Пушкин. Побег из прошлого
– Да нет, мы с ним договорились встретиться, я ему на мобилу звоню, а он не отвечает. Я даже забеспокоился.
– Ну, значит, он в этот момент в кабинете у врача был, не смог ответить.
– Возможно!
И в этот момент у Михаила зазвонил телефон, он вытащил его из кармана.
– О, о волке обмолвка, а он тут как тут.
– Ну, вот видишь, живой твой Сережка.
– Вообще-то он твой, а не мой. Алло, привет, Серега! Ты где сейчас? Понял. Васька там?.. Ага! Ну и я тоже бегу… А я к тебе домой зашел, тебя ж на месте не было.
Он отключил телефон, посмотрел на сестру.
– Ну, лады, Аленка! Сережка нашелся, я бегу!
– Давай, давай, бегун!
Михаил чмокнул сестру в щеку и подошел к двери. Но не успел он взяться за ручку, как она сама открылась и на пороге появилась Нина с детским рюкзачком за спиной.
– О, Нинусик, привет!
– Здрасьте, дядь Миша, – улыбнулась девочка. Услышав голос дочки, Елена выглянула из кухни.
– Ну что, выписали тебя? – спросил Михаил.
– Ага! Завтра в школу.
– Вот и здорово! А то классная все к Василию пристает, как здоровье Нины, как здоровье Нины.
– Представляю, как у Василия уже язык отсыхать начал, отвечая на этот вопрос, – хохотнула Елена, но Михаил уже закрывал дверь квартиры и ее не слышал.
Сергей вместе с Васей находились в гараже, и когда объявился Михаил, Сергей уже заканчивал подготовку к запуску: проверял датчики, регулировал хронометр, включал и выключал тумблеры, заряжал пейджер обратной связи. Вася внимательно наблюдал за всеми процедурами.
– Надеюсь, у тебя все готово, Серега? – запыхавшийся от бега Михаил влетел в гараж.
– Да, заканчиваю уже.
– Ты даешь! Хотя бы меня предупредил, что в поликлинику поперся.
– Да Ленка пристала, сходи да сходи, мне некогда, я устала, а я за это время обед приготовлю.
– Сколько у нас времени осталось? Портал успеет открыться?
– Еще восемь минут у нас есть, так что успею тебя проинструктировать. Значит так, стой и внимательно слушай…
В этот момент Василий, направившийся к шкафу-лифту, задел пластиковый бутыль с отрезанной верхушкой и на пол пролилось машинное масло, остававшееся там на самом дне.
– Блин! Василий, под ноги-то смотри, когда ходишь, – недовольно проворчал Сергей. – Вон там в углу возьми ветошь и вытри масло, чтобы не растекалось.
– Извините, дядь Сережа. Я сейчас вытру.
– Кстати, Мишель, ты что и его с собой берешь? – кивнул Сергей в сторону мальчишки.
– Ни в коем случае! Ты что! Ты его домой потом отправь и проинструктируй, что матери сказать.
– Обязательно! Так вот, слушай. Для начала, возьми вот пейджер возврата и повербанк. Он полностью заряжен.
– А это еще зачем?
– Мишель, историк ты хренов! В XIX веке электричества еще не было. А если пейджер разрядится, ты как вернуться собираешься?
– Действительно! Не подумал.
– Зато я подумал. Да, и повербанк используй только в крайнем случае для зарядки пейджера. Чтобы раньше времени не разрядился.
– Ну, это уж я соображу.
– Смотри, вот кнопка, это для связи со мной. Можешь нажать, попробуй.
Михаил нажал на кнопку и второй пейджер, встроенный в механизм машины, зазвонил наподобие будильника.
– Вот, видишь? Когда раздастся такой звонок, я пойму, что тебя нужно вытаскивать. Включу портал. Аты после этого нажимай вот на эту кнопку, – Михаил снова нажал на указанную кнопку и его пейджер завибрировал.
