Таинственное исчезновение Агаты Кристобаль
– Зашевелились, тараканы!– усмехнулась злорадная секретарша. Она наглухо закрыла на все замки дубовую дверь и вприпрыжку помчалась в кабинет судьи.
Глава 8. Три узника в потемках чулана
Гильям и Космо прекрасно слышали, какую уготовили им участь противные бандиты, и где им предстояло провести последние часы жизни, но высказать протест они не смели, поскольку Брендон заклеил им рты и лапки крепким и липким скотчем. А женщина с запахом пачули, вытряхнула их из мешка на пол, как какой-то мусор и, задвинув щеколду с внешней стороны, удалилась.
В чулане было темно, не смотря на то, что сквозь дверную щель, снизу, проникал дневной свет. Когда же глаза пообвыкли, зрение стало различать силуэт человека, связанного по рукам и ногам, и рот его также был заклеен скотчем. У старого пленника был жалкий вид: всклоченные, рыжие волосы по бокам обширной лысины, выпученные глаза и большой нос, одним словом, вылитый судья Фил ван Тропп, что и было на самом деле. А там, за пределами чулана, бесчинствовал другой ван Тропп – Билл, беспринципный жулик и прохиндей, каких свет не видывал. Это он заходил в дом миссис Агаты и пытался отобрать карту.
Теперь ясно, думал Гильям, кто похитил старушку! Но её тут нет! Может быть, её держат в лесной сторожке, взаперти. Прошлым вечером, они проходили мимо этой хижины. Какая досада, что они не заглянули туда!..
Космо что-то замычал, указывая головой куда-то вбок, а потом вверх. Гильям ничего не понял, только подполз к нему, и тоже беспомощно уставился в потолок. Он почувствовал себя сосиской, завернутой в мексиканскую лепешку, и готовой к употреблению. От такой мысли, он даже едва не всплакнул. Но припомнив милую старушку Агату, неизвестно где находящуюся, и неизвестно что претерпевающую, перестал малодушничать и взялся вспоминать свою благодетельницу.
Он вспоминал о том, как она прощала его умышленные проделки и невольные проступки, как заступалась перед соседкой миссис Фостер, когда он обглодал её сочный брокколи на двух грядках, а однажды истоптал ее белое постельное бельё, упавшее с веревки, по его вине…
И тут Гильяму на ум пришло признание, прозвучавшее из уст старой кормилицы одним долгим вечером прошедшей осени. Сидя у камина, Агата задумчиво произнесла тогда, глядя в окно с туманным пейзажем:
– Где-то, в наших краях, в родном Уэльсе, стоял легендарный Камелот, – замок короля Артура. В каждой руине мы видели его очертания и представляли, как там кипела жизнь галантных рыцарей. Но когда я была маленькой девочкой, я играла, в предместье Кардиффа, с мальчишками в морских разбойников. Это спустя годы, я узнала, что они были плохими людьми, откупавшимися от Закона ворованными драгоценностями, и таким образом, обогащая своих королей. А тогда, именно эта игра завораживала своей бесшабашностью и вседозволенностью. Что ещё надо для времяпровождения маленьким детям с кипучей энергией?
Все девочки забавлялись куклами, а я лазала по развалинам замков и дубасила палкой мальчишечьи бока. Мы совершали набеги и пленяли деревенских детишек и требовали с них выкуп, понарошку, разумеется. Мы закапывали "награбленные" сокровища в тайные места и рисовали карты и давали клятвы не выдавать их местоположения под страхом смерти. Очень забавное время было тогда, в те далекие годы.
Был там один мальчик, Грэгори Мэлоун, сын графского конюха, красивый такой парень. Потом он сгинул без вести под Дюнкерком. Я так в него втюрилась, что совсем потеряла голову и только тем и занималась, что отгоняла всех девчонок от него, словно мух от варенья. Даже лучшей подруге, Долли Гиббс, я умудрились потрепать ее чудную прическу. Но потом, я прозрела, увидев своего избранника с воображалой Мэгги Дрю, дочкой портного, и порвала с ним навеки.
