В квартиру Вика зашла по-хозяйски, как будто здесь и жила. Обошла все комнаты, вернулась в гостиную, плюхнулась в кресло и поджала под себя ноги. Кресло было обито темно-синей кожей, с серыми подлокотниками – в уродливом индустриальном стиле, как считала бывшая жена, который вовсе не вписывался в интерьер квартиры. Но оно мне досталось от бабушки, и я очень им дорожил. Вика, похоже, неплохо себя в нем чувствовала, во всяком случае, она с облегчением вздохнула и огляделась, осмотрела обстановку комнаты.
– Уютно, – сделала она заключение и тут же вскочила со своего места: – Я же должна готовить, а не отдыхать. – Пошла в кухню. – Славненько у тебя! А где сковородки лежат?
Я показал.
– Ещё мне нужна соль, специи, вилки, тарелки, нож…
Я открыл шкаф.
– Можешь идти в ванную, теперь я сама со всем этим разберусь.
Она дружелюбно улыбнулась, но за этой улыбкой скрывалось нечто, чего я не мог истолковать. И продолжил смотреть на Вику, как будто не понимая, что она здесь делает, что происходит? Казалось, да, я знаю её, хотя ничего не знаю. Наша близость пока существовала лишь в моем воображении.
– Что-то не так? – прервала она ход моих мыслей.
– Только не пересоли мясо, – попросил я, – соли добавляй чуть-чуть, я гипертоник.
– Что ж ты сразу не сказал, купили бы говядину.
– Нет, всё хорошо. Свинину я люблю… Больше, чем говядину.
– А меня любишь? – неожиданно спросила Вика и подошла ко мне вплотную, обняла за шею.
Я поцеловал её в губы, но ничего не ответил. Вика не спешила выдавать свои тайны. Хотя и рассказала про Захара. И всё равно я мало знал о её прошлом. И ответить вот так просто: «Я тебя люблю!» – не мог. Но, пожалуй, был способен твёрдо сказать самому себе, эта женщина была «сильная со слабыми и слабая с сильными». Есть такие женщины, которые хотят всегда угождать своим мужчинам. Это совершенно ущербный тип женщин, считал я. Такие будут угождать всем подряд в любом месте, любому человеку, чтобы получить для себя определённую выгоду. Вика представлялась именно такой. Это с одной стороны. С другой – от волнения у меня свело шею, ноги задрожали, живот пронзила жгучая, острая боль, а разум помутился от своих же собственных предположений и желаний.
Видимо, поцелуй послужил ответом, и Вика снова спросила:
– Знаешь, что отличает тебя от других мужчин?
Сам вопрос уже льстил.
– Что? – хотелось услышать порцию правды о себе, которая должна была оказаться сладкой.
– Ты не видишь во мне своего трофея. Уверена, охота не для тебя. Как и рыбалка.
На улице разразилась гроза. Она словно сотрясала весь мир.
– А это плохо или хорошо?
– Не знаю.
Сколько себя помню, я всегда чувствовал себя одиноким, немного чужим в этом шумном, обыденном мире, который чем-нибудь да поражал, как заразная болезнь. Одно время я убеждал себя, что от тоскливого чувства одиночества могут избавить книги, но от книг нельзя требовать слишком многого, как от человека. Пробовал заниматься спортом – бросил, потому что некоторые вредные привычки, как курение, плохо сочетаются со здоровым образом жизни плюс постоянная нехватка свободного времени. Быть честным – быть чистым. Значит – быть осознанным.
Я спросил:
– Честно сказать?
– Лучше скажи неправду.
– Я пока не смог в тебя влюбиться.
– Ты говоришь правду или лжёшь?
– Правду.
– Боишься меня?
– Нет. Чего бы я тебя боялся? А вот чувствам не прикажешь.
– А ты постарайся.
– Не могу. А ещё я удивлён, почему ты меня хочешь и об этом так открыто говоришь. Подобная откровенность – она, конечно, возбуждает, даже нравится мне. И всё же?..
Вика убрала руки с моей шеи, уставилась на меня с недоверием. Её взгляд едва заметно изменился. Глаза заблестели так, словно она о чём-то догадывалась. Но у меня не было тайн. Я говорил честно.
– Говоришь, удивлён, почему я тебя хочу? Это не твоя заслуга, расслабься, а тех, кто был у меня до тебя. Но я помню, с кем забываюсь. И хочу запомнить тебя. Так что постарайся, Роман Сергеевич, меня удивить. Перемена семени помогает любой женщине расцвести. Слышал об этом?
– Вика, ты эгоистка! Знаешь об этом?
– Почему?
– Пока женщина влюблена и спит с одним мужчиной, для неё не существует других мужчин. Как только любовь проходит, – а у тебя любовь исчезла, – оказывается, что особей мужского пола много, у каждого есть член, а предыдущий был ошибкой. Такая женщина не понимает, что сама может стать ошибкой для другого мужчины.
– Ты рассказываешь сейчас о себе, – сказала Вика утвердительно и на шаг отступила. У меня создалось впечатление, что она чего-то испугалась.
Отчасти она была права. Я использовал женщин для собственного удовлетворения. Неудачный брак сломал. Но я восстановился. И все мои женщины – они появились после развода.
Я сказал, но это было не так:
– Меня возбуждают испорченные женщины.
– Ух, ты! Это заводит! Этой ночью хочу быть испорченной девочкой! Я на многое способна и многое умею, к твоему сведению. И меня возбуждают чистые мужчины… Так что иди, Рома, мойся, а то мы до утра можем простоять вот так, ведя пространные беседы.
Сочетание соблазна, лёгкой непокорности и готовности отдаться смущало меня. Это расходилось с моим создавшимся представлением о Вике. Любовь не даёт право на вседозволенность. Страсть не имеет правил. Но каждому из нас предстоящая ночь давала абсолютную свободу.
Я разделся перед Викой догола, подобрал вещи, зашёл в ванную, закинул бельё в стиральную машину.
Я знал, чем могу удивить.
И удивил!
Глава 14
Меня завораживает полнота жизни тех, кто лишен всякого стыда. Я же ограничен не совестью (совесть – пережиток прошлого), а именно – стыдом. В чем разница? Стыд – это комплекс, или неуверенность. Так вот, я не уверен в своей раскрепощённости, или, говоря по-другому, её вовсе у меня нет… То есть боюсь, что могу выглядеть «мишкой косолапым». При этом всегда ломаю голову – а что подумают другие? Как это будет выглядеть со стороны?
То, как я разделся перед Викторией, было моим неосознанным порывом. Я сам удивился, что смог вот так непринуждённо раздеться, устроить стриптиз.
Вот и вскрыта моя проблема. Скинув одежду – я избавился от стыда.