– Всё! Это значит, что все готово к телепортации. Луч портала раскроется, главное тебе оказаться под ним.
Пока Остроумов инструктировал Романова, Василий дочиста вытер пол, бросил тряпку в угол, под стол и незаметно остановился у двери шкафа-лифта. Затем также незаметно и тихо открыл дверцу и вошел внутрь, стараясь не дышать.
Остроумов глянул на часы и подошел к пульту управления.
– Все, Мишель. Как говорится, с богом! Пора!
Михаил подошел к шурину, они обнялись, оба были в волнении и даже сквозь одежду чувствовалось, как тело обоих покрывала дрожь. Они пожали друг другу руки, Михаил взял рюкзак и открыл дверь лифта.
– Главное, чтобы у тебя здесь все получилось, Серега.
– А у тебя там! – Остроумов кивнул головой то ли снизу вверх, то ли сверху вниз.
Дверь лифта закрылась. Остроумов включил два тумблера и повернул счетчик хронометра. Тут же люминесцентная лампа часто замигала, а потом и вовсе погасла, одновременно на моторе вспыхнула подсветка. Подул сильный ветер, словно кто-то невидимый включил вентилятор. Затем он нажал на красную кнопку на механизме управления. Ветер тут же стих. Но через несколько секунд вспыхнул яркий с голубоватым оттенком свет, следом, спустя несколько мгновений инфракрасное свечение погрузило помещение в пугающий полумрак. Однако вскоре свет от люминесцентной лампы, привинченной к стене позади, восстановился в прежней стадии. Остроумов оглянулся – Михаила в гараже не было. Значит, телепортация удалась.
Он даже подпрыгнул от радости с выкриком «йес!», и начал потирать вмиг вспотевшие ладони. Получилось! По-лу-чи-лось! В таком радостном возбуждении Остроумов даже не понял, что вместе с отцом исчез и его сын, десятилетний Василий.
Но до мальчишки ли было ему сейчас? Сергей Остроумов оказался на самом верху блаженства: он создал и привел в действие машину времени. Эй, люди вы слышите?
Ма-ши-ну вре-ме-ни!
4
Декабрьский мороз, жгучий ветер, ледяное солнце, летящая над зимником пороша и крытый кожей на деревянных подпорках с маленькими окошками с обеих сторон возок на деревянных полозьях, запряженный недавно изобретенной троечной упряжью с колокольцами и бубенцами почтовыми свежими каурой масти лошадьми, спешивший в сторону Петербурга. В возке полулежал задумчивый Пушкин, весь в мыслях о готовящемся в столице восстании. Внезапно ямщик осадил лошадей, они резко остановились, возок едва не перевернулся, встав на один полоз, и задумчивый Пушкин едва не вывалился на дорогу, больно зашибив бок.
– Какого черта! – недовольно закричал он ямщику.
– Простите, барин! Лошади зайца испугались, вот и взбрыкнули.
– Что? Опять проклятый заяц? Поворачивай назад, любезный.
– Ну как же, барин? Треть пути уже проехали.
– Я сказал, поворачивай назад, в Михайловское!
– Как скажете, барин.
Ямщик был недоволен, но делать нечего, пришлось развернуться.
У Пушкина с зайцами и в самом деле были проблемы. В декабре 1825 года он находился в ссылке в своем имении в Михайловском, но десятого числа курьер из Петербурга сообщил ему, что члены Северного общества готовятся 14-го числа выйти на Сенатскую площадь. Александр Сергеевич не мог лишить себя удовольствия не повидать друзей и не присоединиться к ним в такой день. Правда, он понимал, что рискует – ведь ему можно было передвигаться только между Михайловским и Тригорским. И, тем не менее, решил, что при таких важных обстоятельствах не обратят строгого внимания на его непослушание, и можно рискнуть поехать в Петербург. Пушкин приказал готовить повозку, а слуге собираться с ним в Питер; сам же поехал проститься с Тригорскими соседками. Но на пути в Тригорское через дорогу перебегает заяц; более того, на обратном пути из Тригорского в Михайловское – снова заяц!