Однажды, сразу после этого случая, в грозовую ночь, в наши двери кто-то громко постучал. Я была дома одна, дремала на кушетке, и, будучи отчаянной девчонкой, открыла дверь. Это был человек в старинной одежде, вроде драного сюртука, в сапогах с ботфортами и в треуголке. Не хватало попугая на плече, подумала я в тот момент. Он сказал, что за ним гонятся королевские солдаты и хотят вздернуть на рее. Он в спешке спросил, мол, это деревенька Лланримни. И не долго мешкая, сунул мне маленькую подзорную трубу, шепнув на ухо:– "Этот презент от командора, Мэри Морган!" и убежал в ночь. Я спросонья повертела в руках подаренную вещицу, обшарпанную и повидавшую не одно морское сражение, сунула в коробочку из-под обуви для девичьих таинств, и легла спать. Наутро, я забыла про ночного посетителя, а когда вспомнила, приняла его за сон, пока днём, по необходимости, не открыла крышку картонного хранилища. И я поняла, что ночное видение было всамделишным. И что презент с трехсотлетним опозданием предназначался моей прапрапрабабушке, Мэри Морган, а не мне. Я никому из семьи не рассказала про невероятный случай, решив, что меня сочтут за сумасшедшую и упекут в лечебницу, где уже находилась моя бедная тетушка Элли. На протяжении многих лет я не притрагивалась к тому презенту кровожадного предка, храня его в личном сундучке, и даже своему супругу, преподобному викарию, не призналась в своем давнем секрете. Теперь, после смерти Элоизия, он лежит в его кабинете, на его письменном столе, и я до сих пор не знаю, что он значит и почему он преподнесёт в дар таким таинственным образом…
И она, как-то странно, с лукавым прищуром, посмотрела на него.
"Ну, да, конечно!– мысленно отметил про себя кролик.– Как же я раньше не догадался разобрать подзорную трубу! Любознательному Космо случайно повезло: он из-за простодушного любопытства вскрыл цилиндр и обнаружил там пиратскую карту, будь она трижды неладна! Теперь, ни Агаты и ни карты, лишь безвременное заточение в потемках чулана. Незавидная участь для молодого, упитанного кролика! Поздравляю, ты заслужил это!"
От того, что он не оправдал возложенных на него надежд, Гильям напыжился и отчаянно заерзал, желая разорвать липкие путы, но ничего не изменил. От бессилия кролик захныкал. Космо смотрел на друга и жалел его.
"Как же они так глупо попались?– думал заяц.– После того, как констебль Уоттфорд пошёл разбираться с уличными ротозеями, со стороны кухни объявился некий тип в кожанной куртке и назвался секретным агентом 008 Джоном Дугласом из МИ-6, и мельком показал удостоверение. Он сказал, что надо срочно переместить их, поскольку в толпе есть преступники и опасность достигла критической точки X. Якобы, с местной полицией все улаженно, инспектор дал добро. Он раскрыл оранжевый мешок и предложил им спрятаться там. Он говорил так убедительно и от него исходил такой бондовский шарм, что они безропотно последовали совету и… моментально оказались в ловушке. Закупоренные, они вдохнули резкий запах эфира и потеряли сознание. Так глупо попасться можно было только в обществе людей, но не в лесу, где каждый зверёк всегда настороже и на всякие отвлеченные слова, пропитанные хитростью, улепетывает прочь, быстрее ветра. За излишнее доверие к людям, приходиться платить жизнью!"
Так думал Космо. И ещё он вспомнил своих лесных друзей, – барсука Глена, енота Ламберта, и ёжика Марвина…
А что вспоминал отставной судья Фил ван Тропп – неизвестно. Он по-прежнему продолжал на них пялить свои бельма, совсем не моргая, как первооткрыватель Джеймс Кук пялился на двух папуасов, когда впервые встретил их. Гильям, поначалу, решил, что старик помер, пока из уголков его морщинистых глаз не проступили настоящие слезы отчаяния, и сам он не издал протяжный стон. Да, Фил ван Тропп был ещё жив, а значит, и они тоже будут бороться за жизнь до конца, вплоть до задвигания противня в жаровню.
Глава 9. Охотник и бродяга
Элджернон Арчер плутал и плутал по лесу, усмиряя охотничий нрав несловоохотливой Клеопатры и расставляя по пути ловушки, силки и капканы на зайцев и кроликов, пока не набрел на сторожку, близ земляничной поляны. Это была деревянная постройка для отдыха и ночевки охотников и простых путников. Здесь было все необходимое: постель, стол и навесной шкафчик с котелком, солью, спичками и аптечкой. Чувствовалась заботливая рука ленд-лорда Хэмфри Кавендиша, эсквайра, истинного самаритянина, и его, не менее доброй самаритянки жены, леди Беатрис. Они были последними, в двадцать первом веке, образцово чудоковатыми дворянами из породы сострадательных покровителей, служащих сирым и убогим.
