Киселевы: три брата, две сестры. Век ХIХ-й

Не прошло и часа, как покоренный её чарами Александр был готов изгнать Бурбонов из Франции и вернуть трон Жозефине. Как близкие друзья, рука об руку прогуливались они в парке и на одной из аллей повстречали гулявшую с детьми Гортензию.

– Позвольте представить вам мою дочь, – повернулась Жозефина к царю. Александр бросил быстрый взгляд на молодую женщину, ещё вчера бывшую королевой Голландии, и тут же переключился с матери на дочь.

– Отныне, – горячо сказал российский государь, – я беру вас под своё покровительство.

И, нагнувшись к Гортензии, прибавил:

– Что я могу для вас лично сделать?

Жозефина ненадолго удалилась, оставив свою дочь наедине с императором. И всё правильно рассчитала: когда она вернулась, Александр уже пообещал смущённой Гортензии титул герцогини…

Русского императора одинаково влекло и к матери, и к дочери – по вечерам он стал частенько наведываться в Мальмезон. Хозяйка дворца умело расставляла свои сети, и однажды он остался у бывшей жены Наполеона до утра.

Жозефина торжествовала. Она решила, что выиграла эту любовную битву, может быть, последнюю в своей далеко не праведной жизни. Однако не прошло и двух дней, как экс-императрица заметила: русский царь отдает предпочтение Гортензии, и та совсем не прочь поддаться его обаянию.

Александру – тридцать семь, Гортензия моложе его на шесть лет. Завязавшийся между ними флирт мигом перерос в страстный роман. Как утверждают историки, иной раз он заходил так далеко, что флигель-адъютант Киселёв их часами не мог найти в потаенных комнатах дворца – впрочем, надо полагать, он не сильно-то и старался.

Жозефине скоро исполнится пятьдесят один. Красота её уже немало поблекла, лицо покрылось морщинами. И сейчас она просто ненавидела свою дочь. Но сдаваться – нет, сдаваться она не собиралась!

Российский император не обманул. Пользуясь своим влиянием на союзников, Александр I добился для матери и дочери особых привилегий. За Жозефиной сохранялись дворцы в Мальмезоне и Наварре, а владения Гортензии в Сен-Ле получили статус герцогства, и ей была установлена ежегодная пенсия в четыреста тысяч франков.

Чтобы отпраздновать это, новоявленная герцогиня пригласила на 14 мая в Сен-Ле свою мать и императора Александра. В Париже именно на этот день была назначена торжественная панихида по казненным во время революции Людовику XVI и Марии-Антуанетте. Все коронованные особы должны были присутствовать на церемонии. Но Александр I сел в карету и один помчался в Мальмезон, к Гортензии.

…После завтрака император-победитель предложил дамам покататься. Было холодно и сыро, и Жозефине, которой немного нездоровилось, лучше было бы остаться дома в тепле. Но она решила ещё раз пококетничать с Александром – экс-императрица все ещё была уверена, что сможет вернуть его расположение, и втайне надеялась получить от этой связи нечто большее, чем герцогство.

В карете было холодно. Александр, одетый в красный кавалергардский мундир, сидел посередине. Гортензия закинула свои ножки на колени русскому царю и вся прильнула к нему. Жозефину колотило от холода, её не могли согреть даже жаркие волны дикой ревности и злобы. А Гортензия, казалось, не замечала, как дрожит её мать в легком кисейном платье, и продолжала что-то шептать на ухо Александру.

– Дорогая моя, ведите себя прилично! – наконец, не выдержав, громко сказала Жозефина.

Шёпот смолк. Александр чуть отодвинулся от своей молодой любовницы и удивлённо посмотрел на Жозефину. И тут из угла кареты донесся звонкий голос дочери:

– Мадам, вам действительно лучше было остаться дома! Вы уже не в том возрасте, чтобы вести себя столь безрассудно!

Это было хуже, чем пощёчина.

Когда они вернулись, Жозефина почувствовала себя совсем скверно, её знобило, и она, отказавшись от обеда, легла в постель. В последующие дни она испытывала странную слабость и почти никого не принимала. Был срочно вызван доктор, который поставил диагноз – двустороннее воспаление легких. В последний день она несколько раз впадала в беспамятство, экс-императрицу Франции срочно соборовали, и она тихо скончалась…

Наполеону стало известно о смерти Жозефины из газеты, привезённой на Эльбу камердинером.

– Эта женщина любила меня, – прошептал он и, закрывшись в своей комнате, проплакал двое суток. По крайней мере, так утверждают историки. Утром третьего дня Бонапарт приказал подать карету, заявив громогласно: «Чтобы жить, нужно уметь забывать!»

И до позднего вечера смеялся, глупо и неприлично шутил с местными девицами, которых в огромном количестве привозили к нему сами родители – небогатые помещики острова – в надежде на скорое возрождение императорского престола во Франции.

