– Сколько мне здесь отлеживаться? – Я все еще пытался вспомнить, как нужно дышать.
– Как уж пойдет выздоровление. У вас не столько тяжесть ранения, сколько риск развития гангрены. Хотите на ногах ходить, будем лечить, правда, уже не я, – он повернулся к выходу и вышел. А я так и застыл с открытым ртом. В палатку вошли бойцы с носилками, следом за ними Истомин.
– Грузите ребята этого калеку, – показал он на меня.
– Куда меня теперь, – спросил я.
– Как куда? Вон в ямке за палаткой прикопаем, да и все.
– Ясно, – сказал я грустно. Майор злится, наверное, попало ему по самое не хочу!
Меня погрузили на носилки и вынесли на воздух. Метрах в двадцати стояла машина, эмка.
– Давайте его на заднее сиденье. Хватит ему места.
Меня бережно уложили на сиденье. Точнее посадили, а раненую ногу положили.
Через два часа тряски привезли меня в какой-то госпиталь. Положили одного в палате, хотя раненых было очень много. Майор зашел со мной.
– Товарищ майор, а чего я один-то лежу, ведь мест, наверное, и так нет?
– Потому что ты такой ненормальный, что полез в самую свалку, несмотря на приказ, вот лежи и вини себя.
– Товарищ майор, ну все же нормально вышло.
– Ты охренел, что ли, вконец? С меня башку теперь снимут. Ладно, если только с меня.
– Может, обойдется? Не хрен я какая личность-то.
– Какая ты личность, решать не тебе! Раз взялся помогать, так будешь сидеть и вспоминать. Раз на воле не можешь, будешь сидеть в камере.
– Что, правда, что ли? – не веря своим ушам, спросил я.
– А ты как думал, ты слишком много знаешь. А если бы ты в плен попал? Что тогда?
– Но ведь не попал же. Вот, всегда у нас так. Ну вляпался, но ведь все получилось, – я пытался оправдаться, хотя прекрасно понимал, что говорю чушь.
– Когда это всегда? – сбился с ритма Истомин.
– Так писали у нас, в моем времени. Сколько людей страдало из-за проявления инициативы. Да, виноват, но такая была ситуация. Но у нас – у русских, всегда инициатива наказуема.
– Ты дурак, что ли? В голову ничего не прилетело? Инициатива дурная – наказуема. И глупая – как твоя.
– Ну, вот смотрите. Встретились мы с разведчиками, окруженцами, они, может, завтра Гитлера поймают, а так бы кто их знает, вышли бы? Ведь я уже говорил, все эти люди уже должны были погибнуть. И вообще считаю так: что не делается – все к лучшему. Вот.
Майор ушел только махнув рукой. Лежа на койке, я размышлял – что теперь будет? Неужели и вправду посадят, да я же с ума сойду. Во провалился. Нет бы воевать или еще как помогать, а я на нарах буду загорать да бумажки писать. И чего писать-то, я уж вроде все, что помнил, написал. Я же не энциклопедия, все знать, как в книжках писали в мое время. Ладно, поживем, увидим.
С утра пришли врач и медсестра. Доктор осмотрел рану, что-то там почистил, я поорал. Медсестра забинтовала. Потом принесли завтрак, не успел поесть, – пришел Истомин. Вроде не такой злой, как вчера.
– Здравия желаю, товарищ майор госбезопасности!
– И тебе не кашлять, как спал? – спокойно спросил майор.
– Да почти никак. Извиниться хочу за свой бред вчерашний и за самоволку. Понесло меня. Но я же от чистого сердца хотел помочь, а не просто так. Поймите меня.
– Да я-то понимаю, ты тоже извини, перегнул я вчера. – Вот это да, майор извиниться решил. И перед кем.
– Да вы-то чего, вы абсолютно правы, от и до, – потер я щеку.
– Просто доложил, что ты пропал, а там началось. Приказано, как поправляться начнешь, в Москву доставить.
– Писец котенку, больше гадить не будет! – Я и вправду так подумал. – В тюрьму?
– Пока опять на Лубянку, а там…
– Сам виноват. Как вы думаете, сможет ли начальство меня понять?
– Может, и поймут, но наказать обязаны, причем – обоих. Ты правильно сказал – сам виноват.
– Товарищ майор, можно мне бумаги и карандаш, хоть время терять не буду.
– Да, принесу сейчас. Ты, кстати, про жилетку какую-то говорил, может, попробуешь сшить? Время есть.
– Во, точно! Сделаю, а то замаялся пока бегал, все думал, как же до сих пор ее никто не придумал. Простая ведь вещь.
– Только писать будешь, когда один находишься. Чтобы ни одна душа не видела и, не дай бог, не сперла.
– Понял.
Истомин ушел, а я начал вспоминать. Решил, что нужно написать о Калашникове, пусть начинает, может, раньше получится. Только патрона еще нет, уменьшенной мощности, так называемого – промежуточного. В первый раз я далеко не все выложил. Ведь обо всем на заказ не вспомнишь, в голове, как каша. Сослался, что не очень многое могло бы пойти сейчас, да и не помню половину. Сейчас решил написать даже точный размер этого патрона. А еще я заметил, что воспоминания сами приходят. Может, читал что-то, но, естественно, забыл, а тут под ситуацию оно и всплывает.
Через час примерно принесли рваную, грязную гимнастерку, иголку с ниткой – занялся разгрузкой. Повозился, конечно, но получилось очень даже ничего. Истомин придет, попрошу еще материала, авось найдет, сошью и себе. Хотя, а зачем она мне. На фронт я уже не попаду. Это уж наверняка.
– Ну и на кой черт такая тряпка нужна? – Майор критично осмотрел мою самопальную разгрузку. Я сел на кровати и стал одеваться. Одев и подогнав под себя жилет, я показал куда и чего можно положить. Как закрепить и как пользоваться. И Истомин признал, что это действительно удобнее ремня. Все под рукой, плюс небольшая, но защита. Забрав жилетку, он спрятал ее в армейский сидор и ушел. А я опять остался наедине с мыслями. Как бы про РПГ сообщить, так не знаю я его устройства. Надо бы конкретно с каким-нибудь инженером говорить, может, сами поймут. Понятно, что труба и реактивный заряд, но как объяснить-то?
Майор Истомин, вернувшись, застал меня в тяжелых раздумьях.
– Ну, чего делать будем? Я связался с Москвой, требуют вылетать. Как нога-то?
– Да нормально, костыль найдете какой-нибудь?
– Найдем, – Истомин снова удалился, но вскоре вернулся, неся костыль. – Попробуй. – Я встал с кровати, опираясь на костыль. Сунул его под мышку и попробовал шагнуть, получилось легко.
– Не больно ногу-то подгибать?
– Нормально, бегать, конечно, не смогу, но ходить скоро и сам буду.
Боль на самом деле отпускала.