«Выказывать своё величие, сорить деньгами и наслаждаться жизнью, утверждая, что после нас, хоть Потоп, разве в этом предназначение благородных личностей? Если в этом, то лучше пусть Луна упадёт на Землю, чем жить в такой системе ценностей и быть частью очередной опытной модели всепожирающего Молоха». Так говорил бродяга Эйлуард, прежде исполнительный винтик механизма, кажущегося безупречно тикающим, но время от времени дающим сбои, которые проявляются все чаще и чаще, ввиду износа. И ещё он говорил, "что оттого, что эта естественная тенденция к распаду, в силу составленности, воспринимается, как привычный технический сбой, свойственный, как ментально-рукотворным системам, так и Вселенной в целом, нам кажется, что все в порядке и жить мы будем долго и счастливо. Но это не так. В любой миг может случиться мировая катастрофа и в этих непоправимо критических условиях, необходимо встретить этот естественный акт разрушения душевно чистым и без единого пятнышка прегрешения. Встретить конец текущей жизни так, чтобы не было больно и стыдно перед самим собой, и устремиться к Свету Неизведанного Пространства. В отличие от живших разнузданно и порочно, как расточительные господа, а теперь, жалкой духовной субстанцией, лишенных тела и возможностей чувственно-ментального проявления, негде приткнуться им, кроме адского пекла"…
Вот так думал и говорил чудоковатый бродяга и доморощенный философ, твердо полагающий, что добродетельная жизнь, здесь и сейчас, имеет важное значение в дальнейшем развитии духа на более высших уровнях, о которых мы не ведаем, в силу нынешнего невежества нашего обусловленного ума, задержавшегося в сфере земного существования…
Но при всем при том, мир продолжал жить в материально-потребительской эйфории, нисколько не заботясь о чистоте нравов, и безусловно подвергаясь духовному разложению. И Луна, некогда живое тело, от великой скорби, пока не падала на грешную Землю. Бездомному Эйлуарду, не желающему участвовать во всеобщей вакханалии чувств и умственных состязаниях, приходилось блуждать по землям графств, сквозь условные границы, унимая усталость там, где застало время суток и, питаясь, тем, что подадут сердобольные люди. Таковые ещё попадались на его пути.
Когда Элджернон вошёл в хижину, там, уже десятый день, с позволения милосердного ленд-лорда и леди Кавендиш, отдыхал бродяга Эйлуард. Титулованные особы подобрали отчужденного странника, гонимого деревней, после странной истории с хряком фермера Ллойда, и предоставили приют в лесном прибежище. Эйлуард принял это, как должное, и благосклонно изволил согласиться.
Взору уставшего охотника предстала нелицеприятная картина: драные носки бродяги были аккуратно устланы на столе, сбитые ботинки сушились на подоконнике, и голые ноги источали отнюдь не благовоние. В отличие от разборчивого Элджернона, Клеопатра с удовольствием обнюхала пальцы чумазого странника и принялась шарить по углам, тренируя дальше своё собачье обоняние.
Но охотник не был лишен чистоплотной воспитанности, культурного такта и чувства приятного восприятия. Сморщившись от невыносимо кислого запаха и пылая брезгливым негодованием, он спросил пришельца:
– По какому праву, ты расположился в нашем охотничьем бунгало?!
– По праву человеческого гостеприимства и милосердия, господин хороший!– вычурно ответил Эйлуард и, назло заносчивому истребителю живности, пустил ветры.
– Так ты еще издеваешься грубиян?!– вскипел охотник и схватился за ружье.
– Негоже так нервничать, господин хороший! Вам посчастливилось родиться человеком, а вы нос воротите от человека!– произнес великомудро бродяга Эйлуард, посматривая испытующе на Арчера, трясущегося от злости.
– Сейчас как шарахну из двух стволов, будет тебе гостеприимство и милосердие!– пригрозил Элджернон, направив на него ружьё.
