Пушкин. Побег из прошлого
У Михаила от неожиданности округлились глаза. Он протянул руку к сыну и отобрал пистолет.
– Ты зачем его взял? – с ужасом в голосе спросил он.
– На всякий случай, – пожал плечами мальчишка.
Михаил сунул пистолет в карман и виновато посмотрел на Пушкина.
– Простите, Александр Сергеевич. Я даже не знал, что у этого мальчишки на уме и что он взял с собой пистолет. Я ведь даже не собирался его брать с собой, он украдкой в лифт вошел. А что касается этого оружия. Это водяной пистолет, для людей не опасный.
– Что значит, водяной? – Пушкин все еще стоял у двери.
– Ну, вместо пуль в нем вода. Ты его заправил водой? – строго спросил у сына Михаил.
– Конечно!
– Вот и отлично! Вот, смотрите, как он действует.
Михаил лихо вытащил из кармана пистолет и, направив его на сына, нажал на спусковой крючок. Струя холодной воды тут же окатила мальчишку, тот от неожиданности сначала замер, затем вскочил и закричал:
– Зачем ты так, папа? Я же теперь мокрый.
– Ничего! Тебе полезно. Это в наказание за то, что ты без спроса и разрешения в лифт телепортации залез.
Пушкин засмеялся, захлопал в ладоши.
– Черт, как интересно! Charmant! Ну-ка, можно мне посмотреть?
– Пожалуйста!
Михаил протянул пистолет Пушкину, тот с интересом рассматривал его, вертя в разные стороны, а затем также неожиданно направил ствол на Михаила и нажал на курок. Михаил от неожиданности вскрикнул, и быстро увернулся от следующей струи. Пушкин захохотал и подмигнул Василию. Мальчишка тоже засмеялся.
– Один-один, папа!
Пушкин вернул пистолет Василию, но погрозил ему пальцем:
– Больше так не шути! А тем более в наших краях. От неожиданности тебя могут и застрелить. У нас с этим делом быстро!
Василий взял пистолет и снова засунул его за ремень.
– Ну что же, пойдемте ко мне в кабинет, и там продолжим беседу.
– С удовольствием, Александр Сергеевич, – но тут же остановился и посмотрел на сына. – А может его куда-нибудь… с кем-нибудь… Ну, короче, чтобы нам не мешал.
– А, это я сейчас устрою! Мамушка, – позвал он няню и когда та появилась, Пушкин указал ей на Василия. – Мамушка, развлеки мальца, пока мы побеседуем. Да, и переодеть его надобно. А то он и мокрый, и в одежке странной.
– Так я и сама хотела тебе то предложить, любезный мой друг. Пойдем-ка, голубчик. Познакомлю тебя с нашими.
Няня с Василием ушли, а Пушкин повел Михаила в свой кабинет. Романов шел туда не без внутреннего трепета. Рассматривал обстановку.
Вся мебель, какая была в доме, была еще дедовская, ганнибаловская. Пушкин себе нового ничего не покупал. Да и мебели было немного, и вся обстановка комнат была очень скромной.
Кабинет Пушкина как раз и примыкал к столовой. Кабинет был возле крыльца, с окном на двор. Таким образом, туда можно было войти и через коридор. В этой небольшой комнате помещалась деревянная с двумя подушками кровать с пологом, посередине комнаты письменный стол, на котором он писал и не из чернильницы, а из помадной банки. На столе, рядом с подсвечником на четыре рожка лежали ножницы для снимания нагара со свечей, в металлическом стакане гусиные перья, рядом с чернильницей песочница с пыльцой для посыпания свежих чернил. И листы, много листов, исписанных стремительным пушкинским почерком. Кроме этого, еще напротив письменного стола, у стены стоял диван и шкаф с книгами. На диване лежал пистолет, из которого поэт и упражнялся в стрельбе. Над диваном на стене на бронзовой цепочке подвешен старинный медный охотничий рог, подаренный Пушкину одним из соседей-помещиков.
