Храм любви. Книга «Чудеса Шаманки»

– Смотря как к этому подойти, – всё-таки стояла она на своём. – Есть же поговорка: лучше Настя в лодке, чем колбаска в лукошке; это говорит лишь о том, что любовь всегда была выше значимости жрачки. Излишками её счастья не достичь, есть пределы насыщения, а любовью даже при скромной жрачке можно достичь многого, главное – чтоб и силовики были сыты, и святые божьим дождём омыты. Тогда счастье не затеряется в лабиринте жизни и найдёт выход к общему столу упоения и блага.

Она усмехнулась над тем, что сказала, и добавила:

– Это не совсем серьёзно, но если магией или микстурой здоровья всех в вечность позвать, то самые могучие за этой спиной могут стать. Продление и развитие сексуальной жизни и её возможностей ради душевного торжества и значимости личности есть сотворение счастья жизни. Пусть любят люди себя и друг друга как хотят и сколько хотят, только бы не убивали друг друга, сея страх и насилие за свободу любить. Значимость того или другого образа жизни, как и формирование той или иной семьи, должно определяться без насилия. Однако если человек создаёт, допустим, полигамную семью, то должен понимать, что он должен положить на алтарь святости свою производственную и общественную значимость как жертву за отступление от идеального образа жизни. Калым у мусульман – это тоже право, как и приданое у христиан за законность жизни в любви, а не в одиночестве.

Теперь уже он тяжело вздохнул и погрузился в задумчивое молчание, как будто вспоминал, что бы это ему напоминало или значило; наконец, собравшись с мыслью, ответил:

– Если, конечно, значимость социальных ценностей личности сделать скрепой семьи, то, наверное, можно прийти к новым её формам образования. В этом случае значимость личности может поднимать значимость и семьи с формированием семейных свобод. Только как, кем и за что должна определяться значимость личности, что это такое и с чем её едят, в этом мире никому и совсем пока непонятно. Не будет ли это похоже на армейские чины, когда с одним званием тебе разрешено то, с другим разрешено это? Пока – к сожалению ли, к радости – общество наше обезличено и перед законом мы все равны, а это в одних случаях хорошо, в других плохо, но точно пока не может определять такой подход и доход, как и право доступа к тем или иным видам услуг.

– Значимость, значимость, значимость, – произнесла она, как будто в этом слове был заложен некий сакральный смысл. – Святая значимость личности – видно, в этом ваш святой удел. Считаете, видимо, что поступки должны определять чин значимой святости и по скрижалям поклонения духу любви вести к совершенству души. Хорошо бы было, если бы значимость личности давала право на смену любовных партнёров, на тот или иной тип семьи, на тот или иной вид морального контракта и так далее. Однако института значимости дел и личностей нет, и, наверное, считаете, что это поставит на моей затее крест.

– Видимо, действительно так, и только через значимость сможется всё. Выполнил тот или иной святой обет по согласованному кодексу своей морали – и возносись в небесной дали до наречённой значимости. Воздавая значимость святому, каждый и сам будет в её поиске. Это и даст право вымоленной морали семейной веры с послушанием и смирением. Так, грызя сухарь своей гордыни и совести, каждый может открыть глаза на истину жизни с милостью и прощением к себе и себе подобным для ощущения в этом счастья.

– Однако для формирования счастья жизни через значимость нужна религия любви, где будет формироваться духовная значимость семьи как формы тела любви. Идолом этой семьи и её значимости, видимо, придётся считать верховную силу Золотой бабы, которая идёт от силы огня, почему и поклонялись ей древние славяне. Придётся её как часть мировой культуры, искореняющую распри, вознести в ранг божества, а меня наместницей её в этом доме счастья считать.