– Так бы сразу и сказали, мол, поди вон, а то "по какому праву"…
Эйлуард, без всяких возражений, собрал вещички и вышел на свежий воздух. Разложив носки на прогретом солнышком булыжнике и там же пристроив штиблеты, он привалился к стене, продолжая свое праздное возлежание, словно некий древнегреческий эпикуреец. Отсутствующим взглядом уставившись в пустое пространство, он велеречиво изрек:
– В моем бродяжничестве повинно и наше национальное высокомерие и дутое превосходство, официально называемые самобытной чертой характера свойственное каждому англичанину! И еще, я поражаюсь полному отсутствию честолюбия у глупых европейцев, бдительно охраняющих свои культурные, правовые и духовные ценности! Им гадит на голову Их Великобританское Величие, своим демонстративным выходом из Евросоюза, а они еще лебезят и делают реверансы перед чрезвычайно особенным обществом сверхчеловеческой расы. А на самом деле, этот островок представляет собой обычное разбойничье образование с кукольной монархией, за всю свою колониальную историю запускавшие свои щупальца во все уголки света и набивающие казну награбленным богатством иных народов. И им начхать на весь остальной мир, кроме себя самой…
Но бессменный председатель акционерного общества охотников не поддался на провокацию гражданина мира, и не стал с ним спорить и устыжать его беспринципность. Он настежь распахнул в оскверненном помещении окна, дабы выверить скопившиеся миазмы из охотничьего бунгало и осыпать пол цветками лаванды. Они с Труди очень любили этот возбуждающий запах, особенно по ночам, в утолении бурной страсти.
– Войдешь, пристрелю!– сказал охотник бродяге, взял с собой малоразговорчивую Клеопатру, и пошёл искать куст лаванды. Безрезультатно покружив вокруг да около, он не только не нашёл мало-мальски нужного парфюма, но и захудалого пахучего цветка не отыскал, и вернулся с пустыми руками, но с полными карманами земляники. Бродяга, по-прежнему распространяя едкий смрад, сидел на том же самом месте и в том же положении, в каком был оставлен. Так, что в сторожке чистого воздуха не прибавилось, из-за опасного соседства с природным праведником.
Долго держать дистанцию с добровольным изгоем общества, Арчер не смог и вскоре, выкурив сигарету, произнёс, как бы невзначай и безотносительно к кому-либо:
– На кой ляд было похищать хряка?! Да ещё требовать пять тысяч фунтов!..
– Это произошло не совсем так, господин хороший!– даже не обернувшись в его сторону, сказал Эйлуард.– Один добрый джентльмен сказал мне, что у фермера Ллойда живёт боров Барлоу, который умеет играть в шахматы. А я люблю шахматы. От этой игры проясняется ум и развивается память с мышлением…
– Ишь, какой умник выискался! Я не умею отличить ладью от слона, а он, видите ли, мастак!
– Бывает…
– А как выглядел этот джентльмен? В цилиндре? С тростью?
– Ни чего такого высокосветского. Старик как старик, моего возраста, мордастый, лысый, с большим носом и с родинкой на щеке. Он ещё сказал, что в прошлом – судья и знаком был с самим премьером Уинстоном Черчиллем, младенцем сидел у него на коленках. Одним словом, ненормальный, я таких психов вижу на расстоянии. Он настоятельно советовал выкрасть хряка Барлоу и сразиться с ним шахматы, чтобы выяснить кто сильнее, человек или свин. Утверждал, что на этом матче можно подзаработать, сулил большие деньги, а у самого глазки лукавые-лукавые…
– .... как и должны быть у прожженного юриста,– договорил Элджернон, задумчиво уставившись в одну точку.– И ты, разумеется, согласился…
– Ясно, что отказался. Я не вор, а наоборот, честный бродяга, покинувший воровское высокосветское общество! Не желаю участвовать в дележе краденного…
Заинтригованный Арчер вышел из сторожки и, прислонившись к дверному косяку, взглянул в упор на девятое чудо света.
– И как же, по твоему, у тебя оказался Барлоу?– спросил он.– Причём, туго связанный бельевой веревкой?
– А я почём знаю! Проснулся рано утром, у шалашика, возле речки, а тут нагрянула полиция и давай меня тормошить и шпынять. Такая следственная драма разыгралась, я вам скажу! Мне, ни за что, светило два года! Хорошо, фермер попался несказанно добрый, отказался от обвинения и даже заплатил штраф за физический и моральный ущерб, якобы, мной произведенный бедняге Барлоу…
– А сам Барлоу, что говорил?
– Что ничего не помнит. На него кто-то навалился в тот момент, когда он решал теорему Ферма, и оглоушил чем-то тяжелым. Очнулся он уже возле моего шалашика…
– Да-а-а, занятный случай!– сказал на это Элджернон, с некоторой долей сомнения, а сам подумал: -«Возможно, бродяга говорит правду, а возможно лжет…»
Но кристально честные глаза скитальца и то, что он упомянул судью, который втравил и его в эту кладоискательскую авантюру, на мгновение отрезвили ум охотника, представив картину под другим ракурсом. Но, что преследовал судья Фил ван Тропп, устраивая подобные провокации, совсем непонятно…
– А сам ты откуда родом?– ради праздного любопытства и отвлечения от мрачных мыслей, спросил мистер Арчер.