Книг было немало и разнообразной тематики (не только художественные), что весьма удивило Романова. Пушкин, получая много книг в своей михайловской ссылке, с упоением и без устали занимался самообразованием. Он всегда живо интересовался и прекрасно разбирался в сложных и подчас новых вопросах политики, искусства, литературной жизни, философии и истории того времени.
Рядом с книжной этажеркой на стене висел знаменитый портрет Василия Жуковского, который Жуковский подарил Пушкину, надписав: «Победителю-ученику от побежденного учителя в тот высокоторжественный день, в который он окончил свою поэму Руслан и Людмила. 1820 марта 26».
Во всем – поэтический беспорядок, везде разбросаны исписанные листы бумаги, всюду валялись обкусанные, обожженные кусочки перьев (он всегда, с самого лицея, писал оглодками, которые едва можно было держать в пальцах).
В левом, противоположном от окон углу кабинета камин, облицованный белыми изразцами. В камине на металлической решетке-поддувале лежат каминные щипцы с длинными ручками и горка погасших углей. На выступе камина, рядом с расшитыми цветным бисером табакеркой и шкатулкой, небольшая фигурка Наполеона со сложенными крест-накрест руками и нахмуренным лицом. Скульптура французского императора была почти обязательной принадлежностью кабинета либерального дворянина того времени.
Взгляд Романова упал на пистолет поэта, он улыбнулся и посмотрел на Пушкина.
– Что вызвало вашу улыбку?
– Да вот посмотрел на ваш пистолет и вспомнил, как давеча вы несколько раз пытались вызвать меня на дуэль.
– И зря улыбаетесь! Я весьма серьезно отношусь к вопросам дуэли.
– Нет, нет! Я не в том смысле, дорогой мой Александр Сергеевич. Вы известный бретёр. Могу даже сказать с высоты будущего, что вы за свою жизнь более трех десятков раз готовы были стреляться на дуэли, она же вас…
Романов осекся. Не решился произнести последнюю фразу. Но, к счастью, Пушкин на ней не акцентировал свое внимание.
– Неужели? Вот интересно! Может расскажете, с кем и когда я стрелялся.
– Не расскажу, Александр Сергеевич. Всему свое время. Пусть все у вас идет, как и должно.
– Отчего же тогда улыбнулись?
– Да вот, вдруг сообразил, что вы такой опытный бретёр-дуэлист, а хотели вызвать меня на дуэль.
– И в чем же здесь закавыка?
– Вы же, наверное, хорошо знакомы с дуэльным кодексом?
– Еще бы!
– Тогда как вы, дворянин, хотели вызвать меня, разночинца, простолюдина? Ведь на дуэль можно вызвать только равного.
– Логично! Ну, тогда я просто велел бы тебя высечь! – Пушкин незаметно перешел на «ты».
– Опять нельзя!
– Что нельзя? Почему?
– Я же не крепостной мужик.
Пушкин с ернической улыбкой посмотрел на Михаила.
– А ты не так прост, как мне показалось, Романов.
– А то! Впрочем, у нас не так много времени, Александр Сергеевич. Давайте перейдем к делу.
– Давай! Садись на диван, Романов, и рассказывай свой план.
– Значит, так!..
Михаил заранее, еще у себя дома обдумал до мелочей план переворота, поэтому он, не торопясь, детально обрисовал Пушкину всю картину.
– Ты думаешь, получится? – иногда прерывал его Пушкин.
– Уверен!
И он продолжал рассказ дальше, поражая Пушкина знанием всех деталей заговора.
Время летело гоголевской птицей-тройкой. И лишь, когда в Михайловском совсем стемнело и Пушкин зажег все четыре свечи в подсвечнике, в кабинет осмелилась заглянуть Ольга.
– Барин, няня спрашивает, когда ужин расставлять?
– Не до этого нам сейчас, – отмахнулся Пушкин, даже не повернув головы в сторону девки.