Павел Киселёв и Алексей Аракчеев

В конце 1815 года Киселёв по заданию императора отправился в командировку на юг России для набора нижних чинов в гренадерские и кирасирские полки и осмотра полков 2-й армии. Та к гласит выписка из его официальной биографии. И при этом добавлено, что, по распоряжению военного министра графа Аракчеева, Киселёв должен был расследовать злоупотребления по винному откупу в Крыму.

Винный откуп – система, существовавшая в дореволюционной России, согласно которой государство продавало публично с молотка (или, как тогда называли, на переторжках) право торговать алкоголем посредникам (откупщикам). Эта система приносила большие доходы государству, так как вино и водка были монополией казны.

После войны с Наполеоном водка, как это всегда бывало в нашей стране, стала ходовым товаром, всеобщим эквивалентом. «Преимущество откупа состояло в том, что каждый кабак превращался в маленький банк, – остроумно замечал один из современников. – Туда стекались большие деньги, а они всегда были в России редким товаром».

Это только при советской власти можно было объявить всеобщую трезвость и вырубить в Крыму все виноградники. До революции такое было немыслимо. Хотя бы потому, что винный откуп был главной статьей дохода высшей титулованной знати: светлейшего князя Потемкина, графа Безбородко, князей Гагариных, Долгоруких, Куракиных, графов Шуваловых, Нарышкиных и других. Да и купцов по российским губерниям опасно было трогать: они не нарушали «монополку», торговали бутылками, но давали посуду и закуску: «Пей здесь, народ, а если денег сегодня нет, то в долг налью, завтра вдвойне заплатишь…»

Военный министр граф Алексей Аракчеев лично инструктировал Павла Киселёва перед поездкой на юг:

– Милостивый государь, закоренелые предрассудки, неопытность, а особо того нечестность и отсутствие надлежащего контроля в деле винного откупа есть немалая угроза основанию хозяйства государственного. Посему я всегда с особым вниманием взираю на все сведения, доходящие ко мне о благоустройстве винного откупа в Крыму, и имею немалую надежду с вашей, сударь, помощью умножить не токмо казну вседержавную, но и добрые и честные помыслы в армии и среди помещиков в отечестве нашем. Быв свидетелем того порядка, кои в краткое время, без принуждения, одним лишь правильным распределением и тщательным вниманием, успели вы зарекомендовать себя, надеюсь на успех в выполнении и сего задания. Очень прошу стараться и иметь нужное смотрение, дабы менее было пьянства в стране…

Военный министр, как всегда, был витиеват в выражениях, но полковник Киселёв понял всю важность возложенного на него задания.

Военный министр граф Аракчеев был высокого роста, сухощавый, глаза имел суровые, «блеска огневого». Одного его взгляда достаточно, чтобы люди расступались перед ним. Взлёт карьеры Аракчеева произошел после одного случая. Престолонаследник Павел принимал в Гатчине очередной парад. Покинув смотр, он забыл отдать приказ «разойтись». Некоторое время части продолжали стоять на плацу, а потом тихонько ушли. Одна только рота Аракчеева осталась. Та к и стояла до вечера по стойке смирно, пока не доложили о происшествии Павлу. Та к будущий военный министр был замечен престолонаследником. Через два дня после вступления Павла I на престол Аракчеев был уже генерал-майором.

Современники писали, что А. А. Аракчеева было бы странно назвать человеком добрым. Он был неумолим к взяточничеству или нерадению по службе. Тому, кто пробовал его обмануть (а это было почти невозможно), он никогда не прощал; мало того: он вечно преследовал виновного, но и оказывал снисхождение к ошибкам, в которых ему признавались откровенно, и был человеком безукоризненно справедливым; в бесполезной жестокости его никто не вправе упрекнуть. Аракчеев был «деятельности неутомимой». Во время походов, лишь только армия занимала дневные квартиры, его канцелярия мигом принималась за дело. От его зоркого глаза не ускользала даже самая мелкая проблема вверенного ему министерства. Бездельников он не терпел. По окончании войны с Наполеоном Аракчеев играл особую роль в управлении Российской империей. Это самое время, когда он был «и. о. императора», позднее и назвали «аракчеевщиной».

Граф А. А. Аракчеев никогда не гонялся за наградами и чинами. Так, после окончания войны с французами не принял ни звание фельдмаршала, ни орден Андрея Первозванного – высшую награду империи. Мотивировал тем, что непосредственного участия в военных действиях не принимал. Тогда государь пожаловал ему свой портрет, украшенный бриллиантами.

Военный министр портрет оставил, а бриллианты возвратил императору.

Как министр он немало сделал во славу российского оружия. Но на смену ХIХ веку пришла совсем другая эпоха. Могилу Аракчеева, где он был похоронен в парадном генеральском мундире со шпагой, раскопали местные воры – шпагу унесли, а ненужный прах швырнули обратно в могилу. В 1955 году был вторично ограблен его склеп. В 70-е годы в полуметре от графской могилы прошла теплотрасса, а вскоре это место вообще закатали в асфальт. А Пушкин с горечью писал жене в 1834 году: «Аракчеев умер. Об этом во всей России жалею я один. Не удалось мне с ним свидеться и наговориться».