Пушкин в досаде вернулся домой, а там ему доложили, что слуга, назначенный с ним ехать, заболел вдруг белою горячкой. И, в довершение всего, – в воротах он увидел священника, который шел проститься с отъезжающим барином. Слишком суеверному Пушкину все это показалось дурным предзнаменованием, и он решил остаться у себя в деревне.
Через два дня, 12 декабря он все же решил снова отправиться в столицу на перекладных, рассчитывая за двое суток преодолеть четыреста верст от Михайловского до Питера. И снова заяц перебегает ему дорогу.
Впрочем, заяц здесь был не совсем виноват: трусливому ушастику пришлось, что было мочи, удирать подальше от неведомого доселе явления – разверзшегося неба и сверкнувшего оттуда на землю полупрозрачного, серебристого луча.
Луч портала из будущего прорезал серое, тяжелое облако и через мгновение на снежной корке на самом краю лесной опушки, где чернели голые стволы деревьев, появилась круглая небольшая прогалинка, на которой и объявился Романов. Впрочем, не один Романов, а целых два. Сняв со спины рюкзак и повертев головой в разные стороны, Михаил вдруг увидел, что рядом с ним стоит и дрожит от холода его сын.
– Васька? – брови у Михаила от удивления вздернулись вверх. – Ты как здесь оказался?
– Так же, как и ты, пап, – хмыкнул мальчишка. – Воспользовался машиной времени.
– Я же тебе запретил…
– Х-ха! Так я тебя и отпустил одного! Мне, что ли, не интересно поглазеть на позапрошлый век… Но вообще-то мне холодно.
– Ну и померзни! – сердито ответил отец. – Я для тебя зимней одежды не брал.
Он склонился над рюкзаком, развязал его и стал доставать теплые вещи – свитер, куртку «Аляску» с капюшоном, зимние сапоги.
– А что ты маме скажешь, когда вернешься, если я замерзну?
– Так и скажу, замерз наш Васька в лесу.
Между тем, мороз был нешуточный. Михаилу пришлось отдать сыну свою куртку-аляску с капюшоном, а самому напялить на себя свитер, спасибо жене – связала из мохера, шапку-ушанку да перчатки. С обувью, вот, правда, накладка вышла – сапоги уж слишком велики на Василия были, а поскольку снег глубокий, была вероятность, что он не только не сможет в них передвигаться, но, скорее, даже потеряет их в каком-нибудь сугробе. Пришлось поступить так – Михаил влез в сапоги, а сыну отдал опять же теплые шерстяные носки, на которые Василий еле натянул ботинки.
Но взволновало Романова и другое: где они оказались, в каком месте, в каком времени. Ведь рядом ни дымка, ни огонька, ни человечка, а они условились с Остроумовым на Петербург 12 декабря 1825 года. И что ему сейчас делать? Куда идти?
Тут вдали замаячила какая-то кибитка, запряженная тройкой лошадей. Значит, там есть дорога. Но успеют ли они добежать до нее так, чтобы их заметили? Ведь если их не заметят, есть вероятность, что они тут, в снежной степи просто замерзнут. И все их путешествие в прошлое и гроша ломаного не будет стоить, да и Сереге как потом со всем этим жить?
– Сынок! Ноги в руки и вперед!
Романов, смешно подпрыгивая, побежал вперед. Но небольшого роста мальчишке сложнее было преодолевать сугробы и уже через несколько шагов Василий упал, уткнувшись лицом в снег.
– Пап! – крикнул он, приподнимаясь.