5
Василий к вечеру сильно устал, но был доволен: няня с помощью управляющего Михайлы Калашникова организовала мужицких детей, игравших с незнакомцем в снежки. Лепили снежных баб, дурачились. Поначалу крестьянские дети вели себя с барчуком очень скованно и осторожно – мало ли, что ему взбредет в голову. Но дети есть дети – спустя некоторое время, все сдружились с Васей и чувствовали себя с ним на равных.
А потом Василий, уставший, вспотевший, в мокром зипуне, которым его одарил Калашников, вошел в комнату Арины Родионовны и спросил:
– А где папа?
Старушка, сидела в стареньком кресле с чулком в руках в окружении дворовых девушек, занимавшихся рукоделием и мелким ремеслом. Вдоль одной стены – длинная и широкая деревянная лавка, на которой и сидели сенные девушки, а перед ними в ряд стояли прялки с куделью и веретенами, коклюшки для плетения кружев. Перед креслом – небольшой столик, покрытый скатертью крестьянской домотканой работы, на стене висели расшитые холщовые домотканые полотенца. На столе и в старинном крестьянском шкафчике – самовар и кофейник, посуда, поднос, шкатулка для хранения чая; у печи – связка ключей: ведь няня была хозяйкой этого дома в пору михайловской ссылки Пушкина.
– У папы с барином важная беседа, не велел прерывать, даже вечерять отказались, – ответила Арина Родионовна. – А мы с тобой сейчас как раз и пойдем в столовую, отведаем, чего бог послал, да баиньки ляжем.
– Ну-ка, девки, бегите к повару, – велела она одной из швей, та молча встала, и вышла.
– Я без папы не лягу.
– О, а я тебе такую сказку расскажу. Какую даже ангелу моему, Сашеньке, не сказывала в твои годки-то.
Рядом с комнатой няни была просторная комната, которую занимали родители Пушкина во время своих приездов в деревню, поэтому она и называется спальней родителей. Сейчас же она пустовала. Комната, как и все помещения в этом доме, была довольно скромно обставлена – кровать, диван, столик, бюро, стулья…
Здесь и велел Пушкин няне расположить гостей. Пока Василий ужинал, Арина Родионовна самолично взбила перину и постелила чистое белье.
Мальчика от перенесенного стресса (а разве не стресс – перенестись на двести лет назад, такое и не каждый взрослый выдержит), долгого гуляния не свежем воздухе и хорошего ужина явно клонило ко сну. Но он сопротивлялся желанию, хотя часто зевал и потирал кулаками раскрасневшиеся глаза.
– Вот и любо! Вот и молодец! Ложись, и слушай, что я тебе скажу.
Арина Родионовна зажгла две свечи в светильнике. Вася разделся, оставшись в трусах и майке, чем необычайно удивил няню.
– Ой, батюшки! И что же это на тебе за портки такие смешные да короткие?
– Это не портки, это трусы.
– Трусы? Небось, снова в европах изгаляются. Надобно у Александра Сергеевича спросить. Чтой-то я такого не слыхивала и не видала. И тебе в них не холодно?
– Ха! Так я же поверх трусов, штаны еще надеваю.
– А, ну ладно, коли так.
Она перекрестила мальчика, накрыла теплым пуховым одеялом, взяла в руки спицы, недовязанный чулок и, удобно устроившись в кресле, начала свой сказ:
– Ты засыпай, а я святочную тебе расскажу.
Василию было немного страшновато: в большой комнате царила полутьма, кроме свечей, лампадка горела в углу под иконой, обрамленной вышитым рушником. Но тихий, ласковый голос старушки его успокаивал.