– Из здешних мест, милый человек,– ответил бродяга.– Лет сорок тому назад, и у меня была семья, – жена Памела и сынишка Терри. Он был ещё несмышленышем, когда я покинул их. Это случилось после рождения второго ребёнка. Младенец умер вместе с матерью, при родах и я, совершенно обезумев, помутился разумом и попал в психушку. Там меня продержали десять мучительных лет. Я вышел относительно здоровым. Первым делом, я навел справки о своём сыне и узнал, что и он навеки покинул меня, пополнив ангельскую свиту Господа нашего. Окончательно осиротев, я погоревал и вот уже тридцатый год топчу грешную землю, блуждая из одного графства в другое, и всякий раз, как я прихожу в эти места, меня гложет тоска и одолевают грустные воспоминания. Словно было это в прошлой жизни. Так вот и мыкаюсь, господин хороший. Но ничего, недолго еще мне коптить небо. Скоро присоединюсь и я к моим милым деткам и любимой женушке…
Выслушав печальное признание, Элджернон встал и молча угостил бездомного старик земляникой. Эйлуард искренне удивился и принялся есть ягоды, громко чавкая. Но мистер Арчер, этот убежденный педант, не стал его укорять и удалился прочь, намереваясь проверить ловушки и, если попадется кролик Гильям, отпустить его на все четыре стороны, домой. Он это твёрдо решил, уже без малейшего остатка сомнения. Как и всякому потрошителю живностей, ему не было чуждо человеческое сочувствие и он, как добросовестный семьянин, был склонен к эмоциональным переживаниям. В порыве сиюминутного благородства, в его голове возник интересный вопрос: хорошо быть честным человеком, но как быть с сокровищем? Кому не хочется разбогатеть? Разве это естественное желание помешает оставаться порядочным и не переступать недозволенную Законом черту? И тут он заколебался. Одна его половина утверждала, что алчность до добра не доведет и гореть ему в аду, а другая уговаривала попробовать рискнуть и продолжить поиски пиратского сокровища, хотя бы ради спортивного интереса. Мистер Арчер крепко озадачился перед извечным вопросом " быть или не быть"…
Когда охотник с метущейся душой растворился в чаще леса, Клеопатра запоздало сказала бродяге:
– Душераздирающая история!
– А, то!– подтвердил Эйлуард.– Сам не ожидал!..
Затем его лицо, вдруг, преобразилось, словно на него легла печать божьей благодати, и он велеречиво изрёк, как бы отвечая мысленно Элджернону, раздираемому противоречием:
– Но оставаться порядочным человеком надо в любом случае, никогда не сгибаясь под ударами судьбы и не уступая ни на микрон будничному искушению совершать маленькие грешки ради благополучия себя, семьи и страны, даже когда тебя убеждает в правильности этого поступка общественная система в целом и лучший друг в частности…
– Хорошо вам, людям!– сказала на это Клеопатра, щедро разбрасывая слова на ветер.– Вы провозгласили нравственный Закон десяти заповедей, а мы – звери, придерживаемся природных инстинктов и мало, что смыслим в морали…
– Не отчаивайся, иной кролик почище любого политика будет…
– В каком смысле «кролик»?– изумилась, в охотничьей стойке, собака породы бигль, вышколено высматривая длинноухую добычу.
– В риторическом…– пояснил бродяга Эйлуард, отдохновенно любуясь окружающими красотами летнего цветения…
Глава 10. Крайне запутанное дело
Ричард, младший брат владельца паба "Георг и Зелёный Змий", роясь в мусорном бачке, на задворках магазинчика колониальных товаров, выудил черный макинтош, ещё не изношенный, а также женский чулок без пары, и понес их на вещевой рынок, надеясь выручить за находки некоторую сумму. Он мечтал собрать побольше денег, прихватить Мэйбл, хоть она и противилась его ухаживаниям, и умотать из этой глуши в Лондон. Вот, где бурлит настоящая жизнь! Там, на сценах рок-клубов, он публично проявит свои уникальные способности барабанщика, превзойдя таких монстров, как Уорд, Боннем и Пайс. А здесь никакого кайфа, сплошное безвестное прозябание и незаслуженные притеснения и попреки…
Он шел и, с юношеским максимализмом, перебирал в голове последние события, в которых был замешан. Да, он недавно сплоховал, устроив на почте сцену ревности на грани бандитской разборки, и выпрашивая в долг у Мэйбл пару каких-то жалких фунтов, на билет до Лондона. Он тогда собрал почти триста и для ровного счёта не хватало двух. На первое время этого хватило, чтобы зацепиться в огромном мегаполисе: найти подходящую музыкальную группу, и встать на ноги. Но его чересчур импульсивные действия, почему-то сочли за вымогательство с применением насилия. Ну, какое это насилие, курам на смех?! Схватил за руку свою девчонку и гаркнул на чопорную заведующую, чтобы не возникала, когда её не просят! Полный дурдом!
