Ребро медали

Тот говорил:

– Настоящий инспектор должен чувствовать ситуацию. Он обязан смотреть вперед. Вот что теперь делать, а? «Мерседес» гниет на стоянке. Его никто не забирает. Хозяин убит, журналисты пишут… Что делать?!

Гарколин ответил:

– Ну и пусть себе стоит. Он же кушать не просит и места много не занимает. Там у этих чеченцев куча родственников. Не могли же они перестрелять сами себя до последнего! Определятся с наследством, приедут и заберут машину.

– Что ты несешь?! – заорал Петров. – Это же автомобиль родственника целого президента! Это же межнациональный конфликт!

– А я тут при чем? – не сдавался Гарколин. – Я все сделал по закону!

– Выйди отсюда! – окончательно распорядился Петров.

– Завтра зайдешь ко мне в кабинет, – добавил Дудинцов.

На следующий день в кабинете командира полка Генка ознакомился с выговором, который ему объявили за «ненадлежащее исполнение своих обязанностей». Он удивленно взглянул на Дудинцова. Тот увел глаза в сторону и сказал:

– Ты распишись, что ознакомился. А твой рапорт о поступлении в высшее учебное заведение я уже подписал. Можешь идти учиться.

Гарколин, сопя от злости, поставил подпись в требуемой бумаге. Дудинцов, забирая папку из-под генкиной руки, говорил как бы сам себе:

– Выговор влепили на всякий случай. Вдруг что-нибудь не так выйдет, а глядишь – инспектор уже наказан. Можешь идти.

Инспектор тяжело затопал к выходу. Уже перед самой дверью он услышал отдельную реплику, прорвавшуюся через бульканье командира:

– Ссут, понимаешь, кого ни попадя…

Вечером от огорчения Генка напился водки, догнался холодным пивом и слег в постель с простудой. Яреева же выперли с КПП на линию, так как свято место не бывает пусто.

3

Дневальным на КПП заступил сержант Кипятков. Звали его Константином, и вина его была ужасной! Будучи старшим патрульного наряда, Кипятков на одной из улиц в промышленной зоне обнаружил регулируемый железнодорожный переезд, оборудованный сигнализацией, но не имеющий шлагбаумов. То есть светофоры и сигнализация включались только при движении поездов, которые ходили крайне редко (пару раз в сутки) и представляли собой составы, состоявшие из нескольких грузовых вагонов, прицепленных к маленькому маневровому локомотиву.

Место было спокойным и Кипятков захотел там посвистеть. А чтобы было не скучно, он решил существенно разнообразить характер движения железнодорожного транспорта. Для этой цели Костя принес из дома здоровенный бабушкин будильник.

Он заводил часовой механизм, включал его на звонок и приставлял к приемному устройству патрульного громкоговорителя. Звон, многократно усиленный матюгальником, несся над улицей. Напарник Кости (молодой инспектор по имени Ваня Дрозд) тут же выскакивал на дорогу и останавливал несколько машин, водители которых проехали железнодорожный переезд якобы на запрещающий сигнал светофора (звон будильника был слышен даже на соседних улицах, а на то, что светофор не включался, испуганные водители внимания не обращали). Работа просто кипела! До той поры, пока по этой улице не проехал Хмара.

На одном из автотранспортных предприятий в промышленной зоне работал его сосед по подъезду, который пообещал капитану завулканизировать две дырявые камеры с колес его личного автомобиля. Сосед, конечно, сделал, что обещал, но содрал с Николая Анатольевича денег в два раза больше, чем среднестатистический армянский слесарь. Из-за этого прискорбного факта настроение у Хмары было паршивым, а тут еще Кипятков со своим будильником.

Управляя служебной шестеркой «Жигулей», Хмара про себя материл соседа и совсем не ожидал еще какой-нибудь подлости от окружающего его мира. Но она случилась!

От неожиданно возникшего варварского звона Николай Анатольевич едва не въехал в багажник остановившегося впереди «Москвича». Резко крутнув рулем вправо, Хмара в последнюю секунду избежал столкновения, но чуть не раскатал по асфальту выскочившего на дорогу напарника Кости. Обычно спокойный капитан превратился в разъяренного монстра и орал на Кипяткова так, что тот забыл название улицы, на которой они находились.

Экипаж был снят с линии и Хмара направил двух изобретательных негодяев в подразделение для организации увольнения их из органов внутренних дел. Но дорога была неблизкой и по пути Николай Анатольевич, придя в себя, вдруг вспомнил, что две недели назад именно Кипятков задержал парня спортивного телосложения, в сумке которого находился автомат Калашникова с четырьмя магазинами, набитыми патронами. Как потом оказалось, оружие проходило по нескольким делам, связанным с заказными убийствами, и в канцелярии полка готовился приказ на поощрение доблестного инспектора.

Еще немного покопавшись в памяти, Хмара выудил оттуда информацию о молодом напарнике Кипяткова, который работал самостоятельно всего месяц, но за это время умудрился оформить более десяти нетрезвых водителей, что являлось неким рекордом и ставилось в пример другим инспекторам.