– У одной крестьянки было два сынка. Старшой, Данила, и послушен был, и умён, батюшке в хозяйстве помогал он день-деньской. А меньшой сын, Ванюша, был, баловник, проказник и неслух. Ни минуточки на месте никогда не посидит, всё резвится да шалит. Раз, проснувшись спозаранку, тесто ставила крестьянка. Но надо же такому случиться: меньшой проснулся и хвать кота за хвост, а опосля побёг за ним и опрокинул ей горшок. Мать осерчала не в шутку, кричит Ванюше вдогонку: «Что ты наделал, посмотри! Лукавый тебя забери!» Только мать это сказала: глядь, а сынок-то и исчез, как не бывало. Мать глазам не поверила, стала кликать сына, по углам шарить. Нет его нигде и всё тут!
И вдруг слышит, будто в бане громко плачет Ваня. Мать, отчаянно крестясь, шепча молитвы, кинулась к бане. Но и там нету мальца-сорванца. И тут снова слышит, будто в риге Ваня горько плачет. Бросилась туда, пока добежала, плач послышался у пруда. Мать остановилась, стала молиться: «Господи, где мальчик мой? Прости мне все мои согрешенья, не лишай на старости утехи. Спаси мое дитятко!»
И тут Василию даже жутковато стало. Казалось бы, стольких ужастиков он насмотрелся и по телевизору, и в интернете, но, оказалось, что самая обычная сказка, правда, рассказанная необычной старушкой, может так напугать десятилетнего мальчишку. Какое уж тут заснуть, тут бы не расплакаться.
– Мать не устает просить господа, бьет поклоны до самой земли, а на челе ее холодный пот крупицами выступил. Даже лишний раз вздохнуть боится. И вдруг глядь – малец ее здесь! Но он был не в шутку перепуган, жаловался матери: «Матушка, где меня только не носило: в баню, в ригу, к пруду. Я боялся упасть. А кругом огни-огни, много огней, а злобные глазищи бесов так и рыщут за мной. Страшно мне стало, к худшему уже приготовился. И вдруг огни враз потухли. Вижу, голубком слетел с небес добрый ангел, и запел мне чудную песню, а затем принес меня к тебе».
Василий успокоился и вновь закрыл глаза.
– Мать принялась родное дитя обнимать, целовать, хвалу и славу господу воздавать. И с тех пор зареклась поминать чертей лукавых. И стали они с тех пор дружно всей семьёй жить да поживать… А тебе, Васенька, спать уж пора.
Арина Родионовна глянула на мальчика, а он уже и в самом деле засопел. Она встала, поправила одеяло, затушила свечи, прикрутила лампадку и тихо вышла из спальни, вернувшись в свою комнату.
В этот момент к ней и заглянул Пушкин. Они заговорились с Романовым до позднего вечера, а потом вдруг Михаил вспомнил про сына.
– Я думаю, им нянюшка моя занимается. С ним все в порядке будет. Но пойду, все же проверю.
– Где малец, мамушка?
– Так спит уже, друг мой. Сказочку мою послушал и заснул.
Пушкин подошел к няне, нежно обнял ее и поцеловал в щеку. Затем со спокойной душой вернулся в кабинет, где дожидался его Романов.
Главная няня русской литературы вообще появилась в доме Пушкиных в качестве няньки старшей сестры и младшего брата поэта – Ольги и Льва. А за маленьким непоседливым Сашей поначалу смотрели две другие женщины и дядька Никита Козлов, провожавший потом гроб с телом поэта в последний путь. И все же только ее Пушкин звал своей няней, ей посвящал стихи, ее образы, рассказываемые в сказках и небылицах, Пушкин использовал затем в своих произведениях. Арина Родионовна воспитывала всех подопечных барских детей по-русски. Она умела задушевно рассказывать были и небылицы, страшные истории, сказки, знала народные поверья, сыпала пословицами и поговорками. Ее любили слушать не только дети, но и вся домашняя прислуга. Именно в этот период юный Саша впервые услышал и про избушку на курьих ножках, и сказку о мертвой царевне и семи богатырях. Ведь до начала общения с ней Пушкин практически не говорил по-русски, а слышал один лишь французский язык. Вплоть до своего поступления в лицей, Пушкин жил под одной крышей с Ариной Родионовной.