На сельском рынке было не так многолюдно, как он ожидал. Приставая с выгодным предложением то к одному проезжему, то к другому, когда цена макинтоша с чулком упала до трёх с половиной фунтов, он был задержан констеблем Уоттфордом. Провинившийся толстяк был отряжен инспектором патрулировать улицы, после исчезновения Гильяма и Космо. И как не сопротивлялся юный сбытчик сомнительного товара, он был насильно препровожден в участок, прямо в лапы инспектора Уэбба.
Полицейский участок напоминал армейский штаб Веллингтона, накануне сражения при Ватерлоо. Следственная работа кипела повсюду, за каждым столом. Бесперебойно составлялись показания свидетелей, прочитанные и принятые к сведению экспертизы подшивались к делу, и ежечасно прорабатывались и анализировались различные версии вчерашнего происшествия, и выслушивались внимательно телефонные сообщения от сознательных жителей деревни. Задержанный спекулянт, попавший в эту кишащую клоаку, со страху чуть не обмочился.
– А-а, Ричард Старк!– воскликнул детектив.– Мало того, что вы домогаетесь девушки из приличной семьи, занимаетесь вымогательством, хулиганите и паясничаете, вы еще ступили на преступную стезю! Понимаю, родители почуют на сельском кладбище, брат тащит на себе питейное заведение на пределе сил, что некогда за вами присматривать. Но у вас самого есть голова? Вы можете отвечать за свои скверные поступки? Откуда у вас эти вещественные улики?!
– Из мусорного бачка!– честно признался беспризорный юноша, постепенно ободряясь и смелея от речевого обращения в воспитательной тональности.– Я нашёл их! И больше ничего не скажу без своего адвоката!
– В таком случае, оформляем ваше задержание за сбыт вещей, фигурирующих в преступном деле, как вещдоки. Брат не обрадуется, а вы посидите с недельку, подумаете и, может быть, образумитесь…
– Мне нельзя "недельку", господин полицейский!– заныл Ричард.– Мы с Мэйбл послезавтра уезжаем в Лондон, вечерним автобусом!..
– А девушка в курсе?
– В курсе, но колеблется!..
– Ладно, это ваше личное дело! А сейчас переходим к криминальной стороне вашего таланта! Значит, вы говорите, что нашли плащ и чулок в мусором бачке?
– Ну, да, возле магазинчика миссис Крепс…
– Этот плащ вам знаком?
– Он похож на макинтош мистера Элджернона Арчера, точь-в-точь. Он в нем часто расхаживает по окрестностям, не выпуская из рук ружья…
– Констебль Уоттфорд, сходите и опросите миссис Крепс. Может быть, она что-либо видела. Заодно, обыщите бачок, пока мусорщик не приехал. И ещё, приведите на опознание макинтоша миссис Гертруду Арчер…
– Есть, сэр!– гордо отрапортовал толстый констебль, и спешно направился к означенному месту, во все время пути беспокоясь лишь об одном, – как бы не упустить что-либо из длинного перечня порученных заданий.
А, между тем, Сильвестр Уэбб сидел за письменным столом и писал ненавистные отчёты. На стульчике скучал Ричард. На круглых настенных часах медленно цокала секундная стрелка, а вдоль оконного стекла зудел еле слышно комар-доходяга. Он бился о прозрачное препятствие, не понимая, отчего так, а не иначе. Если бы Ричард имел чрезвычайно тонкий слух, он бы услышал внятную фразу из его маленьких уст: «Кто может показать, где тут выход, черт бы вас побрал!..» Но юноша этого крика души не слышал. Ему хотелось свернуть газету и прихлопнуть вредное насекомое.
