Впрочем, смерть мне не грозит. Довольно экстравагантная формулировка, но это так. Каждому предстоит умереть, но грозит смерть – не каждому. Если готов встретить её, то и она тебя – встречает. Готовность умереть совершенно не исключает готовности жить. Можно сказать, что это две стороны балансира на канате человеческого существования. Так что думать о смерти – не смертельно. Напротив, это жизненная необходимость.
Проблемы подзаголовка
Первоначально у этой книги был подзаголовок «Смертная книга». Одно время это было даже названием – именно потому, что импульс был задан словами Антония Сурожского о памятовании смерти. Но потом мне стало понятно, что читатель может воспринять это довольно специфично, принять за какой-нибудь ужастик. Хотя сам я никаких ужасов не подразумевал.
Умирать я не спешу. Эта книга о жизни.
Во-первых, о прожитом и пережитом. О том, что было, прошло, но и осталось. Такой жанр называют воспоминаниями или, более солидно, – мемуарами. Но в этот жанр я не помещусь. Ведь дело не просто в том, чтобы вспомнить и зафиксировать. Хочется разглядеть то, чего не замечал, понять то, чего порою не понимал, осмыслить тот узор, который сплетён судьбой при моём посильном участии.
Во-вторых, хочется рассказать об уверенности в том, что смерть не завершает жизнь навсегда, а ведёт тебя к другой жизни. Так что опять получается, что книга о жизни. Хотя и о смерти.
Хочется засвидетельствовать то, что было, и всмотреться в незримые связи земного мира с тем, что будет. С тем, что есть всегда.
Позже, когда я уже вовсю ушёл в написание книги, возник другой подзаголовок, более увлекательный, по образцу старинной беллетристики. Он получился большим и самозацикленным. В нём говорилось о том, что это воспоминания…
…философа, незаметно превратившегося в сказочника…
…программиста, вводившего информацию с листа Мёбиуса[2 - Лист Мёбиуса, или кольцо Мёбиуса: пример односторонней поверхности. Его легко получить в наглядном виде, склеив ленту в кольцо, предварительно повернув один из её концов на 180?.]…
…переводчика технической литературы гуманитарного характера…
…математика, который переквалифицировался в писателя и журналиста…
…книгоиздателя, не получившего от десятков изданий никакого дохода…
…православного, семь лет работавшего с протестантами…
…педагога, предпочитавшего учиться…
Всё здесь вроде бы верно, но самого главного почему-то не оказалось. Не так-то просто его – самое главное – уловить. Сейчас, когда книга уже написана и я вернулся дорабатывать первые главы, могу заодно и подумать, почему это не получилось.
В каждом человеке, кроме того, что мы называем метафорически душой, а рационально – сознанием, таится ещё некое неуловимое, но принципиально важное начало. Древнеиндийская мудрость называла нечто такое атманом[3 - «Атман» на санскрите означает «душа, дыхание, дух, самость». Это понятие о субъективном, индивидуальном абсолютном начале в человеке.]. Я бы назвал его светящей сущностью, но это лишь попытки обозначить необозначаемое.
Если, помня об этом, перечитать беллетристический подзаголовок, то станет видно, что ни один из его элементов не относится к этой светящей сущности. Но подзаголовок убрать нетрудно. Вот удастся ли мне коснуться этого таинственного центра личности человека во всей остальной книге?.. Не знаю. Могу лишь сказать, что это то, ради чего стоит стараться.
Инцидент с человекомобилем
Не сразу стало понятно – о чём же конкретно вспоминать, о чём конкретно размышлять. Хотелось выловить хотя бы какие-то давние эпизоды жизни, пока они не забылись. Любопытно, что одним из первых пришёл на ум случай, который врезался в память в буквальном смысле слова. К тому же он был связан с размышлениями…
Шёл я однажды домой из школы, было мне лет двенадцать. Шёл, о чём-то задумавшись, как вдруг – ошеломляющий удар в лоб! Немножко очухавшись, я обнаружил перед собой… обычный почтовый ящик. Он висел на одном из столбов нашей дворовой ограды. Столкновение объяснялось глубокой задумчивостью и примерным соответствием высоты ящика размышляющему лбу.
Конечно, дело ещё и в человечках!.. Я же не просто шёл, а был человекомобилем (в своём воображении), которым управляли два водителя: правый и левый. Ну, такие, знаете: один – это кисть правой руки, второй – кисть левой. Указательный и средний палец служат им ногами, мои карманы – это их кабины… Эти водители без конца спорят, куда вести человекомашину. А иногда и вовсе забывают об управлении. Тут-то и произошло столкновение с почтовым ящиком.
В человечков я играл ещё с детского сада. Во время «тихого часа», когда все лежали, но спать никому не хотелось, я накрывался простынкой с головой, и тут мои два водителя жили по-своему – прыгали, бегали, устраивали себе пещерки под подушкой… В общем, радовались жизни.
А тут надо же – подвели. Недотёпы!.. Могли быть и повнимательнее.
Удар мне запомнился. Игра в человекомобиль запомнилась. Не запомнилось, о чём я думал в то время, когда подходил к почтовому ящику.