Однако особая близость между Пушкиным и Ариной Родионовной Яковлевой сложилась как раз в описываемое время, во время его двухгодичной ссылки в село Михайловское Псковской губернии, начиная с июля 1824 года. И постаревшая няня с радостью его встретила. В Михайловском Арина Родионовна не просто стерегла усадьбу, но и вела все господские дела. Они вместе коротали вечера. Няня усаживалась к столу со своими вечными чулками или с прялкой и под бойко бегающее в ее руках веретено сказывала свои сказки – певуче, просто, что, по свидетельствам самого поэта, получалось у нее превосходно. Он часто приходил в ее маленький домик, стоящий рядом с господским, порождая легенды о том, что Пушкин даже жил не у себя, а в «домике няни». В письме знакомому Пушкин писал в декабре 1824 года: «… вечером слушаю сказки моей няни…; она единственная моя подруга – и с нею только мне не скучно».
6
Людмила Романова неспроста была в хорошем настроении – директор вчера поощрил ее, выписал премию за удачно проведенную сделку. Она никому об этом не сказала, но, досмотрев свой сериал, решила сходить в магазин, купить торт и двухлитровую упаковку сока. Вот Васька обрадуется! Сладкоежка маленький.
Она открыла дверь, быстро, не раздеваясь, прошла на кухню, спрятала торт и сок в холодильник и, вернувшись в прихожую, разуваясь и снимая плащ, позвала:
– Вася! Ты дома? А у меня сюрприз.
Но никто не откликнулся. Не пришел еще, что ли? – подумала Людмила.
– Миш! – позвала она мужа, но и этот ее зов остался без ответа.
Странно, этот должен был уже прийти. Она обошла обе комнаты – в квартире никого не было. Что бы это значило?
Она взяла мобильник и набрала номер Михаила: в ответ – тишина (абонент недоступен или находится вне зоны действия сети). Тогда решила позвонить сыну. Но, к ее удивлению, она услышала звонок в комнате Василия. Не отменяя вызов, снова вошла в комнату сына и застыла в удивлении – телефон вибрировал и вызванивал, лежа на парте.
Людмила уже начала волноваться. Выглянула в окно, глянула на детскую площадку, где играли, шумя и веселясь несколько детишек, примерно одного с Васей возраста. Она их всех знала, но Василия среди них не было. Позвонила Остроумовым. Трубку взяла Елена.
– Алёнка, привет! Это Люда! У вас, случайно, моих Романовых нет?
– Привет! Да нет! Могли быть в гараже, но Сережка уже дома, вон, сидит. А что случилось, Люд?
– Странно! Миша мне говорил, что ты ему звонила и просила зайти.
– Я? Я с ним вчера вообще не разговаривала? Может, Сергей ему звонил? Так что случилось-то?
– Да, понимаешь, после обеда Мишка сказал, что пойдет к тебе, а с ним и Вася напросился. Вот, с тех пор как ушли, так и не появлялись. Василий даже телефон дома оставил, а у Мишки абонент не доступен. Ладно! Подожду еще. Объявятся.
– Погоди, Люд, я у Нины спрошу… Нина! – Елена позвала дочь, та тут же отозвалась из своей комнаты. Она листала страницы тик-тока.
– Что, мам?
– Ты Васю не видела?
– Не-а!
– Ладно, прости, Алёна.
Людмила отключила телефон и некоторое время озадаченно стояла и думала, что делать. Где бы могли быть ее мужчины? Может, в кино пошли, или в спортзал? Завтра воскресенье, уроки делать не нужно.
Людмила вздохнула и пошла на кухню разогревать себе ужин.
Но и к вечеру ни Вася, ни Михаил не объявились. Людмила уже не находила себе места. Позвонила еще одной мамаше Васиного одноклассника Дениса Свиридова, мальчишки дружили с первого класса. Может быть, хоть он что-то знает. Мать передала Денису трубку, и тот спокойно ответил:
– Нет, теть Люда, не знаю, где он. Он мне сегодня даже не звонил и ничего не говорил.
