– Пойдем со мной, – кивнул огнищанин. Миновав несколько дверей, он остановился перед низенькой дверью. – Проходи. Жди! – ткнул он перстом в проём. – И не балуй! Чай, не у себя в гридницкой…
Горенка была небольшой – об одно окно. Ярослав огляделся: вдоль стен – лавки, у окна – резной стол, возле него два стольца, на столе в чаше масляный светильник, в красном углу – маленькая икона.
«Зачем позвала княгиня? – терялся он в догадках. – Да так поздно?»
Ожидать пришлось недолго. Вскоре дверь скрипнула, и через порог шагнула, судя по одеянию, женщина. Разглядеть, кто это, из-за тени, падающей от широкоплечего Ярослава, было невозможно, и он, памятуя, кто его позвал, склонился в поклоне.
– Государыня… – взволнованно произнёс Ярослав.
– Так-то лучше… Уже государыней кличешь, – озорно зазвучал над склоненной головой такой знакомый и желанный голос.
– Ростислава…
Молодой гридь опустился на колени и обнял девушку за талию.
– Ты ли это? – ещё не веря в своё счастье, растерянно произнёс Ярослав.
– Конечно, я! А может, ты ещё кого-то ждал? – рассмеялась девушка. – А ты думал, что так просто от меня сбежать? Нет! Я тебя выбрала! И теперь ты мой! Только мой и ничей больше!
– А как же Нил Семёнович? Не отдаст ведь за меня…
– Батюшка мне не указ! – заявила Ростислава. – С тобой в Коломне останусь. Возьмёшь в жёны?
– Как же без родительского благословения? Проклянёт ведь Нил Семёнович… Как в грехе-то жить?
– Эх ты! – Ростислава отбросила руки молодца со своего стана. – А я думала, что люба тебе! Готова из родительского дома за тобой пойти…
– Да я жить без тебя не могу…
– Молчи уж, – отшатнулась от всё так же стоявшего на коленях молодца Ростислава. – Зрела коня твоего: хорош конь, добрый, горячий, кровей знатных, да седок на нём не тот… Княгинюшка сказывала, что ты купец. А купец – он и есть купец. Прощай, – дрогнула голосом боярышня. – Не ищи встреч со мной. Не трави душу! – и, всхлипнув, выбежала за дверь.
2
Путь до Коломны для Ярослава был мучителен: Ростислава не показывалась из своего возка, и даже на ночных стоянках ему не удавалось её увидеть. Только в Коломне во время встречи сестёр – Марии и Евдокии – Ростислава промелькнула среди окружения великой княгини.
Ярослав не раз задавался мыслью: для чего с подарками к старшей дочери князь Дмитрий Константинович направил его, ведь с этим делом вполне могла справиться и сама Евдокия или кто-нибудь из сопровождавших её бояр. Видимо, здесь не обошлось без вмешательства самой великой княгини, счастливо пребывающей в браке. Судя по холодному прощанию, Евдокия была в курсе отношений молодых людей и явно не одобряла поведения новгородца. Во время прощания она сказала:
– Я отпишу батюшке, что его поручение исполнил. Знаю, ты хотел в Новгород. Теперь тебя ничто не держит. Поезжай. С собой не приглашаю, дорогу найдёшь сам. А теперь прощай!
Ярослав ещё день протолкался на дворе боярина Вельяминова в надежде встретиться с Ярославой, но этого не произошло.
Утром санный поезд великой княгини покинул Коломну. Ярослав проводил его до околицы, а вскоре и сам отправился в путь. Правда, его отговаривали: в одиночку передвигаться по дорогам было опасно – шатучих татей расплодилось, что мух на скотном дворе, но Ярослав не послушался мудрых советов. За околицей он долго размышлял, сдерживая лошадей, как ехать: через Москву – Волок-Ламский – Тверь – Ярославль или вернуться в Суздаль, а там – на Переяславль и Ярославль. Первый путь сулил надежду на встречу с Ростиславой, санный поезд можно было догнать уже на первой ночной стоянке, но Ярослав выбрал второй путь. Мысль о встрече с боярином Нилом Семёновичем не покидала его с момента размолвки с Ростиславой. И потому он, снедаемый нетерпением, гнал лошадей, пересаживаясь с уставшей на запасную, сам не отдыхая. Лишь во Владимире он дал роздых и лошадям, и себе.
Новгородцу повезло: Нил Семёнович оказался в стольном городе по торговым делам и потому встретил Ярослава как давнего знакомца.
– Я думал, ты до Москвы с обозом дойдёшь… От Москвы-то к Новгороду Великому, чай, ближе, чем от Володимира.
– Всё верно, Нил Семенович. Но путь мой в родимый город Судьба определила, – потупил взгляд молодец.
