палаткой, которая не давала спокойно что-то приготовить. На печке готовить было совершенно невозможно из-за жарких дней. С грехом пополам я умудрялся что-то сварить в кастрюльке, постоянно вытаскивая из нее ложкой комаров, насколько помню это были каши: манная, рисовая, гречневая. И чай, с ним было проще. Хлеба буханку мне оставили.

Так что, несколько дней я провел в относительном спокойствии и даже ночью удавалось поспать, не особенно тревожась из-за комаров. Но все хорошее когда-то кончается и народ стал постепенно возвращаться в лагерь. Пришло время съезжать мне из начальской палатки.

Начало полевых работ

Наш отряд был «выброшен» к месту работ на МИ-4. Это была речка Средний Сакукан. Речка мелкая, с частыми перекатами, где воды часто было по щиколотку. Мы обследовали мелкие ручьи-распадки, притоки речки. Сначала шли по тропам вдоль залесенной долины реки, а затем поднимались по распадку до водораздела, плоского и «голого», то есть без растительности, проходили по нему до верховий следующего распадка и, спустившись по нему, шли по долине в лагерь.

Геолог шел впереди, вел маршрут, а мы, двое рабочих, шли за ним и через каждые 200 м один из нас измерял фон породы радиометром, а второй отмывал лотком аллювий ручья – брал шлих. на следующий маршрут мы с ним менялись приборами – радиометром и лотком и, соответственно, обязанностями.

В обед разводили небольшой костерок, подвешивали над огнем котелок с водой, кидали в него, после закипания воды, небольшой кусочек плиточного чая и, подождав немного, разливали янтарного цвета чай по эмалированным кружкам. Чай пили с хлебом собственной выпечки, свежим и мягким. Особенно ценились горбушки. Чай и сахар брали с запасом – вдруг что-то задержит в маршруте.

Но память моя сохранила и поднятия в горы, когда идти приходилось по острым гребневидным вершинам, и быстрые спуски по крутым щебенчатым склонам, когда мы запаздывали с возвращением в лагерь. Причем, неслись так, нарушая все правила техники безопасности, что приходилось опасаться, как бы не кувыркнуться и сломать себе шею.

Бывает, геолог и второй рабочий (они были братьями), оба длинноногие, перемахнут речку или какой ручей по валунам, а мне не перепрыгнуть и я бегаю, ищу место, где поуже.

Помню, поднимались как-то на водораздел и вдруг силы покинули меня. Мне и так-то подъемы давались с трудом, а тут ноги отказали полностью. Как свинцом налились, стали какими-то неподъемными, двинуть ими не могу.

До седловины уже рукой подать, вон она вверху недалеко, а я с места сдвинуться не могу. Меня окликают, а я сделаю шаг и опять застываю на месте. Сначала, напарник снял с меня рюкзак, я сделал несколько шагов и остановился, опять не в силах идти дальше. Тогда он взял меня за руку и повел за собой. Кое-как я добрел до седловинки и рухнул в изнеможении на землю.

Геолог, Юра Найденков, сказал, что я, наверное, напился воды на подъеме. С тех пор в маршруте я, если и позволял себе выпить воды, то только при сильной необходимости и всего несколько глотков. Я не стесняюсь писать об этом случае, так как всякое могло произойти в маршруте. И не только с новичком, но и с людьми с опытом, уже поездившими в экспедицию…

А был еще случай, когда, поднявшись на водораздел, мы должны были обследовать бывший лагерь ГУЛАГа с рудником, где, когда-то в 50-х, заключенные добывали урановую руду. Но, поднявшись, лагеря мы не обнаружили, ни бараков, ни карьера, вообще никаких построек – оказалось, мы поднялись по соседнему распадку, спутали. Ну и слава богу, подумал я, шевелюра у меня еще приличная и лишаться ее мне как-то не хотелось. В том, что «промахнулись», в общем-то, ничего страшного не было – можно сходить туда и на следующий день. А когда мы шли домой, геолог, Найденков Юра, сказал, что из этой, добытой здесь урановой руды, была изготовлена наша первая атомная бомба. Идя по тропе домой и, отбиваясь от комариного несчастья, я представлял себе, какого же было здесь ходить заключенным, лишенным всякого подобия защитных средств. Мы хоть накомарники имели и диметил…