Так археологи находят в культурном слое лишь следы прошлой жизни, по которым стараются восстановить её картину.
Наверное, в этом деле – в археологии воспоминаний – есть что-то важное, необходимое для понимания земной жизни, её траектории.
Что связывает разные возрасты человека воедино? И существует ли это «едино»? И каким оно будет дальше?
Наверное, идя по возрастным этапам, человек собирает свой жизненный узор, который можно назвать личностью. Собирает его из своих персональных особенностей, они есть у каждого, но до поры до времени это всего лишь индивидуальность – особая, не совпадающая с другими индивидуальностями, но личность это нечто иное. Именно личность, соединяющая особенности человека в нечто цельное, сшивает воедино все прожитые возраста.
А вот что ждёт её дальше?.. Об этом судить труднее, а в подробностях – и совсем уж невозможно. Но меня не оставляет ощущение, что можно понять что-то главное, если свести всё наиболее важное из происходившего и происходящего.
Так и мои водители человекомобиля остались в прошлом и вместе с тем влились в меня-сегодняшнего. Они о чём-то свидетельствуют оттуда, из того давнего времени, и очень хочется понять: о чём?..
Луч встречающий
Когда-то давно, когда такие книги ходили только в самиздате, я читал «Жизнь после жизни» Раймонда Моуди: врача, который много общался с теми, кто перенёс клиническую смерть. Он обнаружил, что многие воспоминания о пережитом в это время очень похожи. Самым известным из таких переживаний стало ощущение движения через некий туннель – к Свету. Вернувшись к жизни, люди изменяли своё поведение – на более глубинное, что ли.
Может быть, главное здесь – не сам туннель, а скорее луч, протянутый навстречу человеку. Ведь луч – это и есть свет, это как бы рука света. Или, точнее, – Света. Вот этот Луч встречающий меня интересует больше всего. Он, наверное, не ярок, чтобы не ослепить душу, но его света достаточно, чтобы душа, вернувшись в земную жизнь, не могла его забыть.
Хочется представить себе, с чем я сам окажусь в этом туннеле, на этом пути к Лучу встречающему. С чем уйду из земной жизни?
Чтобы обо всём этом подумать, нужно многое вспомнить – если не подряд, то хотя бы самое существенное. Не дожидаясь, пока, как пишут в романах «вся жизнь пронесётся перед внутренним взором в последние мгновения». Может, это вообще чисто беллетристическая выдумка. Но даже если пронесётся, понять уже ничего не успеешь.
Если хорошенько всмотреться в своё прошлое и настоящее, можно обнаружиться, что нечто, названное здесь Лучом встречающим, присутствует изначально, начиная с самого нашего прихода в земной мир. И двигаться навстречу ему не является какой-то особой доблестью. Это проще и естественнее, чем уклоняться от него, от себя самого, пускать жизнь на самотёк, в сторону от направляющих подсказок. Но и зигзагов, бросков в стороны, бывает предостаточно – по крайней мере, у меня это так. Есть над чем поразмыслить.
Сейчас, когда прошли годы после тех событий, с которыми было связаны истоки этой книги, у меня достаточно оснований считать происходившее знаками, подталкиваниями, намёками, которые я тогда воспринимал далеко не так отчётливо, как понимаю их сейчас, оглядываясь. И то, что произошло дальше, наполняется смыслом, который был мне тогда недоступен.
На грани
Озабоченный всеми своими напряжениями, скопившимися к концу декабря 2007 года, я решил начать эту книгу мемуаров. Работал с ней допоздна, потом лёг спать. А ночью…
Голова ночью совсем разболелась. И резь в глазах – от снов, что ли? Надо, думаю, таблетку принять от головной боли.
Спросонок меня слегка пошатывало. Ну, это бывает иногда, ничего страшного. Опёрся на стол, ухватился за ручку двери, вроде всё сносно. А потом, в прихожей, стенки повели себя как-то неправильно: одна туда качнулась, другая сюда… Кренятся, перемещаются. Выключатель вовсе исчез, не могу нащупать. «Ладно, – думаю, – не добраться мне до таблетки, не судьба. Пойду снова лягу». У нас в проёме двери в комнату укреплён турник, дети, когда были маленькими, на нём подтягивались. Ухватился я за него, но как дальше идти – не очень понятно. Уже и пол качается, хочет стенкой стать.
Жена моя, Машенька[4 - Моя супруга, Мария Романушко.]… (Я буду называть её так, как и зову в реальности. Другие варианты были бы для меня искусственными.)
…Машенька тут же проснулась и спрашивает:
– Что с тобой?
– Не знаю, – отвечаю я честно, а сам уже спокоен полностью – как в Крыму, когда я почувствовал, что тону, и вдруг увидел её на пирсе рядом.
Она вскочила, помогла мне дойти до тахты, лечь, спрашивает что-то о самочувствии.
– Да фсё ршенно фпрядке, – говорю.
Впрочем, язык заплетался больше, чем получается изобразить письменно.
Машенька почему-то измеряет мне давление, потом вызвала «скорую». Зачем? Никогда мне «скорую» не вызывали…