Но Михаил его не услышал, он смотрел на приближавшийся экипаж и махал руками, крича. Убедившись, что его все-таки заметили, он оглянулся на сына. А тот продолжал бороться с сугробами, хотя уже и поднялся на ноги. То и дело вертя головой, чтобы не потерять из виду экипаж, он вернулся назад и схватил сына за руку.
– Навязался ты на мою голову, Васька! Давай, вперед.
А ямщик и в самом деле заметил бегущего по снежной опушке человека и крикнул:
– Барин! Гляди-ко, человек нам машет. Небось, заплутал, сердешный. Подхватить, что ль?
Пушкин выглянул из укрытия, некоторое время наблюдал за приближающимся человеком, а потом заметил и второго, маленького, явно ребенка.
– Осади! – приказал он ямщику.
Тот тут же натянул поводья.
– Тпр-ру-у!
А Романов уже задыхался от тяжелого бега. Ноги поднимались с трудом. Василий снова споткнулся и упал в сугроб, на сей раз потянув за собою и отца.
Пушкин вышел из возка и с удивлением смотрел на странную парочку, точнее на то, как эта парочка была одета. Не менее удивлен был и ямщик: судя по всему, эти двое – не мужицкого происхождения, однако же, глядючи на их одеяния, и не баре. Между тем, Романовы приблизились к возку.
– Добрый день, господа! Спасибо, что не бросили нас… – начал было Михаил, но тут же осекся: удивительно знакомым ему показалось лицо этого невысокого, даже скорее маленького человека, с густыми, шикарными бакенбардами, в высоком теплом цилиндре и кафтане на меху, в высоких сапогах, подмышкой он щегольски держал трость из гибкого дерева с набалдашником.
– Милостивые государи, вы кто такие будете? – спросил Пушкин, вытащив трость из подмышки и постукивая ею по свободной ладони.
– Александр Сергеевич, если не ошибаюсь? – наконец, оправился от первоначального шока Романов.
– Он самый! – чуть приподнял Пушкин цилиндр. – С кем имею честь?
– Романовы мы. Михаил Павлович, а это мой отпрыск, так сказать, Василий.
– Гм?! Прямо-таки Романовы? Не разыгрываете меня?
– Как можно, Александр Сергеевич!
– Ну, и куда путь держите?
– Вообще-то мы должны были оказаться в Петербурге, в столице, но, видимо, слегка заблудились. И я не могу понять, где мы оказались.
– Да вы точно издеваетесь надо мной, – скорчил недовольную гримасу Пушкин. – Что значит, слегка? Знаете ли вы, судари мои, что до Питера отсель верт четыреста будет?
– Ё…кэлэмэнэ! – Романов надвинул шапку на самые брови. – Ну, Серёга, ну удружил!
– Простите, не понял, что вы сказали?
– Это я… Я возмущен своим товарищем. Он должен был доставить нас в Петербург, а забросил в эту глушь.
– Я попрошу! – возмутился Пушкин. – Да я вызову вас на дуэль, за оскорбление моего имения. Вы находитесь на землях моего имения.
В подтверждение серьезности своего намерения, Пушкин, опять заложив трость под мышку, начал снимать с левой руки перчатку.
Все это время Василий молча стоял с открытым ртом и слушал, и следил за всем происходящим.
– Прошу прощения, Александр Сергеевич! Не имел ни малейшего умысла оскорбить вас. Просто я боюсь, что мы замерзнем в этой снежной пустыне, вот и не сдержался.
– В самделе, барин! Глянь-ко, как оне одеты, – вступился за Романовых ямщик.
– И правда, что-то вы уж больно налегке. Прошу в возок, господа. Тесновато, правда, будет, но, как говорится, в тесноте да не в обиде.
Пушкин пригласил нежданных спутников в возок, а сам скомандовал ямщику:
– Гони в Михайловское!
Когда Романовы садились в возок, Василий шепотом спросил отца:
– Пап, а откуда ты его знаешь?