Арабес возмутился и, слушая её, подойдя к полкам с книгами, заявил, что таким наместником он бы сделал Шаманку, которая его посещала ушедшей ночью и чей дух таинственным образом в виде шарика «уко» катается здесь, наводя на него если не ужас, то чудо явления. Анна не стала реагировать на сказанное, чтобы не раскрывать своей тайны. Он начал разглядывать книги и увидел глянцевый журнал; взяв его, стал перелистывать. Наткнувшись на некую статью, которая его заинтересовала, начал молча читать. Так неожиданно, пробежав по тексту, который касался темы их разговора, стал перечитывать его вслух:

– «Имущественными отношениями исковеркали смысл чувственного счастья. Они стали коммерческим посредником, чтобы продать или купить счастье любви». – Смакуя текст, он поудобней уселся опять в кресло у стола; заметив, что суть текста похожа на ход её мыслей и их общей беседы, вопрошающе замолчал. Анна попросила продолжать.

– «Не кажется ли нам, что исходя из этого нам ныне нужен переход от имущественной значимости личности к её правовой значимости, за внутреннее единство общественного и личного, как душевного и телесного, выраженного теплотой добра? Можно ли в действительности законодательно утвердить некие правовые, не обезличенные равенством свободы личности? Кто или что сможет определять общественную значимость личности с той или иной мерой свобод и насколько это моралью оправдано, если пренебречь имущественной значимостью личного расслоения? Если равенство считать утопической мечтой коммунистов – не только всех перед законом, но и в имущественных отношениях, – то обезличенное общество может ли быть счастьем для всех? Любовь всегда преклонялась перед значимостью личности, с преклонением перед кумирами масс. Если считать, что значимость должна утверждаться богами или общественным сознанием, то по каким их критериям можно будет решать, кому оставить право на свободную любовь, кому на многожёнство или многомужество и повторный брак, а кому нет и так далее?». Это же как будто ваши мысли и продолжение нашей беседы, – заметил он.

Она молчала, словно не слышала его слов или раздумывала над прочтённым отрывком из статьи, и он продолжал чтение:

– «Обществу необходимы нравственные критерии значимости личности, построенные не на личном богатстве, а на благородности. Одним словом, то, на чём можно формировать различные права и контролировать их выполнение и дарить внимание с почтением как выражение общественной любви. Продавать различные права или раздавать их за заслуги гражданам пусть останется на совести общества и религии, славящей дела и по ним права. Если право всё-таки считать формой выражения общественной любви к человеку, вытекающей из религиозной морали как божье явление, то скрижали для благих дел должны формироваться богом или как? В зависимости от ответа возникнет или не возникнет необходимость считать религию частью правовой системы государства или отделять от государства. Однако другой формы выражения своей любви к личности у государства и общества нет, и иначе общество любви и человеческого счастья не построишь».

Арабес закрыл журнал и замолчал, положив его на место. Ему показалось, что он уже читал что-то подобное, если не эту статью, и он в молчании обдумывал, что сказать по этому светлому лику человеческого счастья, о котором упоминалось в ней.

Анне захотелось прервать эту томительную тишину первой.

– Скажите же, наконец, что вы думаете, не молчите, – обратилась она к нему. – Ну вот хотя бы ответьте, можно ли в правовом обществе будет делиться любовным правом, как капиталом? И уж согласны ли вы с тем, что значимость может стать стимулом или правом для рождения и воспитания детей, как и условием для новой любви? Ведь в этом, кажется, скрывается мощный рычаг управления движением к высшему смыслу жизни и прочим радостям, а при снижении статуса значимости ниже норматива может стать уже и карой.

– Похоже, может быть таковым и даже стать культурой или институтом счастья и коллективной карой в правовом или экономическом плане. Я когда-то вроде как читал уже эту статью, и тут у меня двоякое впечатление.

– Вот те на, и так ха-ха, и так хи-хи. Значит, читали. Тогда скажите: значимость можно божьим даром считать?

– Наверное, да, но на бога надейся, а сам не плошай, и даже рождение детей можно рассматривать как таковой дар, но по его правовому велению, а без его правового сотворения – неблагочестивым явлением. Может, это и не так, но как понял.

– Выходит, чем больше у мужика будет благих детей, тем статус его выше и благородней будет и больше ему может прощаться? – отозвалась, усмехаясь, она – то ли над своим убеждением, то ли над его разъяснением.