Людмила отключила телефон.
Нервная дрожь покрыла тело Людмилы. Нервно вышагивала по комнате, соображая, что делать. Наконец, снова взялась за телефон, решила обзвонить больницы. В общей справочной ответили, что Вася Романов, десяти лет, ни в одну из больниц города не поступал. Людмила набросила плащ, сунула ноги в туфли и в расстроенных чувствах помчалась к Остроумовым, благо дома их стояли недалеко друг от друга.
– Сереж, может хоть ты знаешь, где мои мужики?
За день Сергей уже придумал отговорку для Людмилы, поэтому ответил сразу:
– Мишка ко мне заходил сегодня днем. Сказал, что должен куда-то уехать на несколько дней, просил тебя предупредить, да я забыл.
– Странно! А сам он не мог мне это сказать? И потом, что за срочная поездка в субботу?
– Понятия не имею. Как-то загадочно мне сказал: хочу, мол, Людмиле сюрприз сделать.
– Спасибо, сделал! – хмыкнула Людмила. – А может, ты еще скажешь, и где Вася?
– А что, и Васьки тоже нет? – искренне удивился Сергей. – Про Василия я ничего не знаю.
И тут до Сергея дошло: когда он открыл портал в прошлое, Василий куда-то исчез. Неужели незаметно залез в лифт? Да, но как об этом сказать Людмиле. Она ведь точно подумает, что у меня кукуха поехала.
А Людмила в полной растерянности переводила взгляд с брата на золовку, и готова уже была расплакаться. Лицо ее покрылось красными пятнами.
– Звони в полицию! – посоветовала Елена, но тут же поняла, что Людмила сейчас разрыдается. – Пойди в комнату, сядь и успокойся. Я сама позвоню. Сереж, посади сестру на диван. Не дай бог, упадет.
Сергей, чувствуя себя безмерно виноватым, подошел к сестре, взял ее под руку.
– Пойдем, Люд!
– И накапай ей валерьянки! – сказала Елена, дожидаясь ответа дежурного полицейского. – Алло! Здравствуйте! Скажите, что нам делать? У нас мальчик пропал, десяти лет…
– Валерьянки, валерьянки, сама ее выжрала, когда уроки с Нинкой делала, – Сергей перебирал пузырьки в аптечке. – Постой, вот, валосердин нашел. Получше всякой валерьянки. Посиди, Люд, я за водой схожу.
Людмила лишь молча кивнула.
Елена закончила разговор с дежурным полицейским и вошла в комнату, продолжая держать в руках телефонную трубку.
– Поехали, Люда.
– Куда?
– В полицию. Сказали, нужно прийти заявление написать. Да, и описать, в чем Вася был одет.
– О боже! Да откуда же я знаю, в чем он был одет? Он у меня уже самостоятельно одевается, как ему нравится. Это же современные дети.
7
Если бы Пушкин лично не удостоверился в том, что он в самом деле беседует с пришельцем из будущего, он бы не поверил всему тому, что рассказал ему Романов о самом восстании, и о судьбе участников двух обществ – Северного и Южного. Особенно подействовали на поэта его же собственные стихи, точнее, эпиграмма, которую он еще не написал, но которые ему процитировал Михаил Романов о своем однофамильце Николае Романове:
– Едва царем он стал,
Как разом начудесил
Сто двадцать человек тотчас в Сибирь сослал
Да пятерых повесил.
– Узнаю себя, мой стиль! – усмехнулся Пушкин. – Неужели это я так о Николае Павловиче?
– Увы! Но это правда. Как правда и то, что он вас пожалеет, и не отправит в Сибирь вслед за вашими друзьями. Правда, ссылки вам все равно избежать не удастся, с той лишь разницей, что вы окажетесь не на севере, а на юге.
