Никто пути пройденного у нас не отберет

– Слава! Репетуй его команды хотя бы по-английски, когда он забывается и орет по-русски! – сказал Советник переводчику. – Особенно в машину, командиру БЧ-V. Механик хоть что-то по-английски поймет, а по-русски-то полная чепуха получается!

И здесь опрокинулись все его расчеты. Опять посыпались бомбы и взвыли “нурсы”.

Осколки перебили паровые магистрали, и корабль окутался горячим паром.

Зенитные орудия были снабжены электронаводкой. Когда перебивало кабеля, матросы поднимали стволы орудий плечами.

Корабль начал крениться на левый борт. Орудия правого борта задирались на этом крене и продолжали вести огонь, хотя куда они вели огонь – понятно не было.

Якорь-цепь оборвало, и корабль подрейфовал в море, когда “нурс” прошил эсминец под первой башней. “Нурс” взорвался под килем. Это был конец. Крен на левый борт достиг шестидесяти градусов. Эсминец выглядел ужасно – весь такелаж, радиоантенны были изорваны и метались в вихрях взрывных волн.

Командир приказал экипажу покидать корабль.

Покидали без паники.

Советник твердо решил, что уйдет последним – после египетского командира.

Когда уходил, увидел чопы, торчащие из дыр подводной части. “Значит, они боролись за живучесть! – мелькнуло. – Значит, командир БЧ-V докладывал правду…”

С воды раздавались крики. Спасательный плотик запутался фалинем в искореженном железе, и его тянуло за переворачивающимся кораблем. В плотике было человек двадцать.

И тогда Советник побежал по бровке палубы к плотику, чтобы обрезать фалинь. Нож запутался в кармане мокрых штанов, он долго рвал его под аккомпанемент воплей с плотика. И обрезал фалинь. Его звали прыгать. Но он все еще не видел переводчика. Славка не сошел на плотик с командиром эсминца. Тогда где он? И Советник заорал: “Славка, Славка!!”

Это было глупо – орать. Все перекрывал гул воды, заполняющей стальные емкости под ногами, шум пара и лязг срывающегося с палубы металла. Но на его крик из тьмы дверей надстройки, из прямоугольника дверей, почти параллельных воде, показался наконец Славка.

Переводчик не был моряком и заплутал в корабельных шхерах, по которым найти выход, когда стенки стали полом, трудно и для опытного человека.

Спасательных жилетов не было ни у Советника, ни у Славки. Плотик отнесло уже метров на пятьдесят. Советник еще раз оглянулся на задранные орудия первой башни. Людей вроде не оставалось. Оверкиль назрел до самой последней стадии. Это было как нарыв, который лопается не от скальпеля, а от одного только приближения его, от движения воздуха перед острием.

– В воду, Слава! – приказал Советник.

– Плавать не умею! – заорал Слава.

– Марш!

Переводчик плюхнулся за борт. Советник прыгнул за ним, прихватил за волосы и поплыл к плотику.

Эсминец продолжал лежать на воде. Он – редкий случай – погружался не носом и не кормой, а плашмя, боком.

Спасательный надувной плотик был полон людьми, водой и мазутом. Он был пробит осколками и пускал пузыри. Никто устройства плота не знал. Советник приказал отыскать мех для надува плота. Мех нашли, но не могли найти штуцер. Раненые молились и стонали.

До берега было около двух миль. Плотик дрейфовал в сторону открытого моря.

“Теперь мне все равно, – подумал Советник, – потому что ничем не оправдаешься. Корабль погиб. Потеряли корабль. И мне отвечать. Плохо мне будет. Ох плохо!”

– Ну, если акулы не сожрут, то теперь порядок! – сказал Славка.

– Акулы оглушены взрывами или разбежались от взрывов, – сказал Советник. И вспомнил, что с кораблем уходили на дно документы, фотоаппарат, кинокамера, снятые пленки, деньги и ботинки, которые он успел снять, прежде чем прыгать в воду. “Хорош я буду, явившись в штаб в носках…”»

– Для начала, Коля, это просто замечательно, – сказал я даже без всякой паузы. – Попахивает Хемом, но про смерть и всякие такие африканские страсти у нас никто писать не умеет. А где продолжение?

– Больше ничего не получается.

– Когда это тебя угораздило?

– Шестнадцатого мая семидесятого на рейдовой стоянке Порт-Беренис в заливе Фаул-Бей, Красное море. Египтяне говорили, в этих местах зимовала английская королева в добрые старые времена.

– И как все-таки это произошло?

– Как? Первая атака – четыре «Фантома» по три захода, вторая атака – восемь «Фантомов» по два-три захода.

– Что за посудина?

– Эскадренный миноносец «Кагер», тип «Зет», заложен в сорок втором в Англии, вступил в строй в сорок четвертом.

– Боже! Этот драндулет мог ходить еще в союзных конвоях!

– Тактико-технические данные помнишь?

– Откуда? Я четверть века обхожу все боевые корабли за тридевять миль, а если есть возможность, то и дальше.

Коля ткнул пальцем в рапорт – читай, мол, сам. «Водоизмещение 2555 тонн, длина 110 метров, ширина 8, осадка 5,2. Самый полный ход – 28 узлов при попутном ветре. Главный калибр – 4 орудия в отдельных башнях, 2 в носу, 2 в корме, 114 миллиметров, максимальный угол возвышения 55°. Два торпедных аппарата, четырехтрубные. Экипаж 22 офицера, 239 старшин и матросов…»

– А что там у вас было из твоей родной пульно-вздульной артиллерии? – все-таки поинтересовался я еще.

– Десятка полтора «Бофорсов».

– Чего это такое?

– Сорокамиллиметровые автоматы. Эсминец стоял в двух милях от берега под прикрытием зенитного артиллерийского полка – три батареи по шесть стволов в каждой, калибр 57 миллиметров.

– На чем стояли? На бочке или якорях?

– У меня же написано. На правом якоре. На клюзе сто метров. Я считал зенитное прикрытие недостаточным и настойчиво требовал установить на ближней береговой косе дополнительную батарею или «стрелы»…

– Что такое «стрелы»?

– Ты сейчас откуда?

– Месяц назад пришел из Антарктиды.

– Я спрашиваю, откуда ты свалился?

– Из барокамеры, где дышал кислородом вместе с тобой.

– Ты действительно дурак или притворяешься?

– Действительно дурак, Коля.