Сопоставив вышеперечисленные факты, Хмара, прибыв в подразделение, пообещал инспекторам-затейникам в следующий раз вставить каждому по будильнику в известные всем физиологические места; после чего Кипяткова отправил на КПП менять Яреева, а Дрозда определил на месяц в дежурную часть, где как раз требовался сотрудник для работы с информационными базами. Таким образом Яреев опять оказался на линии, но без напарника, потому что Генка все еще болел и выходить на работу не торопился.

Сергея поставили работать во вторую смену с другим сотрудником. Это был молодой и рослый старший сержант. Звали его Гришей Цаповым. Служил он всего несколько лет, но зарекомендовал себя инициативным инспектором. Работать с ним никто не любил, потому что у него была своя система свиста, которая сильно расходилась с догмами, существовавшими в ГАИ еще с советских времен.

Он выезжал на маршрут, выбирал место, выходил из патрульного автомобиля на дорогу и останавливал сразу несколько автомобилей. Писал нарушителей столько, сколько требовалось. Он не смотрел, что за человек перед ним, а просто наказывал за любое выявленное нарушение. Цапов не брал денег даже с тех, кого инспекторы называли «старой гвардией», то есть с порядочных людей, которые никогда не сдадут.

Получалось, что ровно половину времени Гриша был честным и принципиальным инспектором. Зато в другую половину смены он превращался в жуткого крохобора, забиравшего у водителей все, что они смогут дать. Дадут несколько сотен рублей – большое спасибо; дадут три копейки – и это сгодится. А ничего не дадут, – «Ну и черт с тобой, со жмотом! Езжай отсюда, пока при памяти!»

Обычно возле его патрульного автомобиля стояло пять-шесть машин и столько же водителей, ожидавших своей очереди. Гриша спокойно писал карточки и протоколы, пока не попадался какой-нибудь конченый нарушитель, начинавший качать права. Тогда на свет выползала вторая часть натуры Цапова, наполненная до краев страстью к самому подлому интриганству.

Так случилось и в этот раз. Яреев наловил нарушителей и организовал столь любимую Гришей очередь. Цапов сидел в машине и писал карточку. Рядом с ним на пассажирском сидении умничал армянин.

Гриша спросил у него:

– Так вы не согласны с тем, что нарушили рядность на кольце?

– Конечно, ведь я ехал правильно! – ответил водитель.

Цапов взглянул в левое зеркало и увидел возле заднего крыла патрульки четверых очередников, переминающихся с ноги на ногу. Он открыл свою дверь, резко нагнулся к армянину и тихо шепнул тому в ухо: «Ты – гнойный педик!», после чего выпрыгнул из машины. Водители, стоявшие в очереди, тут же услышали хриплый вопль разъяренного армянина:

– А ты – козел рогатый, мать твою!

Гриша с важным видом обратился к свидетелям:

– Слышали? Это оскорбление представителя власти!

Подбежал Яреев и, оценив ситуацию, начал отбирать у водителей объяснения. Армянин уже вылез из патрульки на улицу, отошел подальше (чтоб неслышно было) и крыл матом ближайшие кусты, всю власть целиком, и Гришу Цапова в частности как ярчайшего представителя этой власти.

Через двадцать минут свидетели, дав нужные показания, отбыли восвояси. Они

уезжали довольными, так как никто не стал их штрафовать. Цапов же тряс пачкой объяснений перед носом оскорбителя и пояснял:

– Сейчас, родной, мы поедем с тобой в райотдел. Там с тебя снимут подтяжки и вытащат шнурки из твоих модных армянских ботинок, а потом заведут уголовное дело за оскорбление лица, находящегося при исполнении служебных обязанностей.

– Командир, ты же первым начал обзываться, – оправдывался уже успокоившийся водитель.

– Где это написано? Где доказательства? Вот написано, что гражданин Микаелян поносил инспектора и его близких родственников нецензурной бранью. Это свидетели, понимаешь – свидетели!

– У меня тоже будет куча свидетелей, – не сдавался оскорбитель.

– Ах, так?! Все! Поехали в райотдел! Можешь уже на ходу снимать подтяжки…

Гражданин Микаелян немного подумал и решил дальше не испытывать судьбу на прочность. Он сказал примирительно:

– Да ладно-ладно. Сколько я там должен?

– А уже не надо, – Цапов изображал справедливый гнев. – Уже все, тю-тю! Посидишь в козлятнике, поумнеешь. Там тебя новые кенты по решетке многому научат…

Назревал деловой разговор. Яреев отошел в сторонку и закурил. Он не мог так работать. Какое-то элементарное чувство порядочности не давало ему права на подлость. Да и тявканье с нарушителями Сергей ставил ниже чувства собственного достоинства. Водитель не согласен? Плевать! Берешь в руки ручку и молча пишешь протокол. Пусть жалуется. Еще с советских времен существовало определение: «Если на инспектора нет жалоб – значит, он не работает». Ибо кто ж тебе улыбаться будет, если ты отбираешь водительское удостоверение, или выписываешь штраф? Не следует считать, что общество состоит сплошь из одних мазохистов.

Пока Яреев раздумывал о способах Гришкиной работы, тот продал Микаеляна и уже махал в форточку рукой, дескать – поехали. Сергей уселся в патрульку, и они отправились ловить пьяных.