Он не стал обращать на это замечание должного внимания и, как будто пропустив его мимо ушей, заметил:

– Скорее всего, эту статью написал какой-то чудак, очень похожий на нас с вами. Что-то похожее на эти убеждения уже летают в воздухе, как ваш шарик «уко». Более того, начинаю считать так же, как вы, что значимость личности, олицетворённая в той или иной величине статуса, может действительно определять какое-то право или ограничивать равное. В частности, уже соглашаюсь с вами и со статьёй, что всем мирянам можно будет определять кому право на традиционный брак, а кому и на пробный брак, чтоб сексуальные отношения были гармоничны и регулярны. Некий другой его уровень мог бы давать право и на полигамную семью, и на дополнительный гостевой брак и так далее, до прочих контрактов и льгот. Это я уже развиваю и вашу мысль, и ту, которая просматривается в этой статье, с ограничениями в моей голове, – заметил Арабес.

– Значит, всё клёво и жизнь будет ладком, как у Аннушки под пупком, как сказал бы мой любимый. Выходит, и полигамный брак, и прочие формы, если они смогут быть образом существования, с определённым социальным статусом значимости. Выходит, естественно, и страховка согласия сердец должна быть, не допускающая ни измен, ни любого морального обмана, а для этого без контроля не обойтись. Будем считать, что вы и его допускаете, только непонятно с некой светской религией, поклоняющейся природе как духу плоти или как-то иначе?

– Выходит всегда хорошо, заходит порой плохо, но всё поправимо, – с иронией заметил он.

– Не ёрничайте, – отозвалась она. – Если долго мучиться, то что-нибудь получится. Естественно, надо всегда правильно начинать, а мы с вами по-разному к началу подходим. Сначала надо умом помучиться, тогда и невероятное случится, и всегда вовремя кончать, чтоб проклятья не поймать. Со страховкой любовного общения такое развитие: как с маслом в жизнь войдёт и богу аллилуйю споёт.

В это время она в пылу убеждений, видно, что-то задела рукой, и по комнате побежали мигающие огоньки, и от них стала исходить другая музыка, похожая на популярный вальс Свиридова.

– Это крутой драйв, как в прошлой беседе, поднимаете мне гормоны радости? – разведя руками, заявил он, указывая на освещение.

Она же приняла его реакцию больше как реакцию на своё высказывание.

– Но, видимо, если смотреть с вашей колокольни, для вас это неубедительно, – отреагировала она. – Хоть по логике я и права, как и вы, даже в последнем высказывании мы вроде и в согласии были.

Он не стал спорить, а сначала привстал, а потом, обратно сев на место, указал на огоньки:

– Вот что меня удивляет и восхищает, а с вашим мнением я, наверное, согласен.

Он, уже прислушиваясь к музыке, попытался уточнить своё мнение, как будто произошедшее световое явление отшибло ему память. Она ему вновь изложила суть его высказываний, и он продолжил:

– Ну, если у нас уйма времени и больше заняться нечем, то я, так и быть, продолжу и уточню по сказанному с другой колокольни. Конечно, страховка и контракт по значимости – это интересное решение. Только должен опять заметить, что раз ни в обществе, ни в существующих религиях нет ни должной оценки, ни ценностей, значимости личностей, то сколько куку ни кричи, истины здесь не найти. Ныне значимость дарят деньги, которые не пахнут благородством, и она пока зависит только от совести. Оценку совести как душевной святости боги не продумали.