– Забавно! А можешь ли ты еще что-нибудь рассказать о моем будущем?
– Стоит ли, Саша?.. Ой, простите! – Романов прикрыл рот ладонью, испугавшись своей фамильярности.
– Нормально! – улыбнулся Пушкин. – Мы же приблизительно одного возраста, ты даже постарше будешь. Так что, вполне можем, безо всяких обид, перейти на «ты». А что касается – стоит или не стоит, то скажу так: так нечестно.
– Что нечестно?
– Ну, ты знаешь мое будущее, а я даже о твоем настоящем не имею ни малейшего представления.
– Ну, хорошо! Кое-что могу рассказать.
Пушкин удобно развалился в кресле и приготовился слушать. Романов минуту думал, что же он может раскрыть поэту о его будущем.
– Только позволь мне, Саша, все-таки полностью не раскрывать всю правду, а говорить с некоей загадкою?
Пушкин недовольно поморщился, но все же согласился.
– Ладно! Загадки я люблю.
– Ну, скажем, через пару-тройку лет, ты сначала будешь, как ты сам об этом выразишься: «Я влюблен, я очарован, в общем, я огончарован!»
– Это о ком?
– Ну, ты же мне разрешил говорить загадками. Больше я тебе здесь ничего не раскрою. Добавлю лишь, что ты женишься и у тебя будет четверо детей: Сашка, Машка, Гришка, Наташка.
– Шарман! – захлопал в ладони Пушкин. – Еще хочу!
– Нет, Александр Сергеевич! Нужно дело делать! Я для этого и прибыл на двести лет назад. Иначе мы упустим время.
– Согласен! – вздохнул Пушкин. – Завтра же с утра едешь в Питер. Сейчас я сделаю тебе подорожный билет, без которого тебя в столицу на заставе не пустят. Да и на почтовой станции тебе никто лошадей не поменяет. На ночь остановишься в Луге. И письмо напишу друзьям. Подумаю, кому. А, знаю! Конечно же, Кондрату Рылееву!
Они проговорили еще несколько часов. Наконец, Пушкин устало потянулся, зевнул, прикрыв рот ладонью.
– Вот что, друг мой, Романов! Надобно нам поспать хотя бы пару часов перед дорогой.
– Это верно! Отдохнуть не мешает. Куда прикажете, барин, следовать? – улыбнулся Михаил.
– В спальню родителей. Там уже и Василий твой отдыхает. Сейчас кликну слугу или няню.
– Зачем! Раздеться я и сам могу. Ты только покажи, куда идти.
– Да вот, прямо напротив кабинета.
Проводив Романова, Пушкин, однако, задержался в кабинете. Решил написать письмо Рылееву, чтобы принял, выслушал и послушал Михаила Романова. Затем сел выписывать подорожный билет, причем, задним числом и слегка измененным почерком на имя крепостного Прасковьи Александровны Осиповой, тетушки Пушкина:
«Билет. Сей дан села Тригорского человеку…»
Он мотнул головой и тут же передумал: решил и себя вписать в подорожную. Не мог он оставаться в стороне, когда в столице разворачивается такое действие. Пушкин разорвал лист, бросил его на пол, достал другой и снова начал писать, замаскировав себя под одного из тригорских крепостных Алексея Хохлова, правда, прибавив себе года три, Романова же выдал за михайловского садовника Архипа Курочкина:
«Билет. Сей дан села Тригорского людям: Алексею Хохлову росту 2 арш. 4 вер., волосы тёмнорусые, глаза голубые, бороду бреет, лет 29, да Архипу Курочкину росту 2 арш. 9 в., волосы светлорусые, брови густые, глаза… – Пушкин задумался, вспоминая, какого цвета глаза его и Романова, вспомнил, продолжил писать, – серые, бороду бреет, лет 32, в удостоверение, что они точно посланы от меня в С. Петербург по собственным моим надобностям и потому прошу Господ командующих на заставах чинить им свободный пропуск.