– Чудак, человек. Кто ж его не знает – это же сам Пушкин, – также шепотом на ухо ответил Михаил.
– А почему ты сказал, что Петербург – это столица, если столица – Москва?
Но этот вопрос уже услышал Пушкин.
– Молодой человек, видимо, не силен в географии, – усмехнулся поэт. – Столицей Российской империи является творение Петра Великого – Санкт-Петербург.
– Нет, Москва, – заупрямился Василий. – Это вы не сильны в географии…
Михаил недовольно толкнул локтем сына, с испугом глянув на Пушкина.
– А что ты толкаешься? Что я не прав?
Пушкин подозрительно начал рассматривать неожиданных спутников.
– А скажите мне, сударь, что на вас за штаны такие? Отродясь таких не видывал.
– Понимаете, Александр Сергеевич, мы прибыли сюда из будущего…
– Это обычные джинсы! – перебил отца Василий. – И, к тому же, не самые крутые.
Пушкин тут же перевел взгляд на мальчишку.
– А это что на отроке за кафтан такой, да еще и с капюшоном. Будто монах.
Пушкин стал ощупывать куртку, удивляясь ткани.
– И ничего не монах. Это обычная куртка-аляска!
– Аляска? А, помню! Это Русская Америка. Русско-американская компания. Федька Толстой-Американец рассказывал, что бывал он в этой глуши.
– Болтун он, и врун, этот ваш Федька Толстой.
– А вы почем знаете? – удивился Пушкин.
– Да уж знаю! Я же говорю, мы прибыли сюда из будущего. 14 числа декабристы должны выйти на Сенатскую площадь, чтобы не допустить вступление на престол Николая…
– Декабристы? Интересно вы их назвали… Да, а откуда у вас такие сведения? Это же все держится в страшной тайне.
– Дорогой вы наш и любимый Александр Сергеевич! Это сейчас все держится в тайне. А через пару лет это восстание начнут изучать все историки. Вот я и говорю: я хотел помочь им, да вот незадача – шурин мой вместо Петербурга телепортировал нас в Михайловское.
– Что сделал?
– Телепортировал… Ну, то есть, переправил нас из XXI века в XIX-й. Понимаете, Александр Сергеевич, у России был уникальный шанс стать вровень с самыми передовыми странами мира, превратить самодержавную монархию в конституционную. И вот я и прибыл сюда, чтобы попробовать изменить ход истории.
– Да я гляжу, вы и впрямь не от мира сего. Какие-то интересные слова говорите. Буду рад с вами познакомиться поближе.
– Александр Сергеевич, надобно в Питер торопиться! Там сейчас настоящая история творится.
– Да вот, вы же понимаете, я в ссылке. А тут еще и зайцы через дорогу прыгают.
– Да плюньте вы на этих зайцев! С вами в эти дни ничего не случится.
– Вы, прям, как прорицатель… простите, как вас… позабыл?
– Михаилом меня кличут. Романовым.
Ямщик свернул с дороги в сторону и возок помчался среди леса по гористому проселку. Кони неслись среди сугробов. Небольшой подъем в гору извилистой тропой, вдруг крутой поворот. Летом в этом месте обычно перед глазами открывается широкая зеленая поляна, окаймленная с трех сторон сосновым бором и березовыми рощами, а с четвертой замыкающаяся семьей полуторастолетних лип, на одной из которых гнездятся аисты. Гнездо, точнее, то, что от него осталось, и сейчас чернело на вершине дерева, в ожидании следующего лета и своих хозяев.
И вот неожиданно лошади вбежали в приотворенные ворота, и через пару минут ямщик осадил раздухарившихся лошадей.
– Приехали, барин!
– Да, да, я вижу.
Пушкин первый вышел из возка. Сунул ямщику полушку и жестом указал Романовым на главный дом усадьбы.
– Милости прошу, господа! Добро пожаловать в скромную семьи моей обитель. Мне интересно будет с вами поближе познакомиться.