Осуждение в таких условиях не всегда может быть оправданно, и тогда оно теряет общественную силу позора и страха. Грех становится нормой, а свобода мыслей и дел несёт людей во все тяжкие, без осуждения. Личные интересы становятся превыше всего, а общественная мораль осуждения становится неубедительной. Создаётся ситуация множественной морали, как и многополярного мира. Как системно поставить её в зависимости от некой общественной субстанции добра, понятия тоже нет, так как неофициальная мораль постоянно меняется от меняющихся социальных условий. А раз они не везде одинаковы, то отрицать различие моральных устоев нельзя, тем более в историческом развитии. Более всего нет механизма зависимости разных социальных ценностей от общественной необходимости. Если дерево познают по его общественной пользе, то в жизни оценки дел и личностей, задействованной с правом, нет, да и права как формы оценки и выражения общественной любви нет. Сельское патриархальное хозяйство как социальное условие не стало основой существования. Учёба и профессиональное продвижение уже не требуют раннего брака, как раньше, когда основным позывом была необходимость помощника в хозяйстве. Ныне, когда этот посыл исчез, а плоть требует какого-никакого, а регулярного сексуального общения, оно становится основным посылом с необходимостью душевного единения. Это душевное единство тем сложнее, чем сложнее душевная аура соискателей общения. Значит, душевная значимость должна стать любовной скрепой семьи вместо имущественной значимости денег.

Исправить это можно только тогда, когда богатство будет зависеть от ценностей морали, а не наоборот, а сама мораль будет служить гармоничному развитию чувств и страстей в определённых социальных условиях. Как сотворить такую обратную зависимость, никто не знает. Так что из вашего храма света божьей милости может получиться только монастырь страстей.

– Это существенно, – заметила она. – Может, с организации его и надо начинать? Если поставить на ваше, то если б от количества созданного зла и общественного неодобрения поступков вдруг богатство уменьшалось, было бы великолепно. В некоторых странах есть понятие рейтинга того или иного человека, а вот как рейтинг превратить в статус значимости с влиянием на социальное благополучие и права, пока никто не думает. Может ли это стать скрепой семьи, тоже большой вопрос.

– Ну вот, нашла коса на камень. Естественно, это непростой вопрос, и, похоже, даже ваша религия как абсолютное бесправие, с которой вы хотите сделать мир чище, ничего не изменит.

Чтобы мир стал чище, действительно нужна религия, которая сможет признать абсолютное частное присвоение вне зависимости от общественного блага абсолютным бесправием, в том числе и на женщину, как и наоборот, иначе любое дело помрёт от пустых забот.

Это как легло сейчас мне на думу и сердце, так и говорю. Размышляя на эту тему ранее, пришёл к мысли, что всякую деятельность и свободу человека со временем будут стимулировать не только собственностью, но и общественным правом пользования. Пусть не будет в этом тупого и недалёкого сознания мира, которое могло бы стать порукой такому начинанию. Ведь в зависимости от вклада в общественное достояние как дара на божественный алтарь не будут создавать антагонистических противоречий ни внутри семьи, ни внутри общества, так как вносит один, а воздаётся всем, и это право ни украсть, ни присвоить иначе нельзя. Право на пользование или на звание жены и мужа, как и право на воспитание детей, нужно будет всегда поддерживать и бояться потерять, и этот застрахованный страх с чувствами, а не собственность, должен быть семейной скрепой.

Ведь и ныне родители на детей со временем теряют все права, а порой даже на любовное общение, хотя некоторое время считали их своей собственностью. Возможно, такое будет являться мировой революцией. Хотя тогда уже не деньги, а мораль по праву созидания человеческого счастья как диктатура любви должна править миром.

Он с трудом выразил эту мысль и, боясь, что она его не поймёт, задумался.

– Это для моего понимания слишком сложно, – объявила она, прервав молчание. Тут какую-нибудь свободу морали, вне зависимости от общественной, вы допускаете?

– Если ваш храм любви будет всё-таки служить построению семейного счастья, а не свободе любви, то без преследования необходимой демографической миссии в нём не будет смысла. Именно это и должно стать общей взаимозависимой с христианской и прочими религиями моралью. Когда же любовная свобода будет через договорное право определяться деяниями и свершениями и это как-то будет регулироваться некой храмовой службой, я, наверное, с такой свободой соглашусь, только не в храме любви, а семьи-любви, где любовь – высшая форма выражения природы.

