– Их накормят, – закричал сержант, – и тебя также. Но прежде всего: каковы твои политические убеждения?
Женщина взглянула на сержанта и молчала.
– Слышала, что я тебя спрашиваю? – строго промолвил сержант.
– Меня отдали в монастырь ребенком, – пробормотала она, – но я не захотела сделаться монахиней и вышла замуж. Сестры научили меня говорить по-французски. Нашу деревню сожгли. Я так торопилась бежать, что не успела обуться.
– Я тебя спрашиваю, каковы твои политические убеждения?
– Я не знаю, что это значит.
– Дело в том, что здесь немало развелось шпионок, – продолжал сержант, – а мы их расстреливаем, этих шпионок. Ну же, говори! Ведь ты не цыганка? Где твое отечество?
Женщина продолжала смотреть на него, как бы не понимая его. Сержант повторил свой последний вопрос.
– Я не знаю, – ответила она.
– Как?.. ты не знаешь, где твоя родина?
– А-а, где моя родина? Как же, знаю.
– Ну, так где же твоя родина?
– В Азеском приходе, на Сисконьярской ферме, – ответила женщина.
Теперь сержант удивился в свою очередь. Он на минуту задумался и затем переспросил:
– Как ты сказала? Сисконьярская ферма? Да это не отечество!
– Но я там родилась, – настаивала женщина и прибавила, подумав с минуту: – А-а, теперь я поняла, сударь! Вы родом из Франти, а я – из Бретани.
– Ну, так что ж такое?
– Да ведь это две различные страны!
– Но отечество-то это общее! – закричал сержант.
– Я родом из Сисконьяра, – продолжала твердить женщина.
– Ну, пусть будет из Сисконьяра, – согласился сержант. – Так там живет твоя семья? Чем она занимается?
– Моя семья вся умерла. У меня никого не осталось родных.
Сержант, будучи от природы не дурак поговорить, продолжал свой допрос:
– Ну, так если теперь не осталось, так были же прежде, черт побери! Кто ты такая? Говори!
Женщина продолжала слушать, вся растерянная. Наконец маркитантка нашла нужным вмешаться в дело. Она снова принялась гладить грудного младенца по головке и похлопала по щечкам двух старших.
– Как зовут эту сосунью? – спросила она. – Ведь это девочка, не так ли?
– Жоржетта, – ответила мать.
– А старшего? Ведь это мужчина, этот шалун?
– Рене-Жан.
– А младшего? Ведь это тоже мужчина, да еще какой толстощекий?
– Гро-Ален, – ответила мать.
– Хорошенькие мальчики, – продолжала маркитантка. – Надо полагать, что из них выйдет прок.
– Ну, так говори же, сударыня, – настаивал сержант, – есть ли у тебя свой дом?
– Был дом, в Азэ, но теперь нет.
– Отчего же ты не живешь в своем доме?
– Потому что его сожгли.
– Кто сжег?
– Не знаю. Кажется, битва сожгла.
– Откуда же ты идешь?
– Оттуда и иду.
– А куда?
– Я сама не знаю.
– Дело говори. Кто ты такая?
– Не знаю.
– Как, ты не знаешь, кто ты такая?
– Я просто женщина, ищущая спасения для себя и для своих детей.
– К какой ты принадлежишь партии?
– Не знаю.
– Принадлежишь ли ты к синим? К белым? За кого ты стоишь?
– Я стою за своих детей.