К своему стыду, доселе Михаил так ни разу и не добирался до Михайловского, хотя во Пскове бывал неоднократно. Ничего! Зато теперь будет что порассказать, когда он вернется в свое время. Он бегло оглянулся вокруг.
Планировка усадьбы была вполне обычной, уж Михаил, историк, вполне мог в этом ориентироваться: все основные хозяйственные постройки находились в непосредственной близости от господского дома, стоявшего в центре усадьбы, обращенного южной стороной фасада с парадным крыльцом в сторону парка, а северной – к реке Сороти, укрытой нынче толстым ледяным панцирем. Сооруженный еще дедом поэта Осипом Абрамовичем Ганнибалом в конце XVIII века, был он небольшим и даже скромным по сравнению с имениями помещиков-соседей – всего лишь о шести комнатах: передней, комнате няни, спальне родителей, гостиной, столовой и кабинете Пушкина.
Перед домом расположен большой дерновый круг, который при Пушкине был обсажен декоративным венком из кустов сирени, жасмина и желтой акации. Слева от дома (если смотреть со стороны парка) стоит банька, домик няни, жившей в одной из ее комнаток – светелке. Еще левее – большой погреб с деревянной двускатной крышей. Александр Сергеевич любил по утрам «жарить» в погреб из пистолетов, раз сто, не меньше. А чуть левее погреба – крытый соломой амбарчик незамысловатой крестьянской архитектуры, типичной для Псковщины того времени.
По другую сторону господского дома расположен флигель таких же размеров, как и домик няни, кухня и людская (кухонный запах не должен досаждать господам), правее в один ряд с кухней и людской стоят еще два флигеля: дом управляющего имением Михаила Ивановича Калашникова и вотчинная контора. За этими флигелями сразу же начинается фруктовый сад.
Между яблонями – несколько колод пчел, на опушке сада – деревянная голубятня.
Неподалеку от флигелей был каретный сарай, за садом располагались скотные дворы, гумно, амбары.
На скрипнувшее от времени крыльцо выскочила в длинной телогрейке с большим турецким платком на голове, каковые тогда вошли в большую моду, который покрывал спину и затягивался узлами на плечах, старушка с морщинистым, но светящимся от радости лицом. Увидев, что вернулся ее Ангел, как она называла Пушкина, она всплеснула руками и сделала ему навстречу пару шагов, но, увидев, что Александр вернулся не один, остановилась.
– Любезный мой друг, ты все-таки вернулся.
– Да, мамушка, и как видишь, не один. Вот знакомьтесь. Это моя мама, – улыбнулся Пушкин, – то бишь няня, Арина Родионовна. А это мои случайные попутчики. Ехали в Петербург, да заблудились. Вот и пришлось мне их подобрать. Это вот господин Романов…
Арина Родионовна удивленно вскинула брови, а Пушкин засмеялся.
– Да нет, мамушка, сии Романовы не царских кровей и даже не однофамильцы, – пошутил Пушкин, чем вызвал улыбку и у Михаила.
– Весьма рад воочию лицезреть самую лучшую няню в мире, – Романов хотел было пожать Арине Родионовне руку, но та, засмущавшись лишь отмахнулась.
И тут же обратила свой взор на мальчика, стоявшего все в той же куртке-аляске, с откинутым назад капюшоном.
– Ой, а это кто же? – старушка, чуть склонив голову, глянула в упор на подошедшего к ней Василия и в глазах ее брызнули искорки радости.
– А это вот, Василий, отпрыск нашего гостя.
– А что же это на вас за одежонка-то такая? Давно живу, но такой не видывала.
– Мамушка, ты проводи гостей в гостевую, а я в кабинет заскочу и выйду.
Слуга, Пётр Парфёнов, в передней принял у всех верхнюю одежду, и гости, вслед за няней прошли в дом.