– Ну, ведомо, семьи. Хотя всё одно, что это, что то, семья только, как говорила, новой должна быть. Вам всё-таки с таким вашим пониманием, наверное, будет странным представить возможность свободной семьи моего понимания. В это понятие можно вместить и сексуальные отношения между семьями наподобие шведской и полигамной модели. Разве нельзя допустить, что у женщины может быть круг мужчин, с которыми она на законных договорных отношениях может иметь сексуальную связь? Почему и это нельзя считать семьёй, как и такую же свободу мужчин? Такая свободная семья всё лучше, чем свобода случайных стихийных связей.

– Да и я, знамо, соглашусь, что лучше, но как тогда формировать отношения детей и родителей? В старом мире чем больше детей в семье, тем больше помощников, с ними легче было выжить. В наши новые времена всё наоборот: чем больше детей, тем трудней жизнь. Рождение детей ныне определяется только инстинктом продолжения себя, хорошего, и рода. Не все родители ещё правильно могут воспитывать детей, если они их даже не раздражают. По-моему, ребёнок должен воспитываться в коллективах со своими сверстниками, а потому даже однодетная приёмная семья – это неидеальная среда для их воспитания. Так что если храмы возьмутся за воспитание и как-то помогать, то в первую очередь детям одиноких мам и вышедших в тираж жриц любви, ну и, конечно, сиротским домам, куда свободной любви красотки кидают нагулянных детей. Без этого услуги храмов полезными в полном смысле быть не могут, а может и святой смысл жизни потеряться.

– Сиротский дом, получается, тоже будет вынужденным следствие свободной любви, – заметила она. – Однако если не делать этой свалки детей, то не только храмы, но могут существовать совместные с одинокими пенсионерами социальные дома. Те и другие могут быть рады друг другу и счастливы даже в гостевом общении. Одни будут замаливать грехи, другие – получать внимание. Старые будут радоваться оттого, что ещё кому-то нужны, другие рады будут тому, что их любят. Уважение к старшим тоже надо воспитывать. Ныне не каждая молодая мама способна подарить ребёнку даже любовь. Учёба, работа, развлечения требуют много времени, и убивать на детей свою молодость им жаль, старым это просто необходимо, и времени у них больше, и опыта достаточно, и любовью поделиться хочется, да и благодарность получать – тоже радость.

– В таких заботах, полагаю, нужна точно новая светская религия, воспевающая семью на гармонии чувств и общих интересах как партнёрскую семью счастья, где отношения с детьми тоже будут согласовываться и страховаться. Можно ли этого добиться путём застрахованного морального контракта в свободной семье и возможно ли, чтобы он стал полноценной скрепой семьи взамен нынешнего? Если эта страховка станет таковой, то к этому нужно готовить сознание, – рассуждал далее он, как будто с самим собой. – Надо, чтобы женщин у нас в основном готовили служить семье и мужчине: куда иголочка, туда и ниточка, – а наше воспитание этим не занимается. Прогресс и ныне будет вытеснять людей с производства, и нужно, чтоб это в первую очередь касалось женщин.

Но, опять же, женщины могут деградировать при таком подходе. Раньше мужчины служили царю. Царь служил богу и народу, иначе – своему государству. Чем лучше каждый служил царю и отечеству, тем в большем почёте был. В этом и честь знали, и за измену ему карали. Царь был крепостным своей страны и своего народа, люд – крепостными царя. Всё это понимание жизни было логической конструкцией одной семьи, одного дома. Самое большое количество детей было у русских, русским бабам и рекорд по рождению детей принадлежит. Сейчас всё поменялось, но какая философия должна служить этому новому миру?

Анна терпеливо выслушала его и, похвалив его за неугомонность в поиске своей истины, успокоила его, выключив ранее включённую иллюминацию комнаты. Уже почти в полумраке молвила, допивая, как успокоительное зелье, некий напиток, стоящий на столе:

– В том, что ныне времена изменились, перестройка виновата. Все как с цепи сорвались, стараются всё больше ухватить, и служить только себе, и жить для себя, но если ради мамоны жить, то чувства быстро можно убить. Я, как дама, уверена, что надо создавать оговорённые условия всем. Ныне уже непонятно, кто кому должен служить: то ли бабы мужикам, то ли мужики нам.