– Что так? Не томи. Сказывай, – проникся участием боярин. Молодой новгородский купец, а ныне гридь великого князя нижегородского, ему нравился.
Ярослав, собравшись с духом, выпалил:
– Дозволь мне, Нил Семёнович, сватов к тебе заслать. Нет мне жизни без Ростиславы. Думами извёлся…
– Постой! – прервал молодца боярин. – Это ты к моей младшенькой свататься собрался? – возвысил голос Нил Семёнович. – Да в своем ли ты уме?! Она – дочь боярская, а ты… смерд! Знай своё место!
И, видя, как поникли широкие плечи новгородца, уже спокойнее сказал:
– Приму сватов лишь в том случае, коли сватать сам великий князь сподобится или ты князем станешь. И то решать Ростиславушке. Поперёк её слова не пойду… Старшая дочь любя замуж пошла, и младшенькой такая же судьба уготована.
– Я богат… Ни в чем нуждаться не будет… – начал было Ярослав, но боярин, нахмурив брови, строго сказал:
– Моё слово твёрдо! Другова не будет! А теперь иди с богом!
Словно отхлестали плеткой по голому телу. Каждое слово, произнесённое боярином, жгло.
«Что делать? Ехать ли в Новгород?.. Но что ждёт меня там? – размышлял Ярослав, медленно бредя по Владимиру, никого не видя и ничего не слыша. – Отец писал, что невесту для меня сыскал… Дело за свадебкой… Да на кой мне женка, коли душа горит. Может, приколдовала… Девка бойкая, с неё станется… Вон как сердце болит, а боль сладкая».
Ярослав решил не возвращаться в Новгород. Из Владимира в Нижний Новгород шёл обоз с товаром братьев-купцов Игната и Первуна Мигунов, чтобы по первой воде отправиться вниз по Волге. К ним и напросился в попутчики гридь великого князя нижегородского Ярослав.
3
Обоз полз медленно, с длительными остановками на пережидание метелей и отдых лошадям. Спешить было некуда. Конец марта застал владимирцев на подходе к Нижнему Новгороду. Заскучавший было Ярослав оживился: за последние годы этот красивый город на месте слияния Оки и Волги стал ему близок.
В этот морозный и солнечный день ничего не предвещало беды. Дорога была накатана, чувствовалось приближение города и окончание пути. Как вдруг на одной из остановок на обозников напала ватага разбойных. Мужиков было много: обозлённых, оголодавших, отчаянных. Нанятые для охраны обоза ратники пали первыми, ибо на каждого приходилось по нескольку нападавших. Остальных повязали. Долго не могли справиться с Ярославом, но и того угомонили жердиной по голове. Пленённых, погрузив на двое саней, повезли в сторону от наезженной дороги. Только поздним вечером остановились в какой-то богом забытой лесной деревушке. Сторожко, по одному освобождая от пут, спустили в поруб. В земляной яме было душно, темно, пахло потом и испражнениями. Видно, место это не пустовало.
Ярослава подташнивало, кружилась голова, было досадно и стыдно, что свои же нижегородские мужики пограбили обоз. В порубе было тесно. Братья Мигуны перешептывались, подсчитывая потери товара, кто-то молился, остальные молчали, каждый, переживая пленение по-своему.
Утром крышку лаза откинули, и в проеме показалась взлохмаченная голова одного из разбойных.
– Примай питьё!
На веревке в яму опустилась бадейка с водой и деревянный ковшик. Когда ковшик заскрежетал по днищу, бадейку подняли, и крышка с грохотом упала, перекрыв свет.
– И долго нас так держать будут? – спросил кто-то из сидельцев.
– Как сложится, а то и до первой воды, – пояснил Игнат.
Первун его поддержал:
– Как караваны по Волге пойдут, так и продадут какому-нибудь купцу булгарскому. Они первыми на воду становятся. А то и раньше… Подальше от деревеньки отведут и головы посшибают.
– Вот гадьё! – кто-то выдавил сквозь зубы. – Своих же, православных, в полон…
Ярослав смолчал. Он вспомнил, как много полона было продано ушкуйниками на невольничьих рынках Орды. Не забыл он и то, что воевода Абакунович выкупил немало православных в Укеке. Что тому явилось причиной, неведомо, но своё сегодняшнее положение Ярослав принял как испытание божье, как расплату за содеянное…
Братья Мигуны оказались правы: до середины мая держали владимирцев в порубе, а потом обессилевших за два месяца полоняников вытащили из ямы, помыли, постригли, переодели в чистую одежду, неделю откармливали, а потом, посадив на телеги, привезли на волжскую косу, где уже стоял большой татарский карбас. Только четверых купил купец, в том числе и Ярослава. Остальных же разбойные тут же на берегу побили, а тела побросали в воду. Вскоре Ярослав узнал, что купец Мамек-Ази из Твери, где зимовал, возвращается в Булгар.