Василий, пораженный происшедшим, молча вертел головой по сторонам, не зная, что ему делать: удивляться или вести себя, как и обычно. Он пытался добиться ответа у отца, несколько раз дернув его за рукав, но тому и самому было непонятно, как себя вести. Проводив Романовых в гостевую комнату и оставив их там, Арина Родионовна направилась в столовую. Она уже была в домашнем – кофте собственной вязки и юбке по щиколотку, на голове чепец, закрывающий волосы и завязанный под подбородком.
– Я самоварчик сейчас поставлю, – засуетилась старушка, а, увидев вошедшую в дом Ольгу, черноглазую и русоволосую дочку управляющего, Арина Родионовна и ей нашла задачу. Ольга была сенной девушкой и исполняла роль гувернантки в пушкинском доме (и, по совместительству, любовницы).
– Поди-ко, Олюшка, в кухню. Барину с гостями обед приготовить надобно.
За обедом разговор возобновился. Говорили они, практически не делая пауз во время еды.
– Объясните мне все-таки, кто вы такие и каким образом оказались здесь?
– Я историк по образованию, работаю в Московском университете на историческом факультете. Живем мы с моим Васькой в Москве, в XXI веке. В 2025 году. То бишь, за двести лет вперед. У меня есть шурин, брат моей сестры…
– Ну, положим, кто такой шурин я знаю. Вы мне про подробности вашего перемещения… Как вы его назвали?
– Телепортация! – с набитым ртом, пережевывая свинину, произнес Василий.
– Понял! – кивнул Михаил. – Так вот, шурин у нас технарь.
– Кто, простите?
– Гм, да. Ну, человек, который любит заниматься техникой. Ну… пароходы, кареты – это все мы в наше время называем техникой. У нас, правда, с техническим оснащением гораздо богаче, чем в ваше время, Александр Сергеевич.
– Это я понимаю! Я люблю беседовать о технике. Да вот, хотя бы с бароном Павлом Львовичем Шиллингом. Знаете такого?
– Увы! Ничего не слышал об этом человеке.
– Ну, как же! Это же широко образованный человек, физик, между прочим, герой войны с Наполеоном, награжден орденами и саблей «За храбрость». Разработал метод электрического подрыва мин. Впрочем, продолжайте.
– Да, так вот, шурин мой задался целью построить машину времени. Ну, чтобы можно было путешествовать то в прошлое, то в будущее. Но чтобы проверить, как машина работает, ему нужен был человек. Как говорят в нашей эпохе – подопытный кролик.
– Как? Подопытный кролик? Шарман! Великолепно! – Пушкин засмеялся и захлопал в ладоши.
– А, поскольку я историк, и дело, как я уже сказал было в двадцать пятом году, я и предложил Сереге, шурину, то бишь, испытать эту технику на мне. И переправить меня ровно на двести лет назад. Я хотел немного поправить российскую историю – изменить, как говорится, ее ход. Помочь декабристам превратить самодержавную монархию в конституционную. Только вот, техника немного подвела – с годом-то он угадал, а вот с местом – не совсем. Вместо Питера оказался у вас вот, в Михайловском.
– Погодите! Вы не довольны тем, что оказались в гостях у Пушкина?
– Да что вы, Александр Сергеевич! Я даже мечтать об этом не мог. Когда мы вернемся назад, в будущее, никто же не поверит этому. Правда, мелкий?
– Ага! – Василий уже освободил тарелки и просто сидел, болтая ногами и вертя головой, не зная, можно ли ему встать. И вдруг он вытащил из-за пояса своих джинсов захваченный из дома водяной пистолет и, размахивая им перед собой, спросил:
– Пап, а пестик – это тоже техника?
Увидев оружие в руках ребенка, Пушкин тут же вскочил и отбежал к двери.
– Как же я не проверил, есть ли у вас оружие? Да я за такие шутки все-таки вызову вас на дуэль.