Оттого что дамы ныне удобней для работодателей на производстве, на них повышен спрос с повышенной оплатой, из-за этого и в семьях стали меняться отношения. У кого так, у кого эдак, то ли диктатура мужика в семье, то ли диктатура свободной любви. Бабы рожать разучились. Все пьют коктейль безбрачия и живут в таком же коктейле жизни. Может, действительно необходимо систематизировать этот коктейль свободных отношений по значимости личностей в обществе?

То, что эту значимость можно сделать основной скрепой семьи, я тоже считаю возможным. Если женщина способней мужчины и её значимость выше, то ей и наливать больше прав, и пусть мужчина служит ей. Только эту значимость необходимо как-то фиксировать и учитывать в неких моральных договорах как контрактах отношений, о которых и говорила.

– И в этом тоже есть доля правды, – согласился он с её вопросительным монологом. – Но разве не вы, если я не путаю, говорили, что любовь всех равняет?

– Неравенство может сохраняться, если оно будет согласовано и не будет убивать их любовь, – отреагировала она. – Многие к равенству и не стремятся, только его надо соблюдать моральными нормами гармонии. Если мужик хочет чистой любви, то должен равнять даму с собой.

– Это уже другой компот, – восклицал он. – Только кто и как будет определять эту неравную значимость личности? Собственно, разве не об этом я говорил? Может быть, как и говорил, по служению обществу, как и богу, определять социальный статус и правовую значимость каждого. Его можно было бы использовать как право на свободу ошибок в любви, с возможностью его понижения или наоборот. Эта мера могла бы быть рычагом влияния в системе контроля и управления правом на любовь. Может иметь место и налог за отступления от норм принятой обществом морали. Только вот в семье, а не на производстве, если женщина будет только заниматься семьёй, то как быть со статусом и определять его? Это выглядит смешно, но, похоже, без общественной деятельности значимость личности – это утопия.

– Да, в этом есть какая-то сложность, однако успехи детей и успехи мужа, ради которого жена жертвует собой, могут быть частью и её достояния, и это тоже может стать условиями контракта согласия в любой форме семьи. Вот определять статус и контролировать соблюдение допустимого по нему пока действительно некому, – уточнила она его соображение. – Поэтому полезная значимость семьи и личности в ней может определяться и религией по родительской, божественной и общественной полезности.

Он как будто опять не был полностью согласен, но не стал возражать, а встал, и медленно начал ловить вновь появившийся рядом с ним шарик «уко», и, не поймав, с досады произнёс:

– Какой абсурд этот шарик, а вот живёт, как чудо этих стен, в невероятности. Может, – не поймав, с досады произнёс он, – наша религия этим заниматься будет, но, думаю, тоже только по большому чуду. Однако всё может быть, и если вдруг случится такое же чудо, то всё возможно. Вот дамы-кукушки могли бы ею преследоваться за отказ от воспитания своих детей. Однако даже такая же аморальная роль птицам дана самим богом, и как тут быть с осуждением? Если птиц карать за это бог не берётся, знать, они за свою полезность этому миру прощение имеют, а потому нельзя. Значит ли это, что за это надо карать дам? Это хорошо, что они аборты не делают, а просто оставляют детей в роддомах и уходят, бездетным они спасение. Надо учитывать законы природы. Поэтому соглашусь с возможностью и религиозной, и прочей оценки значимости, но для этого она всё-таки должна стать религией природы.

– Не всё, что есть в природе, обязательным должно быть для людей, – возражала она. – Если в дикой природе убивают друг друга, а самец льва, победившего главу прайда, убивает его потомков, то это не значит, что люди должны делать то же самое. У людей есть язык и дары природы, чтобы они не охотились друг за другом, а пользовались её дарами и находили согласие.

– Естественно, и тут главное отличие только в том, что люди могут жертвовать своей жизнью во имя спасения других, а не поедать друг друга, и это являет значимость человека над всей дикой природой. Звание человека этим и определяется.