Ты слышишь ли меня? Литературно-художественный альманах

Повисла тишина.

– Нет, не получается без музыки! – хлопнула себя по коленям сваха. – Хоть бы Сергеевна скорее шла!

– Да вон она, – спокойно молвила хозяйка, торчавшая у окна, и приветно кивнула во двор. – Ну, теперь и за стол садиться станем, всяко скоро Геночка придёт.

Сердце моё застучало неровно. Я вновь поглядела на снимки на стене. Я верила в случай и хотела испытать его на себе. Тридцать с хвостиком – это не шуточки…

– А у Сергеевны девочка тоже из детдома взятая, – зачем-то шепнула мне Матвеевна и шагнула к дверям.

Гостья оказалась моложе подруг, полная и пышногрудая, с низким голосом. Она выставила заказанные бутылки и улыбнулась мне ободряюще: дескать, я в курсе.

– Давайте, давайте-ко на диван! – с неожиданной решимостью стала загонять нас за стол хозяйка. – Я уже слышу, что сыночкина машина гудит!

И она кинулась из дома. У меня сжалось внутри. Можно было подглядеть в окно… Но – дольше ждали!

Анна Павловна впорхнула на порог взъерошенная.

– Сейчас, мои гостечки! Сполоснётся Геночка! – мигом выбрала в шкафу бельё для сына и исчезла.

Прошло минут десять-пятнадцать, я заметила по настенным часам. Показалось – час. Коленки мои вздрагивали. Я прижала их ладонями.

Вошёл Геннадий. Ясный от умытости! Чернобровый! Открытый! И сразу направился к столу.

Женщин подбросило – они скоренько освободили проход.

Я поднялась… и обнаружила, что он… на голову ниже меня!! Хотелось закричать с досады!

Как потом наливали, ели, говорили, пели, помнится смутно.

Чем они думали, чем, затевая это сватовство?! Хотелось напиться так, чтобы сразу всё кончилось. Но я помнила скрещенные на груди руки Анны Павловны и настойчиво закрывала ладонью стопку.

– Геночка тоже не любит это дело, – довольно соглашалась мать.

– Отчего не люблю? Люблю! – Геннадий был весел, в руках держал гармошку. – Просто нам перед выездом давление проверяют. Проблем не хочу, это да.

– Да вы ешьте, ешьте!

– Эй, Сергевна! – возбуждённо толкнула подругу сваха. И они выбрались на свободу, под гармонь задробили по блестящим от лака половицам.

– Ой-ё-ё-ё-ё-ё-ёй, скажите милушке моёй, чтобы шла венчалася, меня не дожидалася!

– Как артисты выступают, мои слёзы капают. Постарела я теперь, меня уже не сватают! – выдавали женщины тематический репертуар.

– Посидим, повечеряем, никому не досадим. По-хорошему любили, никому не отдадим!

Мы с Геннадием меж тем разговорились. Было легко и просто. Нащупали несколько общих тем, коснулись многих государственных бед.

А женщины судачили о бабьем и строили планы.

– Двумя-то ящиками не отделаешься на свадьбу! – уловила я.

– Да хва-атит, куда её?!

И настало время расходиться. За окном стемнело. Матвеевна, поднявшись, вопросительно глянула на меня.

Я встала. И вдруг ощутила, как хозяйка легонько тянет меня за пальцы:

– Оставайся у нас-то-о…

Я покорно осела на диван.

– А половики-то ещё не казали! Сколь наткано! – простодушная Матвеевна не теряла надежды вытащить меня из-за стола.

Но Анна Павловна подчёркнуто настойчиво подвела её к выходу.

– Милости просим завтра!

– Ой, нет! – враз отрезвела Матвеевна. – Завтра я буду ждать жениха. Вдовец, шестьдесят лет. Я ему сразу трёх невест подобрала.

– Ну-ну, – похлопала её по спине Анна Павловна, – ступай с Богом.

Дверь закрылась.

– Да-а! – восторженно произнёс в тишине Геннадий. – Талант у человека пропадает!

– Разве пропадает, сынок? – мать перекинула заискивающий взгляд с него на меня.

– Да я так… Давайте убирать.

И он стал носить в кухню тарелки. Я покорной супругой начала мыть посуду. Мать вытирала её.

Когда в дом вернулся порядок, Анна Павловна спросила тихонько:

– Вам где стелить-то, Геночка? Тут или в светёлке?

Он взглядом позволил решить мне. И вместо того, чтобы противиться, я буднично сказала:

– Только не здесь, здесь жарко!

Она кивнула и протянула мне мимоходом полотенце и сорочку.

– Ступай ополоснись в баньке. Гена проводит.

Мы сели с ним вдвоём на крыльце. Деревья стояли вокруг тёмными стражами. В небе выступила звездная пыль. Пахло какими-то пряными цветами.

В сердце моём колыхнулась волна счастья, смывая солёный налёт годов. Показалось, что чудо опять рядом, только протяни руку. От соседа веяло покоем, мудростью и прочностью. Разве не о таком мне мечталось: вдали от городской сутолоки приклонить голову к надёжному плечу и начать всё сначала? Подумаешь, рост!…

Геннадий молча курил, не отвечая на исходившую от меня женскую тревогу. Он был как друг, как брат. Как интересный собеседник. Но видеть отныне его – и только его… Нет, к этому я не была готова.