Дыхание зла

Надо же: опять педагог.

– В каком? – поинтересовался полицейский, беря ручку, чтобы сделать запись в блокноте.

Рыбкин продиктовал название.

– Литературу, – добавил он. – Это имеет значение?

– Пока не знаю, – уклончиво ответил Самсонов. – Что можете сказать об убитых? Какое они производили впечатление?

– Ну, как сказать… – Рыбкин опять поерзал. – Не знаю, кем они работали, но точно не играли в консерватории.

– Хотите сказать, они не были интеллигентами? – переформулировал Самсонов.

– Да уж вряд ли! – фыркнул Рыбкин.

– Почему вы так думаете?

– По тому, как они говорили, вообще держались.

– А кем они, по-вашему, могли бы быть?

– Не знаю. Рабочими, например. Спортсменами. Военными в конце концов.

– Они употребляли какие-то специфические слова? – подумав, спросил Смирнов.

– Профессионализмы? Нет, не припоминаю. Хотя нет! Был один момент, я обратил на него внимание. Йорг несколько раз указывал направление, ориентируясь по часам. Ну, знаете, как говорят военные: стул на двенадцать часов, например.

Самсонов кивнул.

– Что еще можете сказать о них?

– Дайте подумать. – Рыбкин сложил руки на объемном животе и прикрыл на несколько секунд глаза.

– Знаете, что? – проговорил он вдруг. – Мне сразу показалось странным, что они говорят без акцента.

– Серьезно?

– Да. Ни у одного, ни у другого. А ведь, кажется, они не так давно переехали в Россию.

– Не очень давно, вы правы. А они не рассказывали о своем прошлом? Родственники, учеба?

Рыбкин покачал головой.

– Никогда, насколько я помню.

– С кем они дружили в клубе?

– Не знаю. Никогда не обращал на это внимание.

– Что же, спасибо. Можете идти.

После Рыбкина было еще трое, но они ничего определенного про убитых сказать не могли. Сходились только в том, что Йорг и Бончовска часто играли друг с другом, соперничали и не раз уходили из клуба вместе.

Следующий, кого опрашивал Самсонов, заявил, что пару раз ходил с ними в бар. Его звали Антонов Петр Кириллович, и ему было тридцать с небольшим. Коротко стриженный атлетический блондин с открытым лицом и поминутно возникающей улыбкой. Это о нем говорила Кроликова, как о человеке, общавшемся с убитыми больше других.

– О чем вы говорили? – спросил Самсонов, надеясь на чудо: должны же были убитые при ком-то хоть раз упомянуть о своем прошлом.

Антонов пожал широкими плечами.

– Да о разном. О тачках, о бабах, об оружии.

– О бабах? О каких конкретно? Йорг или Бончовска рассказывали о том, с кем встречались раньше?

– Нет. Ничего конкретного. Пустой треп.

– Вы упомянули также об оружии.

Блондин кивнул.

– Да, они отлично в нем разбирались.

– Серьезно? С чего бы?

– Не знаю даже.

– А вы?

– Ну, я-то в оружейном магазине работаю, – Антонов широко улыбнулся, словно сообщил отличную новость. – Вот и зашел разговор.

– Значит, они оба разбирались?

– Ага. Просто доки, – в голосе блондина послышались уважительные нотки. – Но понятия не имею, где они так насобачились. Не спрашивал.

– Они упоминали о том, что служили в армии?

– Кажется, нет.

– Говорили о родственниках, о жизни за границей?

– Однажды Богдан сказал что-то про Югославию. Вроде бы, он там отпуск проводил.

– Один?

– Не знаю. Может, с бабой какой-нибудь.

– Почему они эмигрировали в Россию?

– А они эмигрировали? – удивился Антонов.